- Потому что виновны не люди, а Система. Можно убить отдельных людей, но Система вечна. Ее нельзя победить, она давным-давно превратилась в самоподдерживающийся организм. Он не зависит от личностей, это - сговор всего человечества. Заговор социума на самообман.

   Откидываюсь на спинку стула, выдерживаю дуэль взглядом. Адмирал вынимает и кладет на стол наградной "Кольт".

   - Я арестую тебя. За преступление против человечества.

   Мне все равно.

   - Посмотри на нее. Ее нервная система истощена, она не доживет до двадцати пяти, и я бессилен это изменить. Так зачем мне мир, в котором не будет ее?

   - Вы - чудовища. Вы оба.

   - Да. Но нас породили люди. В этом - беда.

   Адмирал рывком поднимается. Стул падает, звенят нашивки, а мне в лицо заглядывает холодный ствол сорок пятого калибра. Яркая вспышка обжигает кожу, отбрасывает голову, отзываясь в затылке и шее щемящей болью. Успеваю зажмуриться в последний момент. Цежу сквозь зубы ругательство, открываю глаза и вижу семь маленьких звездочек. Миниатюрная, изящная ручка поворачивается и сквозь пальцы на стол капает расплавленный металл - остатки томпаковой оболочки и свинцового сердечника пули.

   Адмирал пятится, спотыкается об опрокинутый стул и, едва не упав, опрометью кидается прочь. Мир улицы смыкается телами бронетранспортеров, наводняется гвардейцами с автоматами, гремит, рявкает окриками мегафонов. Лука выпрямляется, шагает вперед и выставляет руки, точно упираясь в невидимую стену. Грохот выстрелов, звон стекла, крики и скрежет металла...

   Я закрываю глаза.

   ***

   ...Даже в Балтиморе дождь не вечен.

   Мы гуляем по мокрым аллеям парка Паттерсон и кормим птиц. Призрачный свет просачивается сквозь разрывы туч, окутывая хрупкую, изящную фигурку Луки. Едва заметная таинственная улыбка на губах, осторожные, грациозные движения руки. Обнимаю ее за плечи и не хочу отпускать. Не могу. Не имею права.

   Потом сижу на скамье, а Лука отдыхает рядом, положив голову мне на колени. Поглаживаю ее волосы, щеку, едва-едва касаюсь пальцами губ, заглядываю в бездонный омут глаз. Она улыбается, и тусклый облик небес обретает глубину и пронзительность в ее взгляде. А я говорю - долго, очень долго. Точно на исповеди. Рассказываю о том, что почти забылось, стерлось из памяти, ушло навсегда. О голодных годах детства, когда жил с отцом на чердаке многоэтажки и помогал чинить стиральные машины и старый грузовичок, на котором мы ездили к заказчикам. А еще у нас был пес. И голубятня на крыше. Но потом кто-то из жильцов дома написал жалобу, и голубей пришлось продать.

   - Я хотел выпустить их, - признаюсь я, - думал, они улетят, станут свободными. А отец сказал, что это бесполезно.

   - Почему? - тихо спрашивает Лука.

   - Потому что они были ручными, - вздыхаю я, - и уже не могли без людей. Но я все равно пробовал. Много-много раз. Это казалось мне несправедливым, подлым, бесчестным. Но я так и не смог ничего изменить...

   Пальцы Луки касаются моей небритой щеки, а я смотрю ей в глаза и чувствую, как оживает что-то в пустоте, заменившей мне душу.

   Одинокая капля бежит по лицу - начинается дождь...

<p>

2012 г.</p>