– Он не оставил мне даже ребенка.

Его скупая сперма не желала отдаться мне, оплодотворить меня и навечно слиться со мной.

– Никто не помешает вам вообразить, что он продолжится в ребенке.

И что от поколения к поколению его потомство будет длиться бесконечно. Сделать женщине ребенка – значит внушить ей иллюзию, что ты подарил ей вечность. Он оставил меня никчемной. Я – уже не совсем зеленый лист в охряных пятнах, и эти пятна будут шириться, пока не захватят всю поверхность, и тогда я упаду, мертвая и бесплодная, как опадает листва с платана.

– Яне хочу о нем говорить.

Этот человек для меня – пытка. Огонь, который пожирает меня и который я не в силах загасить. Я ношу его в себе, подпитываю его своим гневом, своей любовью, своей ненавистью. Ненавистью всех тех, кто никогда не забудет, что когда-то любил. Я никогда его не прощу. Я предпочитаю страдать. Если бы я его встретила, мне было бы еще мучительнее видеть и узнавать его, и он удалился бы, оставив за собой едва заметный след – так остается след на бумаге, если стереть ластиком написанное карандашом.

– Я тебя люблю.

Я сказала ему это. Он промолчал. Он лежал в постели, глядя в потолок, как будто пытался перевести мои слова на иностранный язык. Он боялся ответить мне тем же, боялся солгать, потому что знал, что рано или поздно перестанет меня любить. Любовь проста, как любовь, она не думает и не размышляет, а если начинаешь рассуждать о любви, значит, никогда не сможешь полюбить.

– Я больше не буду любить.

Любовь – это жульнический рынок, на котором я слишком долго продавала свои прелести и свою молодость, а потом лила потоки слез, словно хотела отмыть тротуар после того, как с него убрали все ларьки.

Ты упрекаешь меня в том, что я тебя больше не люблю. И в том, что я – биологический отец ребенка, которого на прошлой неделе родила твоя сестра. Я люблю вас обеих. Мужчины не скупятся на чувства. Тебе следовало бы радоваться рождению этого нежданного племянника. У него овальная голова, из чего я вывожу, что он, как и я, посвятит себя интеллектуальным трудам. Твоя сестра – художница, она настолько же красива, насколько ты серьезна и скромна, и я не позволю ей воспитывать моего сына посреди всей этой богемы, этих бездельников, мазилок и поэтов. Как только она перестанет кормить его грудью, ты заберешь его к нам и станешь его настоящей матерью. Я уже начал процедуру усыновления, и через несколько месяцев твоя сестра превратится для него в малознакомую тетушку. Это дитя любви сумеет тебя околдовать, и ты будешь любить его больше других детей.

Наши старшие сыновья уедут в дешевый пансионат в одну из развивающихся стран. Мы снова почувствуем себя молодой супружеской парой, которая вступает во взрослую жизнь, толкая перед собой коляску. Я даже обещаю тебе, что мы будем заниматься любовью, и постепенно я оставлю твою сестру, хотя меня до конца дней будет мучить тоска по ее юному телу, по аромату ее кожи, по ее волшебным ласкам и по оргазмам, заставлявшим меня плавиться от наслаждения и сводя всего меня к сгустку спермы.

– Дети уже в курсе.

Сегодня днем грузчики освободят их комнаты и вынесут их вещи на свалку. Вечером они сядут в самолет. Не советую тебе ехать в аэропорт. Им будет неприятно смотреть на плачущую и некрасивую от горя мать. Когда они вернутся, ты не узнаешь их в этих здоровенных мясниках, ловких плотниках и водопроводчиках. Они поднимут тебя одним пальцем и закружат, как вертолетный пропеллер. Ты удивишься их грубым манерам, их иностранному акценту и ограниченному словарю, отныне состоящему из пяти десятков слов, складывающихся в короткие, как крик, фразы.

– Они быстро вспомнят, где что находится в квартире.

Ломанут на кухню, опустошат холодильник и шкафы, вместо вилок пользуясь своими медвежьими лапами, вылакают из банок и бутылок все спиртное, а когда грабить будет нечего, завалятся отдыхать на балконе. Ты вызовешь полицию. Во время задержания они поведут себя так агрессивно, что их пристрелят. Ты скажешь своему сыну, что вдали от цивилизации его братья постепенно утратили человеческий облик и ни к чему скорбеть о кончине крыс или скорпионов.

– Или мух.

– Я сплю с тобой, чтобы доставить тебе удовольствие.

Я еще достаточно молод, чтобы у меня стоял, хотя я ни в малейшей степени тебя не желаю. Я кончаю в тебя как в носовой платок, или на простыню, или в раковину. Я люблю тебя, но это не более чем одна из подробностей жизни, которую мы ведем внутри сна, сморившего нас с наступлением взросления. Возможно, однажды мы проснемся, посмотрим на реальность как на беспорядочный пейзаж и ничего в нем не поймем. Мы даже не будем знать, почему вокруг нас разворачиваются события, наполненные людьми, которых мы видим в первый раз в жизни и которые требуют, чтобы мы проникли в их жизнь, как преступник проникает в одиноко стоящий дом с целью совершить убийство.

– Ты говоришь о нас так, как будто быть вместе для нас катастрофа.

По утрам мне всегда хочется тебя бросить. Я чувствую во рту твой вкус, явственно отдающий дерьмом. Несмотря ни на что я верю, что люблю тебя, хотя предпочел бы жить вдали от тебя и мечтать о тебе. Я хотел бы тосковать по тебе, страдать, не видя тебя и не слыша, как ты повторяешь одни и те же фразы, не имея возможности прикоснуться к твоему чуть дряблому, волнующему, нежному, шелковистому телу, напоминающему мне тихие волны, завершающие свой бег у кромки пляжа. Меня мутит оттого, что ты постоянно рядом; твое присутствие омрачает твой облик и стирает твои черты. Я больше не хочу слияния наших тел, этого странного ощущения, что мы существуем, пока лежим в постели в нашем доме; мне кажется, что кто-то рубит нас топором, словно мы куски мяса.

– Уходи.

Мне сказали, что ты вышла замуж после моего поспешного ухода в ту душную июльскую ночь 1935 года. Сейчас у меня трое детей; в прошлом месяце их мать арестовали во время облавы. Она стояла в очереди за хлебом на улице Бак. Если нас кто-нибудь выдаст, они заберут и детей, и я буду свободен, а значит, подобно всем арийцам оккупированной Европы, смогу пережить это бедствие. Мы никогда не любили друг друга, и я быстро тебя забыл. Мы жили вместе, нос к носу, и делили одно и то же пространство. С той поры я узнал, что любовь – это не непрерывный разговор и не сближение двух масс человеческой материи.

– С тех пор я знаю, что такое любовь.

Чего и тебе желаю. Годы, которые мы потеряли вместе, стали для меня досадным воспоминанием, очень слабым и безболезненным, лишенным чувствительности, как кончики ногтей.

– Я пришел к тебе не для того, чтобы выразить свою нежность и тоску.

Сегодня утром я отвез детей к сестре. На время – я в любой момент могу за ними приехать. Я хотел бы, чтобы ты спрятала их у себя до конца войны. Надеюсь, нацисты ее проиграют. Заранее благодарю за согласие.

– Целую тебя.

– Дети пошли в кино.

Каждый вечер, когда они уходят из дома, мы пользуемся этим, чтобы посмотреть порнофильм. Глядя, что выделывают на экране пары, мы возбуждаемся. Нам тоже хотелось бы получить поддержку в лице дополнительных женщин и даже мужчин. Жильбер – не гомосексуалист, но он был бы не прочь испробовать содомию и не отказался бы отсосать у партнера. Мы разместили объявление в Интернете, но, судя по всему, наша внешность не оставила нам шансов. Нам обоим чуть за сорок, моя грудь после четырех родов заметно обвисла, да и у Жильбера мужские органы уже не стоят торчком, как раньше.

– В спокойном состоянии они похожи на детские.

Среди родственников мы не встретили понимания. Моя сестра влепила мне пощечину, стоило мне предложить ей провести с нами такой вечерок, а мой дядя Норбер обругал меня шлюхой и бросил трубку. Друзей у нас нет. Мы предпочитаем жить уединенно и экономно, рассчитывая в будущем купить квартиру в центре Каора. Жильбер намекнул на групповушку в разговоре с коллегой по работе, но она скривилась от отвращения и отвернулась, чтобы высморкаться. Он даже испугался, что она наябедничает начальнику, хотя он ничего конкретного ей не предлагал.