Сендол зашуршал бумагами, собирая документ воедино, вручил Аристарху предназначающийся ему конверт и снова скрылся за дверью.
Похоже, душеприказчик не делал особой тайны из содержания завещания доверителя. Но если про дом и Акайду Сендол легко мог прочесть, то про несметные богатства и окутывающую их тайну тут уж точно не было сказано ни слова. Конечно, людям надо о чём-то болтать. История с сокровищами Учителя вполне может оказаться не более чем чьим-то неудачным вымыслом. Но стал ли бы Абрахам расточаться понапрасну, не будь он уверен в возвращении сторицей своих трат? Этот вопрос девушка задала себе не в первый раз.
Легенды отнюдь не рождаются на пустом месте. Может, в народе давно поговаривали о припасённом Учителем кладе, а прослышав, что по завещанию Бродяжнице предстоит дорога, не трудно догадаться, за чем именно она отправится.
Но неужели Учитель взаправду решил оставить ей какие-то сокровища? Зачем? На него это так не похоже. Её жизнь – дорога, к чему ей богатства? Оставил бы их лучше кому-нибудь другому – своему сыну, например.
Учитель никогда не говорил ей о сыне. Странно. Если Аристарх действительно таков, как описал его Ухмарь, наследником можно бы гордиться. Отчего Учитель не гордился? Или гордился, но искусно скрывал? Или у них с сыном вышел разлад? Последнее, конечно, более походило на правду, но только для не знавших Учителя. Он умел понимать и прощать, как никто. Почему он тогда столь небрежно упомянул о сыне в самом конце завещания? С другой стороны – Учитель оставил Аристарху свой меч. Но дорого ли стоит меч по сравнению с отцовской любовью и уважением?
Бродяжница задавала себе эти вопросы, не находя ответов, исподволь рассматривая Аристарха, похожего на изваяние из камня: твёрдо сомкнутые губы, остекленелый взгляд и невероятно белая кожа. Он так и сидел, не решаясь прочесть письмо отца или собираясь с духом. Ухмарь вальяжно закинул ногу на ногу. Стояла такая тишина и Сендол так долго не возвращался, что Бродяжница представила даже, будто он умер сразу же, едва затворив за собой дверь, а они тут сидят и чего-то ждут. У неё на губах заиграла кровожадная ухмылка, верно, истолкованная Аристархом по-своему. Он спешно убрал письмо в карман. Бродяжница приняла безмятежный вид – не хватало ещё оскорбить сына Учителя выражением своего лица.
Сендол всё же изволил появиться с их наследством. Бродяжница не спутала бы меч Учителя ни с одним другим. Клинок матово светился, отражая сероватый свет, царящий в доме Сендола. Рукоять слабо поблёскивала тёмно-синими камнями, чудно гармонируя со сталью. Аристарх с поклоном принял дар отца. Ничуть не подвергая сомнению справедливость завещания, Бродяжница не могла побороть грусть. Дорогие ей вещи уходили к посторонним в их с Учителем мирке людям, буде даже Аристарх как две капли воды похож на отца. В каждом жесте Ухмаря ей чудилось пренебрежение, почтение к своему наследству казалось нарочито-показным.
Уходить не торопились. Аристарх бережно уложил меч на коленях, в то время как Ухмарь раскурил трубку и обратился к Бродяжнице:
– Слышал я, достопочтенная Бродяжница, отправляетесь в путешествие? Так сказано в завещании нашего Учителя.
– По всей видимости. Вам-то что?
Ухмарь, якобы оскорблённо, покачал головой:
– Я интересуюсь, потому как нам с другом тоже предстоит дорога, – и он утвердительно кивнул в ответ на вопросительный взгляд Аристарха.
– В самом деле?
– Я полагаю даже, нам по пути.
– Сомневаюсь. У меня свой путь.
Я говорил тебе, что без спутников меньше проблем в дороге?
Да, Учитель, и я усвоила урок.
Это не правда.
Пусть так, но мне ведь не обязательно брать в попутчики первых встречных. Как бы ни были они близки тебе при жизни.
Ухмарь не сдавался:
– Думается мне, мы должны отправиться вместе по воле Учителя.
– В моём письме не сказано о вас ни слова, – Бродяжница встала.– Полагаю, теперь вопрос разрешён? Я пойду, – не дожидаясь ответа, она направилась к выходу, но вовремя задержалась:
– Господин Сендол, где я могу найти своих лошадей?
– Они здорово перепугались тогда, при пожаре. Последний раз их видели в северной стороне у границ Акайда. На Большой поляне у леса.
– Давно это было?
На лбу Сендола собрались глубокие морщины:
– Седмицу, должно быть, назад. Не больше.
Бродяжница в последний раз окинула находящихся в комнате взглядом и вышла. Золотистое сияние на улице отозвалось резью в глазах. Она, не задумываясь, направилась в северном направлении. Людское безразличие к соплеменникам было познано ею с достатком. Равнодушие к лошадям почему-то раздосадовало. К тому же, собственная вина не отпускала. Крахт вместе с Ланой провели без присмотра человека целый год: и непродолжительную, но очень холодную акайдскую зиму, и слякотную весну… Лошади Учителя не пошли бы в чужие руки, если бы в жажде наживы кто-то попытался их прибрать. Они и Бродяжницу не сразу признали за свою. Она надолго запомнила их зубы и копыта. А ещё лошади, конечно, любили свободу и, наверное, скорбели об утрате не меньше неё…
Ещё вчера Бродяжница проходила этими самыми переулками, а до того – шла по широкой тропе вдоль леса, сторожившего Акайд с севера. Пройди она чуть дальше на северо-восток, не сверни в город, кто знает, быть может, Лане и Крахту не пришлось бы дожидаться своего человека на день дольше. Теперь Бродяжница уверенно шагала к огромной поляне, скрытой от дороги вековыми деревьями. Стоило пройти всего несколько шагов по влажной чёрной земле, укрывшейся разнотравьем, как дышать становилось легче от открывавшегося навстречу путнику мира неброских, закалённых в борьбе за право пустить корни цветов, ласкающих взор грубой красотой. На поляне лошадей, конечно, не было. Бродяжница обошла её кругом два раза и наткнулась на явные следы совсем недавнего пребывания Ланы и Крахта – Сендол сказал правду. Если седмицу назад лошади паслись на Большой поляне, они давно могли уйти далеко, вот только стали бы? Дело ясное – искать следовало тут же, в лесу. По свежим следам копыт Бродяжница пошла меж деревьев всё дальше в лес.
День клонился к вечеру, день спешил уступить место сестре-ночи. Сумерки спустились на приакайдский лес. Ещё недавно лучи света боролись с плотной зеленью над головой Бродяжницы, в который раз пытаясь прогреть сырую землю у неё под ногами, а теперь алый закат спрятался за стеной многовековых исполинов-деревьев. И всё же – глаза не подводили девушку, а вот извечная хромота усиливалась с каждым шагом, и рука предательски ныла. Пока мгла вокруг не стала кромешной, Бродяжница поспешила насобирать хворосту и развести костёр. Зима стояла на пороге – с заходом солнца сильно похолодало. Девушка с тоской вспомнила тщательно вычищенный плащ, утром опрометчиво сочтённый лишним. Ну ни ей ли не раз втолковывал Учитель, что плащ бесполезным грузом не бывает? Почему она прилежно усвоила все его уроки, кроме этого? Тихо вздохнув, Бродяжница вернулась мыслями к теперь уже своим лошадям и слишком слабо занимавшемуся огню. Хорошо хоть разжигать костёр без огнива она научилась вполне.
Решив проблему тепла, Бродяжница вспомнила о пропущенном обеде и ужине. Уходить от костра не хотелось, и она решила повременить с едой до утра. Настало время тщательно поразмыслить. Бродяжница достала письмо Учителя и в неверных отсветах пламени внимательно прочла его ещё несколько раз. Вопросов по-прежнему было больше, чем ответов, и главный из них – где спрятана карта? О вечном камне она впервые слышала. К тому же, говоря о спутниках, Учитель явно намекал на Аристарха и Ухмаря. В отсутствии прямых указаний Бродяжница нашла оправдание собственному малодушию.
А кошки? Подсказка, где искать карту? Намёк на ожидающее Бродяжницу впереди? Цель её путешествия? Или предостережение?
Большая жёлтая кошка жмурится на чересчур яркий свет. Под кожей у неё плавно и лениво перекатываются стальные мышцы, а из-под верхней губы торчат, слегка выступая наружу, грозные кинжалы-клыки. Яркий белый песок, колючки. Когда она шагает, комки лап проваливаются неглубоко, а затем сухие песчинки трутся друг о друга, засыпая ямки. Но кошка уже идёт по земле вдоль леса. Кошка прыгает с камня на камень, и её след различит только очень опытный следопыт. Шкура кошки горит огнём в непроглядной ночи. Кошка говорит:
