-Смотри, эта дура замёрзла! – снова выругался брат, швыряя в меня свой полушубок.
Я действительно долго сидела в засаде, чтобы ограбить тот дом. Пришлось ждать пока охранник отойдёт по нужде, а затем прятаться в саду с краденными драгоценностями. На дворе стоял декабрь, и в этом году он был особенно морозный.
Я фыркнула, выпутываясь из тяжёлого меха, но отдавать полушубок брату очень не хотелось, даже из вредности. У меня от холода задубели пальцы.
-Я провожу её домой. – Фауст толкнул меня в спину. Ему где-то около шестнадцати, папа возлагает на него большие надежды, как он сам говорит. Банде нужен будет предводитель, который сможет удержать её, в случае чего…
А вот что именно это за случай – он не говорит. По крайней мере, не при мне.
Мы топали по хрустящему снегу, я куталась в полушубок сводного брата, периодически на него косясь. Неужели он совсем не мёрзнет? Идёт так, словно ему и в кофте тепло. А я за те часы на морозе в засаде так околела, что со стороны бы сошла за прекрасную статую изо льда.
Недавно папа на восьмилетие подарил мне варежки, в них руки не мёрзли, но работать с замками я уже не могла. Поэтому сегодня пришлось снять. А затем они куда-то запропастились. Я ужасно расстроилась. И боялась рассказывать, ведь им нету и пары месяцев. И ещё, если они потерялись там, у дома, от папы знатно влетит, ведь, как он говорит, это улика. А я не должна оставлять улики.
Фауст открыл передо мной дверь подвального этажа, где мы жили последнее время. Красные глаза парня недобро сверкнули, когда он посмотрел на моё лицо. И не зря мне это не понравилось, ведь вскоре он попытался влить в меня горячий глинтвейн и, наверное, сжечь мои окостеневшие ножки в ужасно горячей воде. Я начала вырываться и кусаться, надеясь сбежать от этой экзекуции. Хоть Фауст и убеждал, что вода нормальная, и мне надо отогреться, но она казалась кипятком. А глинтвейн вообще был горьким и противным.
Борьба со мной заняла у брата много времени, сил и уверенности в себе.
-Да у тебя губы синюшные, как у водяного! – прикрикнул парень, отцепляя визжащую меня от спинки старого ветхого дивана. – Если ты заболеешь, что мы делать будем?
-Она жжётся! – я продолжала сопротивляться, надеясь залезть в дырку в обшивке спинки дивана, из которой меня было очень трудно достать.
-Да это потому что у тебя всё обмёрзло. Я же не совсем дурак, чтобы тебе сильно горячую воду наливать?
-Дурак! – не унималась я, колотя Фауста пяткой по руке. Наверное, со стороны казалось, что он отдирает от дивана кошку.
-Да как же ты меня достала! – вызверился парень, отпуская ногу, и быстро перехватывая уже почти у самой дырки. Я разочарованно всхлипнула.
-Ты огненный демон! – я попыталась оскорбить Фауста, отчаянно глотая слёзы.
-Я знаю! – не сдерживаясь ответил он мне, запихивая-таки ледяные ступни в таз. В руки всунул горячую кружку с пряным напитком.
Дальше мы сидели молча. Я дулась, маленькими глотками выпивая горячий глинтвейн. Он приятным теплом разливался по телу, стирая последние остатки холода. В битве с Фаустом я успела немного разогреться.
Снова посмотрела на рыжего. Такой злой сидит. Можно подумать это его подвергли экзекуции с отмачиванием холодных конечностей в кипятке. Ну, как мне тогда показалось – кипятке. Сейчас вода была вполне нормальной температуры. Даже приятно.
-Несносная капризная девчонка. Зачем этот старый идиот только припахал тебя к этому. – словно разговаривая сам с собой, произнёс сводный брат. – Будешь мандарин?
Неизвестно откуда в руках Фауста появился оранжевый фрукт. Я недоумённо посмотрела на протянутое угощение. Мы ели их только в новый год, никак не раньше. А до него ещё целая неделя.
-Спасибо. – отказываться я не стала, забрала цитрус, и начала его ковырять.
Перед нами стояла лысая ёлка, которую один из папиных подельников, как их называл Фауст, притащил ещё вчера. Она не очень нарядная, зато наша. Я пока не успела её нарядить, но обязательно справлюсь к новому году. Если только меня снова не отправят на сложные задания.
Через полгода мы переехали в хороший красивый дом на окраине города. Сюда папа водил женщин и подельников. С первыми вытворял всякие непотребства, ради которых выгонял меня погулять порой очень на долго. Со вторыми обсуждал дела. И тут уже я обязана была присутствовать, потому что в делах всегда участвовала.
Я не любила воровать, тем более что Фауст постоянно меня унижал за это, и глумился. Хоть отец его и избивал иногда, сводный брат не прекращал гнуть свою линию, что мне в банде не место. Он постоянно внушал мне, что никто, звать меня никак, я здесь не нужна, и лучше бы мне исчезнуть так, чтобы меня никто никогда не нашёл. Мне казалось, что он меня ненавидит.
Он был недоволен всеми моими успехами и большими грабежами. Всегда, когда я срывала куш в каких-нибудь государственных хранилищах, Фауст загорался всё сильнее. Он кричал на папу, что я не должна этим заниматься. В закрытых комнатах я слышала звуки ударов, после чего брат с отцом выходили потрёпанные и побитые. Я всё больше понимала, что мне и правда тут не место. И случилось то, из-за чего в итоге мне пришлось бежать, а вскоре и вообще забыть…
Чтобы вспомнить теперь.
Глава 14.1
Из горящих обломков обрушившегося здания вышел министр обороны, пригибаясь, и закрывая собой бессознательную девушку. Иронично, но этой девушкой была я. Мне бы хотелось посмотреть на всё со стороны, оценить красоту и эпичность происходящего. Но сейчас я не могла воспринимать это как кошмар наяву.
Нас с Фаустом закрывал его пылающий щит. Но даже несмотря на это, на мужчине были следы ран. Дейран сильными руками прижимал меня к себе, будто боялся уронить. Шёл с непроницаемым каменным лицом, застывшим, как у статуи.
Тут появился и Сакрахар, который шёл навстречу. Весь в крови. Злой, но решительный. У меня всё ещё звенело в ушах, поэтому я как в дурном сне смотрела на канцлера сквозь пелену и не слышала ни слова из его речи.
Краем глаза заметила труп, совсем рядом с нами. В нём я отстранённо узнала ту самую светловолосую девушку, которая заманила меня в ловушку. Хотелось что-то сказать, чтобы на неё обратили внимание, но из горла вместе с кровью вырвался тяжёлый хрип.
Руки, держащие меня, дрогнули, а затем прижали ещё сильнее. Я сплюнула кровавый сгусток вместе с целым зубом. Сознание начало понемногу возвращаться, хоть вокруг всё и качалось.
-Где ми... м… Миранда…? – эти слова мне дались с неимоверным трудом. И судя по неимоверной тревоге на лице Фауста, он это заметил. Я пальцами судорожно вцепилась в его одежду, почему-то опасаясь, что меня сейчас действительно выкинут на пол. Какое безумие. И, кажется, я правда начала сходить с ума после этого взрыва. Почему же до сих пор всё так качается?
-Ей нужно поспать. – мороз по коже пробежался от этих слов Сакрахара. А затем и от касания чёрной магии. Такого «засыпания», которое использует Кровавый канцлер, мне даже в контуженном состоянии не надо.
-Не смей! – это был определённо рык Фауста, который очень резко отступил назад, ударяя огнём по тьме Сакрахара. Канцлеру это не понравилось, но уже в следующее мгновение его выражение лица сменилось на оторопь.
К нам бежала миссис Гекли. Я тоже её заметила, и радость в груди оказалось настолько сильной, что даже облегчённый вздох дался без боли в рёбрах.
-Вы как выбрались из комнаты? – поражённо спросил Теффан.
Миранда проигнорировала канцлера, словно его и вовсе не было. Она подбежала ко мне, и протянула руки, чтобы помочь, но и для неё нашлось нечленораздельное рычание в словаре министра.
-Я сам отнесу её к медикам. Все прочь! – эту интонацию я узнала. Он в детстве каждый раз был таким злым, когда меня приносили побитую из карцера или с неудачного дела. Я всегда думала, что он злится на то, какая я криворукая и нерасторопная. Сейчас мне казалось, что он очень волнуется за меня…
