"Все-таки, не с голыми руками", - подумал он, - "В крайнем случае, будет из чего застрелиться".
На земле, возле сгоревшего автомобиля, он обнаружил тело молодого красноармейца. Судя по прямоугольникам на петлицах, это был капитан. Что неприятно удивило Виктора, это то, что убитый был на него похож. Что ни говори, а подобное сходство с покойным, не доставляет особой радости. Расстегнув его гимнастерку, Виктор достал его документы и сунул их себе в карман.
Пошли быстрее отсюда, - скомандовал он Татьяне, - Нечего нам стоять на открытом месте.
Оказавшись снова в лесу, они вздохнули несколько свободнее.
Выходит, все это правда? - сокрушалась девушка, - А я то думала, что вы меня просто пугаете, чтобы я с вами осталась. Но ничего, - добавила она, успокаиваясь, - Красная Армия быстро прогонит врага.
Господи! - в сердцах взвыл Романов, - Ну почему эти женщины такие дуры?
И уже обращаясь к своей знакомой, продолжал,
Не прогонит она врага быстро, как ты говоришь. Ты разве не видела, что там, на просеке стояли только наши танки, и лежали только наши солдаты? Это тебе еще ни о чем не говорит?
Нет, - упрямо ответила девушка, - На них просто напали из-за угла. Пройдет несколько дней, наши соберутся с силами и погонят врага со своей территории.
Хватит! - заорал на нее Виктор, - Прекрати! Не можешь думать - молчи и смотри вокруг, а теперь пошли дальше.
Он повесил на плечо винтовку и двинулся дальше, на восток, проклиная свое малодушие и понимая, что совершает сейчас самую большую глупость в своей не такой уж долгой жизни.
Судя по звукам, раздававшимся впереди, линия фронта была от них километрах в десяти. Все чаще слышалась канонада. Один раз они видели строй немецких самолетов, которые проплыли над ними, в направлении фронта. Что это были за самолеты, Виктор сказать не мог. К своему стыду, он слабо разбирался в вооружении первой половины двадцатого века. Ясно было, что это не истребители. Уж слишком тяжелы и тихоходны были эти машины. Да и не должны были истребители летать такими большими звеньями.
Скорее уж - бомбардировщики, - Решил про себя Виктор и пересчитал самолеты. Их оказалось двадцать два.
Когда, через полчаса, те же самолеты, таким же ровным строем, пролетели в обратном направлении, их было, все так же, двадцать два.
Черт возьми! - вышел из себя Романов, - Да что же это такое? Ну, хоть бы одного из них сбили. Ну, хоть бы один из них сломался, что ли? Чтобы не казалась этим холеным немцам война веселой прогулкой. Так, нет же! Все, до единого, отбомбились, в свое удовольствие, строем вернулись на свой аэродром и пойдут после шнапс пить, хвастаясь друг перед другом, кто из них сжег больше нашей техники.
Виктор почувствовал, как в нем поднимается лютая злоба, не только к этим холеным арийским летчикам, орлам из Люфтваффе, которые чувствовали себя эдакими сверхчеловеками, сеющими смерть на поля отсталых народов, но и к тем, кто довел нашу страну до такого позора - своим сверхчеловекам, которые обрекли миллионы людей на гибель, ради жажды власти и своих амбиций.
Но ненависть - плохой советчик. Он знал, он чувствовал, что ненависть должна прятаться глубоко внутри и оставаться холодной, не мешая человеку спокойно принимать обдуманные решения. Только тогда от нее будет толк. Поэтому он подавил свои эмоции и повернулся к своей спутнице, и впервые с момента их спуска с горы, вдруг подумал, как тяжело должно быть ей здесь, в лесу. В самом деле, легкие босоножки - не самая удобная обувь для прогулок по лесным кочкам, а голые ноги - удобная мишень для полчищ комаров и слепней.
Извини, Таня, - обратился он к девушке, что я завлек тебя в такую историю. Не должен был я, взрослый человек, дать себя уговорить на эту авантюру.
Нет, Витя, - устало улыбнулась девушка, - Это я во всем виновата. Никогда себе не прощу, если из-за моей глупости с тобой что-нибудь случится. Обещаю тебе, что в дальнейшем, буду тебя во всем слушаться.
После этих слов, Виктор, неожиданно для самого себя, шагнул вперед и сделал то, что ему хотелось сделать с того самого момента (он только сейчас это понял), как увидел эту удивительную девушку на Московском вокзале. Он обнял ее и поцеловал, и к своему облегчению и радости своей, почувствовал на своих губах ее ответный поцелуй. Казалось, этот поцелуй длился целую вечность, и Романов, к своему удивлению, вдруг понял, что если бы снова была возможность выбора: идти сюда, или остаться там, дома, в безопасности, то он опять совершил бы то же самое, за один только этот поцелуй.
"Карма", - подумал он, - "Предопределение, и, надо сказать, приятное".
Наконец им удалось оторваться друг от друга.
Извини, Витя, - прошептала Таня, - Нам надо идти.
Еще четыре часа брели они по лесным тропинкам, прислушиваясь к раскатам взрывов, пулеметным очередям и россыпям винтовочных выстрелов, которые все приближались. Наконец опустился вечер, солнце село, и в лесу сразу стало темно. Звуки боев, впереди, как по команде, стихли.
"Это только первые дни войны", - подумал Виктор, - "Немцы еще воюют по расписанию. По этому самому расписанию у них сейчас ужин, а затем сон. Наши же, пока и не думают о контрнаступлении. Им бы только с силами собраться, преодолеть полную неразбериху в своих рядах. Вот пройдет год, тогда начнется совсем другая война. Тогда вы, господа немцы, уже не будете себя чувствовать как на параде, поймете, наверное, что зря ввязались в эту авантюру, да поздно уже будет. Но, к сожалению, до этого еще нужно дожить, и дожить до этого, из тех людей, кто с первых дней был на фронте, смогут лишь единицы".
Однако, то, что линия фронта еще не сложилась, давало им с Таней шанс проникнуть на нашу территорию, пользуясь темнотой, неровностью местности и уповая на госпожу удачу.
Внезапно, впереди, из темных кустов, послышалась немецкая речь. Притаившись в тени деревьев, закрывая собой Татьяну, которая была в светлом платье, Виктор чувствовал, как сильно бьется его сердце. Тем временем кусты в двух шагах от них раздвинулись, и из них появился темный силуэт. Было видно, как немец пригнулся, осматривая траву у себя под ногами, затем расстегнул свои штаны и уселся справлять большую нужду.
