Они познакомились, ещё будучи совсем юными, в школьные годы. Это были славные времена до Правителя: каждый день начинался с нежного тоста со сливочным маслом и кружкой тёплого топлёного молока, потом будущих супругов по отдельности, каждого своя мама, провожали до школы: там они проводили все переменки и уроки не отлипая друг от друга, пока не приедут мамы и вновь не разлучат их.
Но вот Марии и Борису уже по 30, повзрослевшие, они стали обладателями единой фамилии и готовились к пополнению в семье: Мари была беременна, однако сама о том ещё не подозревала.
Прошло ни много ни мало, но уже как целый год с даты захвата Фелисидадом этого славного небольшого городка, где для них уже не осталось ни друзей, ни знакомых. В принципе натура людей стала по большей части обособленной, чтобы лишний раз не попасться, лишний раз не быть увиденным, чтобы о тебе не вспомнило ни государство, ни недовольный прохожий.
К супругам уже даже успел наведаться кочующий переписчик Макар Алиев, забравший у них последний шанс на бесследное исчезновение. Он прибыл к ним в день захвата, когда часть людей пытались безуспешно сбежать, за что их расстреляли. Горы трупов. Именно это сподвигло Правителя поручить кому-нибудь перепись населения, ведь завести новенький чистый белый список был куда легче, чем опознавать и вычёркивать бесконечных убитых и пропавших. Для этих целей был выбран безупречный с точки зрения правительства Фелисидада репутацией и опытом работы Алиев. Ему беспрекословно доверяли, и он слыл приличным и весьма деятельным человеком в местных кругах самоуправления.
Дело было утром, в ту ночь Мария мучалась от бессонницы, насмотревшись ужасов наяву, а не во сне и успев добиться лишь двух часов слабого сна, которые сложились из нескольких попыток заснуть. К счастью, Марию не тревожили сны. Борис же не спал вовсе. В 7 утра был назначен обход Алиева, и он исполнительно принялся за работу, решив начать это дело пораньше, чтобы раньше с ним разобраться. Он позвонил в первую попавшуюся ему на улице дверь.
В доме Голошейкиных послышался противный дверной звонок, и Борис с некоторым сомнением и великой неохотой накинул халат и медленно двинулся к источнику шума. Мужчина посмотрел в глазок: перед ним стоял невысокий с густым чёрным волосом грузин, в сером костюме и с коричневым дипломатом в левой руке, в правой же он держал ручку. Это был Алиев. Он улыбнулся, обнажив свои зубы-заборы, предположив, что на него смотрят через глазок, и обратился:
– Здравствуйте, уважаемый.
Борис открыл дверь, Алиев прошёл внутрь быстрым шагом, огляделся, спешно положил дипломат у ножки дивана и уставился на зависающего от бессонной ночи Бориса, который стоял у входной двери всё в том же неподвижном положении.
– Вы тут один? – спросил грузин, зажевав зубами левую часть нижней губы. Это было его вредной привычкой, приводящей то к содранной коже, то к последующим коростам, то к опухшей части губы.
В это время Голошейкин размышлял о возможности умолчать о существовании жены, чтобы дать ей шанс укрыться. Он уже даже был готов отпустить её одну в неизвестном направлении, а потом, как тайный агент или какой-нибудь сыщик, отыскать любимую, Правда, всё это было лишь плодом сонной деятельности мозга и бессмысленных грёз. К несчастью для Бори эти размышления прервал громкий звук. Что-то словно упало на кафель. Алиев внимательно посмотрел в сторону доносящегося шума. Из-за стены с виноватым видом вышла полуголая женщина. Это была Мари.
– Нет, с женой, – произнёс тонкий и одновременно с хрипотой женский голос. Мари начала натягивать свой лёгкий атласный халат василькового цвета, который почему-то она до этих пор держала в руках.
– Достаньте свои паспорта, мне нужны лишь ваше ФИО, возраст и профессия, – Алиев посмотрел на Бориса, тот стал чуть более подвижен, и отправился томным шагом в, по всей видимости, спальню за документами. Деваться было уже некуда.
Мари прошла на кухню, поставила кипятиться чайник, всматриваясь в одну и ту же точку, потом меняя объект исследования и снова пялилась на какой-то другой угол квартиры, попутно зевнув раз пять. После того, как чайник уже вскипел, она уставилась на сомнительного гостя, резко почувствовав сильную тревогу:
– Кто вы?
– Макар Алиев, переписчик.
– Будете чай?
Подобного рода гостеприимство было частью воспитания Мари, которое в данном контексте, если вникать в суть произошедшего, было глупым, и что она, по сути, только что предложила отведать чаю человеку, который участвовал в захвате её родных территорий, поддерживал то ночное кровопролитие. И этот захватчик искромётно, в сравнении с речью всех Голошейкиных этим утром, ответил:
– Спасибо, но откажусь, я здесь ненадолго. Скажите пока ваше имя, возраст и род деятельности.
Мари сказала всё необходимое, а Алиев лишь приметил её профессию:
– Учительница, значит…
В этот момент в комнату зашёл муж Марии и предоставил паспорта. После этого он так же сказал необходимые сведения. Не было смысла сопротивляться, отстаивать права, ведь прав уже никаких у них не осталось. Смысла не было не только в этих действиях, но и в существовании всего мира, смысл в целом как определение пропал в ту самую секунду, когда этот их маленький, до глубины души родной городок, определился во власти Правителя.
– И хирург… – Алиев задумчиво посмотрел на паспорта супругов. – Такие люди будут полезны Правителю, сейчас все заново будут устраиваться на работы, так что успевайте. А мне пора к следующему дому, до свидания.
Алиев подозрительно улыбаясь ушёл. Но вернёмся же к дням настоящим.
На следующие сутки после еженедельной закупки продуктов, то есть в субботу, был всеобщий день молитв, который начинался с похода в церковь, и тем же мероприятием заканчивался. Так, дорогие нашему сердцу, и ещё более дорогие сердцам друг друга Голошейкины отправились на церковную службу в своём районе. Военные продолжали патрулировать город, поскольку ситуация оставалась под риском нестабильности. В церкви среди толпы людей с недовольными лицами показался и Алиев. Он кивнул знакомым и прошёл вглубь человеческой массы. Мария и Борис разделились по рядам и сели.
Борис сидел в ожидании службы, ему хотелось поскорее уйти из этого места. В один момент к нему подсел Алиев. Он протянул шоколад Борису, скорчив подобие дружелюбной улыбки, осушив передние зубы. Получилась гримаса. Он напоминал чёрта. Наконец, народ расселся по местам и началась служба. К несчастью Бориса, он как-то позабыл, что утренняя церемония длится примерно три часа. Его характерной чертой была рассеянность и некоторая неразборчивость в своих поступках и мыслях. Так, все эти три часа, без учёта времени ожидания, Борис терпел ужасный голод, потому что по глупости своей он решил не есть этим утром, при этом не имея на это каких-то веских причин, за исключением утренней тошноты. И все эти три часа в его руках таял потрясающий шоколад, который приятно лежал в его ладонях и провоцировал своевременное выделение желудочного сока и слюны, которую Борис сглатывал чуть ли не ежеминутно. Он даже успел проверить, не шуршит ли обёртка, не будет ли в случае чего заметно, что он распаковал и откусил нежнейшую дольку этой шоколадной плитки. Результат был удовлетворяющим потребности мужчины, но он проявил немыслимую выдержку и всё же дождался окончания церемонии.
Сразу после окончания службы, Борис встал и открыл шоколад, а затем – отломил и съел одну тающую во рту дольку, чтобы хотя бы не сосало и не урчало в его бедном, соскучившемся по еде животе. По странному стечению обстоятельств, которые очевидно притягивал Борис, все, а именно куча людей, не пренебрёгших к прочтению хотя бы первого тома сводника законов, заметили такое неприемлемое и кощунственное по отношению к Правителю действие. Все эти люди уличили мужчину в нарушении святого закона, эти сотни глаз выпучились на него, рискуя выкатиться и направиться всей это толпой прямиком к нему. Борис стоял в полном недоумении. Что он сделал? Съел шоколад? «С каких пор это стало чем-то запретным?» – подумал он. Тут к нему подбежал Алиев, весь упыхавшийся, в панике, активно жестикулируя, и сказал, что шоколад, как и любой продукт, нельзя есть в церкви, и что это карается единственным в своём роде приговором, то есть смертным. Борис опешил. Он вспомнил те три тома с законами, глядя на которые, он испытывал прилив лени, отвращения на физическом уровне, в общем всё, что было несвойственно ему до того. «Три тома свода законов! Да куда это годится?». К этому времени успела подбежать и Мари, она тоже не читала законов, однако она была очень сообразительна, так, по реакции окружающих и по бледному лицу мужа она поняла, что дело тут обстоит весьма серьёзное и, по всей видимости, абсурдное.
