Вся площадь блистала разноцветными палатками. На высоких шестах, возле них, были привязаны разноцветные шары и флаги, которые развевались на ветру, радуя взор. От обилия разных товаров, разбегались глаза у покупателей, которые не знали, что им лучше приобрести и ходили от лавки к лавке, прицениваясь к товару. А бойкие, горластые продавцы, во весь голос зазывали покупателей, расхваливая свои товары. Они размахивали руками, причмокивали губами, закатывали глаза, давая понять, что такого товара, как у них, нигде не найдешь, и, "вообще, у них товар самый лучший, не то, что у тех продавцов, что стоят рядом и продают не товар, а так, дрянь, какую-то". При этом никто не сердился. Все понимали, что это просто правила игры, под названием "ярмарка".
Наша компания двигалась по площади, разыскивая, где продавался домашний скот? Наконец, в дальнем углу площади, они увидели ряды, где стояли, хрюкали, блеяли, и мычали многочисленные животные. Тут продавались и лошади - всевозможные, от низкорослых кочевничьих лошадок, до здоровенных ломовых лошадей. Были здесь и породистые скакуны - длинноногие, статные, горячие. Одно слово - заглядение. В этом деле Леней был вынужден уступить первую роль своему другу Джону. К своему стыду, он так и не научился разбираться в лошадях. Осмотрев предложенных лошадей, Джон выбрал, наконец, четырех гнедых скакунов орлеутской породы. К радости продавца, покупатели не стали долго торговаться и отдали за них четыре серебряные монеты, хотя, положа руку на сердце, он готов был отдать всех четырех за одну серебряную монету и двадцать медных. Заплатив еще одну серебряную, они купили четыре седла и четыре сбруи. Оседлав своих скакунов, дальше наши путники двинулись, уже верхом. Больше их ничто уже не держало в этом городе. Надо было только выехать за ворота, и они будут в безопасности. Правда, насчет этого "выехать", у наших путников были большие сомнения. И хоть узнать под гримом Джона, Онуфрия и Василису было почти невозможно, но Ленея узнать было несложно, если бы к выходу из города доставили тех двух стражников, которые видели его в лицо и остались живыми. Тем не менее, лучше было попытаться сделать это сейчас, пока еще власти города находились в некоторой растерянности. Да и ярмарка явно играла на руку беглецам.
Подъехав к городским воротам и сохраняя внешне беспечный вид, Леней со своими спутниками, на самом деле, готовились к самому худшему повороту событий. И как оказалось, интуиция их не подвела. Во всяком случае, на пропускном посту у ворот, они увидели толстого человека с оттопыренными ушами, в котором сразу узнали охранника из башни. Беззаботно улыбаясь, Леней повернулся к Джону и тихо сказал ему,
Будь готов. Если что, прорывайтесь сквозь ворота и скачите к лесу.
Так же улыбаясь, он повернул голову к охраннику. Тот поднял взгляд на подъезжавшего всадника и вздрогнул от неожиданности. В его глазах промелькнул страх, потом мстительная радость. Он готов уже был указать на Ленея пальцем и крикнуть охрану, как, вдруг, сбоку раздался почтительный голос,
Кого я вижу? Это вы, уважаемый путешественник? Что же вы так рано нас покидаете? Остались бы еще на денек, посетили бы нашу ярмарку.
Это говорил начальник стражи, который "допрашивал" Ленея в гостинице "У святого Лаперуса". И тут же, суетясь, он поспешно крикнул своим подчиненным,
А ну, живее болваны, пропустите господина путешественника и его слуг!
Увидев такое поведение начальника караула, охранник из башни почел за благо побыстрее прикусить свой язык и не связываться с этим таинственным господином, благо он еще помнил, какого страху натерпелся, когда столкнулся с ним в тюрьме и увидел перед своими глазами лезвие его меча. А Леней, наоборот, как ни в чем ни бывало, приказал своим спутникам ехать вперед и ждать его метрах в трехстах от города. Сам же он спрыгнул с коня и подошел к начальнику караула.
Послушайте, милостивый государь, - обратился он к служаке, - Вот уже второй раз я встречаюсь с Вами, и второй раз Вы меня приятно удивляете своею учтивостью. Поверьте, я с первого взгляда могу определить, на что человек годен, и что хотите со мной делайте, но вы мне очень понравились. Что Вы мне скажете, если я предложу Вам должность в моем личном замке и оклад, ну скажем, одну серебряную монету в месяц? Понимаю, понимаю, это конечно не очень много, но все-таки, подумайте над моим предложением и не спешите с отказом. На обратном пути, я заеду к вам в город, тогда и скажете мне о своем решении. Хотя, не скрою, я бы очень хотел, чтобы Вы согласились. А теперь, простите, но я должен ехать.
Леней попрощался с обалдевшим от счастья начальником караула, вскочил на коня и помчался прочь от города, туда, где ждали его друзья, а начальник караула, гордо взглянув на притихших подчиненных, поднял вверх указательный палец и сказал,
Видали, дурни? Вот это человек! С первого взгляда видно, что это за господин. И как он меня сразу оценил! Двенадцать серебряников в год! Это вам не жалкие гроши в этом паршивом городишке.
Он гордо расправил плечи. Впереди его ждала славная и счастливая жизнь, почет, богатство, новый дом и молодая, красивая жена, а там, чем черт не шутит, может быть и дворянское звание.
Глава 9
Оставим же начальника караула предаваться голубым мечтам и перенесемся с вами на триста километров к западу от этого города, на берег Андерийского моря, в замок крепости Четырех угодников - самое сердце иисуитского братства.
В зале старого рыцарского замка было сумрачно и прохладно. В узкие стрельчатые окна проникало слишком мало света, чтобы осветить его полностью. В архитектуре зала совсем не было прямых линий. Его колонны расширялись кверху, образуя куполообразный потолок. Бросалось в глаза полное отсутствие всяких украшений. Голые каменные стены, такие же полы, каменный камин, простой деревянный стол и грубые дубовые стулья - и все. Кроме этой мебели, в зале больше ничего не было, только икона на стене, изображающая парящего в небе человека, вот и все, на чем мог остановиться глаз. Впрочем, человек, находившийся в данном помещении, не смотрел ни на мебель, ни на икону. Он стоял у окна, заложив руки за спину, и глядел на ревущий внизу, у подножия башни, океан. Громадные волны ударялись о прибрежные камни, взметая в воздух тучи брызг, тут же срываемых ветром, и с гулом и скрежетом отбегали назад, увлекая за собою гальку и береговой песок. Водяная пыль поднималась кверху, и даже здесь, на высоте тридцати метров над уровнем моря, было сыро. Зябко передернув плечами, человек, стоявший у окна, приказал затопить камин. Приказал, не оборачиваясь, нимало не заботясь, есть ли кто в зале? Он знал, те, кому адресован этот приказ, услышат и выполнят его. Он, вообще, привык, что каждый его приказ тут же выполняется. Действительно, спустя некоторое время, за его спиной послышались тихие шаги и возня у камина, потом эти звуки смолкли, и по комнате начало разливаться живительное тепло. Тогда, стоящий у окна, повернулся, взял стул, пододвинул его к камину, сел и обратил свой взор на пляшущие языки пламени. Он сидел в глубокой задумчивости, а отблески огня отбрасывали свет на его лицо, обезображенное глубокими шрамами и заросшее густой окладистой бородой. Кто он был, этот человек в черной монашеской рясе, перед которым преклонялись монахи этой обители, и которого жители Канта и Бергундии, иные боготворили, иные ненавидели, но, все, без исключения, боялись? Это был глава Ордена Иисуитов, он же - святой апостол Аркадий, автор "Наказов" и, одновременно, друг, помощник и любимый ученик Олега. А, поскольку, как известно, сам святой Олег покинул землю и отныне пребывал в царствии небесном, где сидел на престоле, по правую руку от отца своего небесного - бога, и сам являлся богом на небе, то, здесь, на земле, апостол Аркадий являлся заместителем бога и, можно сказать, представлял в своем лице и отца и сына. О чем он думал, глядя на отблески пламени в камине? Вспоминал ли свои былые подвиги во благо народа, или готовил новые указы, все больше ограничивающие светские права жителей этих двух стран? Мы этого не знаем, но, в любом случае, его размышления были прерваны внезапным стуком в дверь. Вздрогнув и очнувшись от своих дум, священник нахмурил брови. Он не любил, когда его беспокоили, да и, признаться, уже давно отвык от этого, поэтому и не скрывал своего недовольства.
