– С каких пор мои солдаты перестали мне подчиняться и стали слушать политрука? – Удивлённо заметил Александр Николаевич, – пойди и приведи. Будут вопросы, тогда я сам возьмусь за воспитательную работу в батальоне.

Петр пошёл к сараю.

– Служивый, выводи подследственного. Комбат приказал его привести.

– Не могу. Майор Вохров запретил выпускать арестованного до особого распоряжения, – отчеканил солдат заготовленный текст.

– Ладно. Сейчас передам Никонову, что ты требуешь письменное распоряжение. Он сам тебе его принесёт – разведчик развернулся, чтобы уйти.

– Стойте. Не надо. Забирайте.

Кирилов подошёл к двери и отворил её.

– Пойдём. Александр Николаевич тебя на беседу зовёт.

– А это обязательно? – неуверенно спросил сын полка.

– Пошли. Вышка отменяется. Выпорет тебя по-отцовски, раз у меня рука не поднимается.

Егор шёл не охотно, предчувствуя грозу, а Пётр замечая это ещё больше нагнетал и без того серьёзный момент.

– Ничего. Может, умнеть начнёшь и станешь ко всему относиться серьёзней. Терпи, молчи и кивай головой.

– Понял.

Чем ближе подходили к штабу, тем короче становился шаг у сына полка.

– Шуруй быстрей, а то так до завтра идти будем, – подгонял Пётр.

Караульный у встретил их добрым взглядом.

– Отпустили? Здорова.

– Пока не знаю что лучше, – неуверенно ответил Егор.

– Разрешите, товарищ комбат? – Кирилов вошёл и жестом позвал с собой подростка.

– Заходи. Беседовать будем. Ну, излагай свой коварный, тщательно продуманный план по захвату передовых позиций красной армии. Не дурная многоходовочка вырисовывается. В какой школе Абвера проходил обучение и когда был заброшен за линию фронта? – с преувеличенной серьёзностью в голосе спросил Никонов, опершись обеими руками на походный стол.

– Товарищ комбат, вы чего? – выпучив глаза, спросил Егор.

Александр Николаевич продолжил, медленно прохаживаясь по землянке.

– А ничего. Теперь понимаешь, дурья твоя башка, что любую ситуацию хитрый человек может развернуть как ему надо?

– Понимаю, – опустив взгляд, ответил тот.

– Игры кончились. Ещё раз напоминаю, что ты теперь полноценная единица красной армии и должен нести ответственность за это громкое имя. Обстановка более чем серьёзная и будет повышенное внимание ко всему, что происходит. К личному составу соответственно. Взыскание тебе обеспечено, жаль розги отменили, а надо бы некоторых в чувство привести и вернуть на землю грешную.

В землянку вбежал политрук.

– Товарищ комбат, что же это такое? Я пришёл за арестованным, а его нет.

– Доложили уже? Быстро вы себе помощников нашли. Так, Пётр, Егор пока свободны. А вы, Владимир Павлович, останьтесь. Обсудить надо сложившуюся ситуацию, – распорядился Никонов.

– Есть!

Политрук проводил выходивших свирепым взглядом.

– Потрудитесь объяснить произошедшее? – С осуждением произнёс Вохров.

– Я хочу понять, почему вы позволяете себе арестовывать моих солдат, не посчитав нужным поставить меня в известность, тем более выдвигая такие серьёзные обвинения как диверсионная деятельность? – взорвался Никонов, – или вы думаете, что командир подразделения должен находиться в счастливом неведении? Пусть себе занимается хозяйственными делами, а мы тут пересажаем всех изменников родины к хренам. Я не знаю, как был поставлен вопрос о субординации там, где вы служили ранее, но у нас я должен быть в курсе всего происходящего. Ворона пьяная упала с дерева и первое, что вы должны сделать перед оказанием ей первой помощи, это доклад мне. Пока не требую письменных отчётов.

Политрук замялся. Эти слова обезоружили, он не знал что ответить.

– Но как же?

– А вот так. Вы должны заниматься воспитательной работой среди личного состава, а не развлекаться «охотой на ведьм». До вашего прихода в батальоне не было ни одного дезертира. Ни одного взыскания, только награды за мужество и самоотверженность в борьбе с общим врагом, а теперь всего за неделю двое уже отправлены в штрафбат.

– Скорее, предыдущий политработник не до конца справлялся со своими обязанностями, – осторожно попытался выровнять своё положение майор.

– А я так не думаю. Как вы посмотрите на то, что я составлю доклад в дивизию о служебном не соответствии и преступной халатности?

– Как? – теперь уже у Вохрова было выражение лица стоявшего ранее на этом месте Егора.

– Тогда объясните, почему доблестное боевое подразделение мгновенно превратилось в сборище трусов и предателей? А повышение сознательности и убеждения, это последствия работы политрука, – отрезал комбат стукнув ладонью по столу.

– Мне кажется, вы преувеличиваете.

– Ни капли. Такие, как вы сделали из советской власти монстра пожирающего свой народ. Половину страны в лагерях и расстреляны. Извратили саму идею по созданию справедливого общества и штампуете врагов как на передовом производстве, успешно перевыполняя план.

– Вы открыто говорите, что против советской власти? – попытался ухватиться за высказывание майор.

– Наоборот. Я как раз против тех, кто её уродует своими кривыми руками и пустыми головами, предназначенными только, что бы фуражку носить. У нас в батальоне вы представитель партии и должны поставить себя как умелый оратор, который поднимает боевой дух и веру в незыблемость великой страны. Вы же умудрились запугать бойцов. Они сейчас думают не о том, чтобы родину защищать, а как бы свои не пристрелили по надуманному обвинению.

– Нет. Я вовсе не хотел… – попытался оправдать себя политрук.

– Что вы там лепечете? – резко оборвал майора Никонов, – додумались. Для повышения авторитета, пацана засудить. Это ж надо вывернуться так, чтобы представить обычное ребячество как диверсионную работу. У вас больная фантазия, Владимир Павлович. Попробуем договориться. Не надо искать врагов у себя. Дайте людям надежду и осознание того, что за их спинами справедливое общество с властью народа. Которое поддержит и позаботится о близких, пока мы здесь защищаем родину. Сделайте что-то реально полезное для страны, а не для своей карьеры.

– Я вас понял, – опустил глаза Вохров.

– Вот и замечательно. Одно дело делаем. Надо дружить. Свободны пока.

Политрук вышел из палатки и минут десять стоял с пустым взглядом. Он не мог понять, как его, человека с изощрённым умом выставили идиотом? Как подполковник смог найти такие доводы и слова, которые перевернули всё в другую сторону? Ну, ничего. Ещё не вечер. Надо лучше всех узнать. Сходу победить не удалось, придётся занять выжидательную позицию. Майор надел фуражку и отправился к сараю, где недавно держали Егора. Солдат стоял у двери и понимал, что сейчас ему достанется по первое число.

– Здравия желаю. Происшествий не было, – неуверенно доложил часовой.

– Не было говоришь? – рявкнул политрук, – где арестованный?

– Его в штаб забрали.

– Сам Никонов?

– Никак нет. Старший лейтенант разведчик приходил за ним.

– Откуда ты можешь точно знать, что это поручение комбата? – Вохров почти вплотную к лицу, спросил у бойца.

– Так как же?

– У тебя был чёткий приказ. Я русским языком сказал, что до особого моего личного распоряжения никто, никуда не может забрать его. Или ты намеренно ослушался? Могу объяснить, чем заканчивается нарушение прямого приказа при несении караульной службы.

– Я не нарушал. Это лейтенант всё сделал, – пытался оправдаться боец.

– Значит смотри. Я обрисую сложившуюся ситуацию подробно. Ты сейчас в двух шагах от трибунала и исправить положение может только один человек. В данном случае это я. Что делать будем? – спросил политрук.

– Товарищ майор, Владимир Павлович, я отслужу. Искуплю кровью. Не надо трибунал. У меня семья дома. Я же добровольцем пошёл.

Вохров был непреклонен.

– О семье он вспомнил. Мать старушку ещё приплети.

– Нет матери у меня давно, – опустив глаза, тихо ответил солдат.

Политрук понимал, что теперь этот человек полностью в его власти.