Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Алексей Х-х... кх-х... Это ты?

- Я.

Глядя на фото, француз усмехнулся.

- Ты в этом уверен, Алексис?

- Не очень.

- Проблемы?

- Одна.

- Осторожно! Перед тобой журналист. Бандит пера. Теперь говори.

У француза были синие глаза, орлиный нос, усы и впалые щёки. Кожаная куртка, распахнутый шарф, расстёгнутая у ворота рубашка.

- Свобода, - доверился русский. - Хочу её выбрать.

Засмеявшись, француз под взглядом бродяги с советским паспортом посерьёзнел - но не глазами.

- Диссидент?

- Нет. Писатель.

- Известный?

- Мало.

- А я вообще неизвестный. Бон! Попытаюсь тебя продать...- Француз сложил свои бумаги. - Может быть, заодно на работу возьмут. Жди меня здесь. Кстати, зовут Люсьен...

Выйдя на дождик, этот Люсьен рванул через улицу к зданию, которое было национальным Агентством новостей.

Под взглядом официанта Алексей опустил голову. Пепельница была полна окурков. Сигареты свои француз забыл. Обладатель советского паспорта, он курил их одна за другой и мысленно видел, как с визгом на тротуар сворачивает посольская машина, из которой выскакивают каменнолицые сверхмужики в плащах и шляпах...

Пан или пропал?

Париж иль Потьма?

2.

За дверью стояла Бернадетт Мацкевич.

Свежий номер "Либерасьон" вывернут наружу (материалом о театре жестокости Арто) и прижат ремешком сумки к чёрной коже. Под курткой с погончиками, шипами, молниями и свисающей пряжкой белоснежная майка впихана в джинсы, поверх которых сапоги. Такой она пришла.

Без сына.

И на высоких каблуках.

Алексей сделал шаг назад.

Бернадетт отдула свежевымытую прядь. Скулы её алели. Прекрасно зная, где сейчас Констанс, она спросила:

- Ты один?

Ответило ей эхо запустения. Тени жалюзи исполосовали её на пороге закуренной комнаты, где энергично смятые листы отбрасывались на пол. На столе гудела Ай-Би-Эм, за корпус которой он для упора взялся.

- Что ты делаешь?

- Бранлирую?.

Оглянувшись, Бернадетт села на тахту и, расставив ноги, вынула из сумки "Никон" с навинченным объективом. Сначала она была в группускуле "Рево", потом в феминизме, который потребовал от неё невозможного, а теперь решила начать карьеру фоторепортёра.

- Продолжай...

- Хочешь снимать меня?

- Тебе помешает?

- Нет, но... Почему вдруг я?

- Потому что, - сказала Бернадетт, - я верю.

- А Люсьен?

- Давай, - нахмурилась она. - Не обращай внимания...

В перспективе финала Алексей был не в лучшей форме. После того, как с криком: "Это мой последний шанс!" Констанс увезла девочку к матери и улетела в Лондон, он выключал машинку только, когда в дверь начинали ломиться соседи. Джинсы протёрлись, фланелевая роба для джогинга впитала марафонский пот, щетина перешла в бороду. Но Бернадетт хотела его именно таким - кружа, выгибаясь, опускаясь на колено и садясь на корточки с упором в стену. Он перестал реагировать на фотовыстрелы и втянулся вглубь страницы. Опомнился он только, когда услышал звук "зиппера". За спиной у него Бернадетт снимала джинсы вместе с трусами и сапогами, а причинное место было выбрито и припудренно.

- Les morpillons2, - пояснила она без улыбки. - Люсьен подхватил у малолетки.

В куртке и майке она поднялась - высокая и босиком.

Он с лязгом поднял жалюзи и распахнул окно.

Бетонные дома предместья расстилались до горизонта, за который он мечтал вырваться с помощью этого романа. Там, за горизонтом, был Париж. Он вдыхал полной грудью, слыша, как по пути из ванной она волочит свою куртку, которую, увидев его, уронила на пол:

- Что это значит?

Он взял её за сильные плечи:

- Ecoute...*

Отбросив его руки, она сорвала с бёдер полотенце и стала одеваться, обламывая ногти и опустив голову. Вбила ноги в сапоги и вышла, тут же вернувшись за "Никоном".

- Всё равно! - Сверкнув глазами, она подняла камеру за ремешок. - Ты у меня внутри.

- Бернадетт...

- Надеюсь, плёнка не пропадёт впустую.

И ушла.

3.

В кафе на площади Биржи, несмотря на жару, Констанс заказала чай с молоком и вынула пачку английских с ментолом.

Люсьен вышел из Агенства с парой сослуживцев, махнул им и бросился к ней через улицу - руки в карманах лётной кожанки, палевые джинсы, светлые усы, запавшие глаза.

- Са ва? - притёрся он шершаво, упал в плетёное кресло и повернулся в сторону уходящих коллег. - Соавторы мои. Мы с ними polar* решили написать. Глобальный - от Ирландии до Индонезии. С говном смешаем ЦРУ и КГБ. Бестселлер будет намбер уан. Один материалы собирает, другой отвечает за сюжет...

- А ты?

- Я, как всегда... За стиль.

- Симпатичные.

- Пошли на рю Блондель. *

- Что, успевают в перерыв?

- И даже пообедать после. А между тем, женатики. Тогда как я храню верность неизвестно почему.

- То есть?

Люсьен заказал "как обычно" и, поскольку бросил курить, взял сигарету из ее пачки и щёлкнул её зажигалкой.

- Сбежала мадам Мацкевич.

- Бернадетт?

- Главное, именно когда я решил проституировать перо, чтобы заработать суке миллион.

На мрамор сбросили картонку, фужер demi* был запотевшим.

- Куда?

Люсьен выпил половину залпом и утёр усы.

- Я откуда знаю... В Триест как будто.

- Это в Югославии?

- Скорей в Италии.

- Триест?

- Тебя удивляет?

- Далеко...

- Твой Лондон был не ближе. Или ты думаешь, в Триесте не ебутся?

- Не знаю. Про Триест я вообще не думала.

- Вот как?

- Ни разу в жизни.

- А напрасно. Впрочем, я тоже. Только вчера задумался. Когда она мне позвонила с Лионского вокзала. Я даже взглянул в энциклопедию прелюбопытный город.

- А как же Феликс?

- Что Феликс? С Феликсом в порядке. Отвёз в школу, по пути с работы заберу.

- Она сказала, когда вернётся?

- Сказала, что сама не знает. И вернётся ли? Впрочем, спятила как будто не совсем. Предупредила все-таки Мартин. Это тёща моя будет. Из анархистов старого закала. Приезжает вечером, но через пару дней, боюсь, тесть-поляк её востребует обратно. Вот так, Констанс. Вместо полара с тёщей буду ночи коротать. Воспользуюсь этим, чтобы как можно больше узнать о тяжёлом детстве моей жены, которое и довело нас с ней до Триеста. Где сука ловит кайф.

- Кто там у неё?

- Откуда я знаю... - Прищёлкнув пальцами, он повторил заказ. - Судя по обрывкам с вокзала, какой-то славянин.

- Не итальянец?

- Нет. Юго?.

- Триест же в Италии?

- Ха! Не говоря про Триест, их и у нас навалом. Поляки, югославы, русские даже - как твой романист. Какое-то нашествие, нет? Варваров на цивилизованный мир. Могла бы и в Париже найти: это ты верно. Жаль, не рекомендовал ей одного - мы его знаем. Примарный антикоммунист, бит?, хотя вряд ли скорострельный, но, уж, наверно, до колена. Нет? А ты не смейся: он с ней, возможно, переспал.

- С кем?

- С кем же... С Бернадетт моей. Случайно не делился?

Констанс мотнула головой.

- Тем более все основания подозревать. Варвары, они такие. Предпочитают делать и молчать. Та, кстати, тоже отмалчивается по его поводу - мадам Мацкевич. Тем самым подтверждая свою природу. А знаешь? Давай и мы переспим.

- Зачем?

- Чтоб в догадках не теряться.

- Ты серьёзно?

- Вполне. А им не скажем. Варварам.

- Если переспим, надо сказать.

- Констанс, я уверяю... Ни в коем случае. За мной ведь очень драматичный опыт. А всё из-за чего? Я говорил. Делился. Хотел быть честным. Невермор!?

- У меня другая концепция измены.

- Концепции у варваров, а мы цивилизованные люди. Ты скажешь, а он меня, пожалуй, и зарубит. Топором! Согласно тёмной какой-нибудь концепции а ля, не знаю, Достоевский Фёдор Николаевич.

- Михайлович.

- Тем более... - Люсьен допил второе пиво. - Подумай, Констанс. Надумаешь, звони. А я пошёл.

2
{"b":"71980","o":1}