«Что же его так огорчило в Ольховке? – думал Кот, тоже выбираясь на дорогу из смородины. – Может он в магазине, что-то нехорошее узнал. Хотя нет. Да и потом вроде ничего. До встречи с директрисой он вполне довольный всем был. А вот как от дома её отъехали стал темнее тучи. Что же это она спросила его там. Про дочку, про внуков, про крестника какого-то. Что за крестник такой? Не слышал о нём ни разу. Ну да ладно. Своих проблем по горло. Ещё о дедовых думать – совсем думалка сломается.» – И Базиль, слизнув с ладони последние ягодки запрыгнул на задок телеги.

Карлуша тронулся шагом, но дед вдруг заторопился и начал подгонять его. Так что к дому мы подкатили с ветерком. У ворот нас встретили ребята. Они играли с Трезором в футбол. Чуть завидев нас, алабай бросился навстречу с громким лаем. Но Никита ухватил его за шею и повис на ней, заставляя его сесть. Воспитание Трезора шло полным ходом. Базиль заулыбался и показал мальчику кулак с поднятым вверх большим пальцем. Никита подмигнул. Лёшка открыл ворота, и мы въехали во двор.

– Дедушка, ты видел? Меня Трезор слушается, – Никита подбежал к нам.

– Видел. Но ты с ним Никита поосторожнее. Трезор не кот. Цапнет даже играя, мало не покажется. В больницу повезём тебя швы накладывать.

– Он меня не тяпнет – Кит поджал губы. – Он хороший, добрый, умный.

Трезор подсунул голову под руку мальчика и ухватил за штанину. Там в кармане лежали остатки воспитательной системы Никиты – кусочки сахара и сыра.

– Ладно, дрессировщик, неси-ка ты ягоды на кухню. Скажи бабушке, что урожай в этом году будет очень большой и ранний. А ты Алёша пакеты с покупками бери, – обернулся дед к старшему внуку. Лёшка вздрогнул. Он внимательно слушал инструкции Кота по извлечению его из ящика.

– Да дедушка, сейчас возьму, – ответил он, сделав Базилю знак, что всё понял.

«Ну и славненько,» – подумал Кот и проснулся.

В ящике было ужасно душно. К запахам дегтя и овса добавился аромат кувшинки. Я потёр нос лапой и чихнул. «Скорей бы Лёшка меня вытащил. Сил больше нет сидеть взаперти». Но ребята не возвращались из кухни, куда их отправил дед. Вскоре и он ушёл в дом. Я заволновался. «Куда все пропали? Обедают они что ли там?» От волнения я начал драть когтями стены и пол своей тюрьмы. «Вот ведь угораздило спрятаться! И помочь мне некому…»

– Почему же некому, – раздался совсем рядом голос Овинника. – Вот только стоит ли?

– Стоит дядюшка, стоит, – взмолился я, – открывай ящик скорее.

– А ты сделал, что я просил?

– Ну само собой, раз я здесь сижу.

– И что же ты узнал, сидя под Егором Гавриловичем?

– Что надо, то и узнал, – начал заводиться я, – Открывай давай!

– А то что? – спросил с издёвкой дядька, – Съешь меня что ли?

Я взвыл и заметался в тесном ящике.

– Ладно, выпущу тебя, – насмеявшись вдоволь над моими попытками выбраться, сказал он. – Но ты мне всё сейчас же расскажешь, по порядку и со всеми подробностями. И грозиться мне больше не смей. Молод ещё больно, мне угрожать.

Он поднял крышку, и я пулей выскочил наружу. Дядька же нагнулся над ящиком и вытащил оттуда изрядно затоптанный мной цветок, а лишь потом опустил скамью на место.

– Ишь какая красота, – покачал головой он.

Я, забыв, что весь взъерошенный и грязный, уставился на него во все глаза и приготовился слушать. Но дядька отказался первым раскрывать свои тайны. Он уселся передо мной на сусек скрестив ноги по-турецки и принялся обдирать лепестки кувшинки.

– Любит, не любит, плюнет, поцелует…

– Ты что делаешь, – возмутился я.

– А что я делаю? Гадаю. Не видишь, что ли? Ты давай, племяш, рассказывай, а то ведь я его могу и просто порвать. – он сжал цветок в руке, когти и без того длинные тали ещё длиннее, жёлтые глаза вдруг потемнели, словно тучи набежали на солнышко. Ох и страшен стал дядька. Мне мигом вспомнились все те жуткие истории, что про него в Изнанке ходили.

– Мы приехали, и сначала дед Егор в магазин пошёл. А этих он в управу сельскую отправил. Там им от ворот поворот дали и в школу отправили, – затараторил я.

– В школу, – повторил за мной дядька и стал ещё мрачнее, – А зачем?

– Они там жить будут в сторожке, пока цветочницу не найдут.

– И с директрисой они виделись?

– Виделись. И чай пили. И дед её потом до дому отвёз.

– Значит не она?

– Они её не узнали. И сама она деду не призналась. А что, могла?

– Могла… – Овинник оторвал ещё один лепесток, – Что дальше было?

– Домой поехали, смородину в лесу рвали.

Я смотрел на него в полном обалдении, а он, продолжая уничтожать мой цветок, шептал: «Любит, не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт, любит…»

– Всё. Любит. – Он протянул мне голый стебель. – Ты понял? Она тебя любит.

– Кто? – не понял я, за что получил промеж глаз тем самым стеблем.

– Та, которая тебе его дала. Это же Nymphaea pygmaea Rubra – кувшинка карликовая, Одолень-трава по-нашему. Хочешь гадай, хочешь амулет защитный сделай.

– Амулет, наверное, уже не получится, – сказал я, рассматривая лепестки.

– Ладно Кот, спишем твою заторможенность на счёт бессонной ночи. Ты подумай, может ты там, в Ольховке, хоть что-нибудь дельное разглядел.

– Кошку. Белую, – заулыбался я. Овинник всплеснул руками.

– Нет, Базиль, ты неисправим! Таскаешь с собой любовное послание от одной девицы и на другую засматриваешься. Кошку. Ты не кошку, ты бабку ездил искать.

– Не было там никаких бабок, кроме директрисы. И она мне очень не понравилась. И деду тоже. Он как с ней расстался, сам не свой сделался. Вроде как она ему вопросы какие-то задавала непростые. С подвохом. Да только я не понял, в чём дело.

Я пересказал Овиннику всё, что слышал. Не забыл и свой поход в школьный сад живописать. Но казалось, что его это не интересовало. Когда я закончил свой рассказ, он вдохнул и сказал:

– Нет. Это всё другая история. Нам сейчас нужно с тетрадкой и зельем разобраться. В общем, знаю я эту пани, что зелье варила. Я тогда молоденький был, глупый вроде тебя. Тоже за ней всё хвостом ходил. А она Водяного выбрала. Я, конечно, горевал и всё случая ждал, как бы перед ней отличиться. Услугу оказать или из беды выручить. А она только смеялась надо мной и носик морщила вроде этой студентки.

Овинник погрустнел и облик его больше не был ни страшным, ни жутким. Я сел, поближе проявляя сочувствие.

– Как-то раз собрались они на шабаш9. Ну и я за ними увязался. Весело было. Гостей заезжих много. Сейчас так не куролесят. А тогда что ни месяц, то гулянки устраивали. Гости пришлые все в одну дуду дудели. Дескать места у нас богатые да знатные. Кто сумеет здешней силой овладеть, большой шишкой в Нави станет. Стали даже пари предлагать, кто быстрее все ключи соберёт и Поляну под себя настроит.

– Болото что ли?

– Никакого болота тогда там не было. Поляна была в лесу, жальник10 на ней древний, языческий. Православные это место стороной обходили, да и для нас там неуютно было. Чувствовалось присутствие хозяев старых. Словно ненадолго ушли и вот-вот вернутся. Да только Стригоиха не из робких была. Она громче всех кричала, что первой до центра дойдёт, большой куш11 на кон ставила. Так что и другие о своих страхах забыли и всерьёз о гонках сговариваться стали. Порешили с четырех сторон зайти по трое. Камни к центру по своим дорожкам нести загодя намеченным. Кто больше принесёт тот и выиграл. А кто выиграл, тот весь заклад и камни забрал бы. Остальные обещали ни с чем уйти и назад не возвращаться.

Я сидел затаив дыхание, потому что о таких ключ-камнях нам в школе Хранителей рассказывали. И про игры такие тоже. Но вот, что в наших краях такое было я не слышал. А дядька между тем продолжал свой рассказ.