Нотариус молча слушал кучера. Он развернул свёрток и смотрел на младенца, плакавшего жалобно и тихо.
– Крепкий парень, – сказал нотариус. – Приедем в Винчи, покажу жене. Сын у нас неделю назад мёртвый родился. В таком горе она сейчас. Вот покажу этого малыша, а как нашёл, что-нибудь придумаю.
Они не знали, что кучер скоро умрёт от странной болезни, от которой выпадают все волосы, а по телу ползут страшные язвы. А младенец станет известным всему миру учёным и художником – Леонардо да Винчи…
Наладчик
Врач был молодой. Лет на десять моложе Логова, а может и на все двадцать. С плохо скрываемым сожалением в глазах, он что-то говорил, но что, Логов не понимал, а, вернее, не слышал. Он знал, какой будет приговор врачебной комиссии, знал сразу, едва врачи начали осмотр. Поэтому не вникал в смысл слов, которые говорил молодой врач. Он просто думал, глядя на молодое, свежее лицо.
«В твои годы я уже стажировался на Марсе. Участвовал в комплексной международной экспедиции. Уже знал, что такое Космос, не снизу с Земли, а внутри, в пустоте… Потом облазил всю Солнечную систему, даже нырял в корону Светила. А ты, я уверен, ни разу не отрывался от нашей матушки-Земли, смерти в глаза не смотрел, а мне смертный приговор зачитываешь…»
–…поэтому, учитывая общее состояние организма, медицинская комиссия в составе… – прорвался до ушей Логова монотонный голос врача.
«Комиссию собрали хорошую. Нашего брата, космолётчика, другим врачам не доверят. Один профессор Саранский чего стоит. Как скажет, так и будет…»
Логов посмотрел на членов врачебной комиссии, которые собрались в этом кабинете специально ради того, чтобы вынести ему своё решение: летать или не летать. Сколько раз в его жизни вся дальнейшая судьба зависела от выводов пяти человек, и всегда старик Саранский говорил своё веское слово: «Годен!» И у Логова за спиной, словно крылья вырастали. Но в этот раз профессор даже не осматривал его, а доверился молодому аспиранту, который насморк от ангины отличить не может. И напрасно Логов ловил ободряющий взгляд профессора. Тот сидел к нему боком и смотрел в окно.
И Логов понял, что больше ему летать в космосе не придётся…
–…приняла решение: космолётчика мастер-класса Логова Алексея Ивановича не допускать к космическим полётам, – закончил читать аспирант и захлопнул красную папку.
«Это конец, – подумал Логов и опустил голову. – Это конец. Как дальше жить? Не представляю».
– Не стоит огорчаться, Алексей Иванович, – сказал Саранский, отворачиваясь от окна. Он посмотрел на Логова, но быстро отвёл глаза, уткнувшись в бумаги на столе. – С вашим опытом и на Земле много дел найдётся. Своё вы отлетали…
– Теперь можно и ползать, – пробормотал Логов.
– Что? – не понял профессор.
Но Алексей Иванович не стал повторять. Он поднялся со стула и, не прощаясь, вышел из кабинета.
У дверей толпились космолётчики, ожидавшие своей очереди для выслушивания приговора. Почти всех Логов знал. Они, очевидно, хотели спросить – как, да что? Но, увидев его лицо, почему-то не решились, только сочувственно завздыхали и расступились, давая дорогу.
А Логов ничего не видел. Всё кругом слилось для него в какое-то большое разноцветное пятно, не имеющее ни конкретных форм, ни пропорций. Поэтому, как он очутился в сквере, сидящим на скамейке, Алексей Иванович вспомнить не мог. Но разноцветное пятно вдруг распалось на конкретные цветовые пятна, которые обрели формы, и Логов увидел, что вокруг стоят деревья, с пожелтевшими листьями. Между ними вилась узенькая тропинка, которая заканчивалась на небольшой поляне. Вот на этой-то поляне, на голубой скамейке и сидел космолётчик в отставке Алексей Иванович Логов. За плечами у него двадцать лет полётов, участие во многих космических экспедициях, как в качестве специалиста, так и в качестве командира. Последние десять лет Логов командовал малым патрульным кораблём «Белый Гепард». Имя кораблю Алексей Иванович придумал сам. Любил красивые названия и добился разрешения самому дать имя кораблю – чести, которой удостаивался не каждый.
И вот, после одной спасательной операции, во время которой пострадал Логов, после трёх месяцев нахождения в госпитальных палатах, его списали. Как устаревшую вещь за ненадобностью. Обидно…
Конечно, Алексей Иванович понимал, что его возрастной лимит для космических полётов исчерпан. Но в глубине души, когда шёл на комиссию, теплилась слабенькая искорка надежды – а вдруг пройду? Вдруг старик Саранский замолвит за меня словечко? И хотя понимал, что надежда эта слабая, всё-таки надеялся и готовился. По утрам гимнастика и холодный душ. Перед ужином часовая пробежка по госпитальному парку. И как можно больше движений! Руками, шеей, телом…
«Всё насмарку! Зря старался. Саранский даже не поглядел. Видимо, когда ещё лежал в госпитале, и он приходил осматривать меня, тогда и решил отстранить от полётов. С точки зрения врача он прав. А с точки зрения космолётчика? В себе я уверен, но теперь реакция у меня стала не такой, как раньше. Помедленнее. Да и зрение поослабло. Волосы повылазили. Говорят, от стерильного воздуха кораблей и от магнитных полей двигателей. Так что, хотя я в себе не уверен, но… Наверное, правильно решил. Пусти меня такого на корабль – и машину загублю и груз».
Но всё равно обида и боль шевелились где-то внутри, проникли в мозг, который стал что-то припоминать: и как Саранский поджимал губы, когда в госпитале осматривал Логова, и как молодой врач равнодушным голосом читал заключение комиссии.
«Несерьёзные мысли какие-то, – одёрнул себя Алексей Иванович. – Нужно и их понять. Они свой долг выполняют, а я свой уже давно перевыполнили. Странно, конечно, жил, летал, работал, в пекло часто лазил… Нужен был. Нужен… А сейчас?»
От таких мыслей Алексей Иванович совсем загрустил. Жизнь впереди казалась какой-то неопределённой и скучной. Раньше было проще: сказали лететь туда-то – полетел. Искать там-то – искал. И интересно было. Сейчас же ни о каком увлекательном деле думать не хотелось. Логов свою работу считал интересней всех других и не предполагал, что когда-нибудь придёт время выбирать другое занятие. Пришло…
Ветер с шумом промчался по кронам деревьев, взлохматил кусты и убежал дальше. Только жёлтые листья закружились, тихо опускаясь в такую же пожелтевшую траву на полянке.
«Ветер – это медицинская комиссия во главе с Саранским, а я листок, оторванный от дерева жизни и заброшенный в неизвестность», – подумал Алексей Иванович, глядя, как падают листья, и вздохнул.
Как и большинство мальчишек, Логов, когда учился в школе, мечтал стать космонавтом. Примеров для подражания в то время имелось много. Человечество, объединив свои усилия, приступило к планомерному освоению околоземного пространства, так называемого Приземелья.
Строились гигантские спутники: города и заводы, энергостанции и космические верфи, на которых закладывались корабли Дальней Разведки. Сотни учёных-исследователей устремились на этих кораблях в Космос, чтобы раскрывать его многочисленные тайны и находить новые загадки. Потом, после того как космонавтика стала делом обычным и будничным, увлечение на неё у девятиклассника Логова незаметно прошло. В городской станции юных техников он посещал мастерскую кибернетиков, где любил часами возиться с простыми и сложными киберустройствами, которых в этой мастерской хватило бы на сотню таких же увлечённых ребят, как Алёша Логов. Эти устройства по каким-либо причинам, вышедшие из строя и не отправленные в переналадку и демонтаж, целыми блоками доставлялись в подобные кружки во многие города на радость мальчишкам. Алёша со своими друзьями пытался собирать роботов собственной конструкции, и кое-что удавалось собрать. Но получившиеся создания выполняли небольшое количество самых простых движений, еле-еле передвигались и издавали нечленораздельные звуки. И всё же ребята не падали духом, а упрямо конструировали новых и новых роботов. Любовь к ним у Логова перешла в страсть и, после окончания школы, он, не раздумывая, поступил в Электронно-технологическую Академию в Химках, где через пять лет увлекательной учебы, получил диплом «Наладчика квазиуниверсальных киберустройств». Направление ему досталось на рудодобывающий завод на Луне. Проработав там целый год, Логов опять, на этот раз уже надолго, «заболел» космосом, поступил на курсы пилотов и через три года участвовал в знаменитом полёте внутри кометы Пиллара. Специальная экспедиция провела полгода в ядре большой кометы, которая залетела в солнечную систему из бесконечных просторов Галактики. Обогнув Солнце по гиперболической траектории, комета ушла обратно в бесконечность, скитаться от звезды к звезде, а исследователей с неё сняли путём невероятных усилий нескольких спасательных кораблей. Зато результаты экспедиции перевернули все представления учёных об уникальности жизни на Земле, поскольку на других планетах не было обнаружено даже самых примитивных форм. Когда комета подошла близко к Солнцу, на расстояние около сорока миллионов километров, в ядре бурно возникла неизвестная форма жизни, не имеющая аналогий с земной. Примитивные микробы, бактерии и, наконец, лишайники, которые смогли существовать в сильно разрежённом газе ядра кометы, стали доказательством того, что жизнь существует не только на Земле, но и на «странниках Вселенной», как называют кометы учёные. А значит, жизнь существует и во всей нашей Галактике, во всей Вселенной, потому что комета Пиллара, улетев из солнечной системы, может попасть в поле притяжения другой звезды, и нет гарантии того, что она не столкнётся с какой-нибудь планетой и не зародит на ней жизнь.
