— Какого чёрта, Малфой?

Близкий шёпот коснулся лица и всколыхнул каштановый локон, спадающий на висок и щёку. Драко приковал свой взгляд к этому локону и, немного поразмыслив, потянулся к непослушному завитку. Палочка, до сих пор, упирающаяся ему в грудь, дрогнула.

— Ради Мерлина, Грейнджер, убери, — настойчиво попросил, заправляя завиток за ухо, которое мгновенно загорелось огнём, как только его коснулись подушечки пальцев. — Убери.

Кончик палочки в последний раз слегка надавил на грудь и был опущен. Вместе с глазами девушки. Малфой не спешил отнимать ладонь от её лица, проводя большим пальцем от мочки до нежно-розовеющей щеки. С привлекательных губ сорвалось что-то похожее на судорожный вдох.

— Если бы не ты, — медленно начал он, — я бы не потерял сегодня баллы, — шумно сглотнул, желая увидеть её взгляд, который она сейчас старательно прятала. — Не пришлось бы нести наказание в виде уборки, которую я ненавижу, — он не видел, но ощущал, что у неё по телу прошли мурашки от его строгого и проникновенного голоса. И это было восхитительно. — Мы бы не остались вдвоём в этом кабинете. Только ты и я, Грейнджер… Ты и я.

— К чему ты ведёшь, Малфой?..

Её шепот. Испуганный и, в то же время, ожидающий чего-то. Возбуждённый. Самый прекрасный шёпот, который он когда-либо слышал.

Он усмехается её деланной несообразительности. Врать она не умеет. И ему это только на руку. Ладонь его одним уверенным движением ложится на её затылок, осторожно надавливая, и сокращая этим ещё несколько сантиметров между ними. Она невольно поднимает взгляд, вздрагивая и, кажется, боясь вздохнуть.

Самый чудесный взгляд из всех тех, которые он когда-либо видел.

Кажется, у него даже подушечки пальцев пульсируют, ощущая под собой её кожу. И снова возникший запах мандаринов. Драко никогда не любил цитрусы. Никогда. До этого момента.

— Я ненавижу тебя, Грейнджер. Не-на-ви-жу. Ненавидел с самого первого дня в Хогвартсе, все пять грёбаных, мать его, курсов и сегодня, на уроке зельеварения, тоже отчаянно ненавидел… Также отчаянно, как сейчас хочу тебя поцеловать.

Пальцы на шее дрогнули, впитывая в себя жар её тела, ощущая густую копну волос, которые, кажется, она никогда не научится укладывать, чувствуя покалывающее электричество в ладонях. Сердце предательски ускорило пульсацию.

Поздравляю, Драко, ты рехнулся. Молодец. Продолжай в том же духе.

— Ты совсем двинулся, Малфой? — обеспокоенно облизала губы, ища в глазах напротив признаки сумасшествия. И, самое забавное, боясь шевельнуться.

Видишь, а я что говорил? Но ты же чхать хотел на здравый смысл! Даже Грейнджер считает, что ты крышей поехал. Браво!

— А чтобы захотеть тебя поцеловать, нужно обязательно сойти с ума? — усмешка. Не злая и поэтому ужасно непривычная. — Очень самокритично с твоей стороны, — смешок, слетевший с губ, заставляет её опомниться и впервые шелохнуться, но свободной рукой он удерживает её за талию, прекрасно осязаемую даже под мантией и рубашкой. Пальцы скользят вверх по позвонкам и останавливаются под левой лопаткой.

— Ненавижу тебя и твои идиотские замечания. Взгляд твой заносчивый и высокомерный ненавижу. Ухмылку дебильную и губы, которые то и дело её выдают, — делает паузу, вдыхая глубже и приподнимая голову чуть выше. — Я бы никогда в жизни не стала с тобой целоваться, если бы не это дурацкое наказание за которое я, кажется, поплатилась рассудком, — кончик языка невольно прошёлся по губам, обеспокоенно облизывая их. — Ты и я. Вдвоём. Наедине.

Блять.

Ему показалось, или она тоже произнесла это слово одновременно с ним?

— Грейнджер… — почти прорычал последнюю «р» в её длинной дурацкой фамилии и, минуя оставшиеся сантиметры, вжался горячим прикосновением в тёплые приоткрытые губы.

Манящие. Желанные. Нужные. Со вкусом ненавистных мандаринов. С ароматом Рождества, блин.

Она старательно тянулась к нему, приподнимаясь на цыпочки, но всё равно не дотянулась бы, наверное, если он сам не наклонился бы так, чтобы возможно было целоваться.

— Мерлин, Грейнджер, прекрати меня дразнить… — её нерешительность здорово подзадоривала, но ждать вечность у него не было желания. И терпения. — Отвечай мне.

Почти приказ. А приказам Малфоя ещё никто и никогда не смел перечить. Поэтому позвоночник прошиб ток, когда нерешительные прикосновения губ соединились с его требовательными и нетерпеливыми. Волна прошла по телу сладкой судорогой, отдаваясь в районе паха.

Горячо, выворачивая наизнанку, заставляя пальцы впиваться в кожу до приятной боли, желая большего. Язык быстро и властно прошёл по губам. По верхней — почти не задерживаясь и по нижней — медленнее. Испытывая, срывая рваный выдох и ускоряя пульс, лишая его ровного привычного ритма.

Ладони опустились ниже, ненадолго задерживаясь на пояснице и поглаживая её. Он стал покусывать её губы чуть сильнее. Поочередно. Желая оказаться внутри. Раскрепостить. Убедить.

— Пусти… — глухо стонет, не в силах терпеть такого детского поцелуя. Без проникновения. Без борьбы языков. Он же не первокурсник, честное слово…

— Я никогда…

О, Мерлин. Так и знал. Не мог не знать. Она никогда не целовалась по-взрослому. Малышка Грейнджер. Пришло время повзрослеть, Гермиона. Я тебе помогу. Просто откройся… Позволь.

Настойчивее скользнул по губам, пользуясь моментом её растерянности и незавершённостью фразы, и проникая внутрь. Касаясь ровного ряда зубов, лаская нёбо, ощущая её напрягшуюся спину под ладонями и скользя к бедрам. Ощущая выступающие тазовые косточки даже через несколько слоёв одежды и… её язык, которым она впервые попыталась переплестись с ним. Неумело, несмело. Срывая с губ стон удовлетворения.

Малфой не умеет быть нежным. Никогда не умел и, вряд ли, когда-нибудь научится. Но ради этих её попыток повзрослеть, он может сделать кое-что — сбавить обороты. Дать прочувствовать момент так, как, наверное, это должно быть. Хотя, кое-что должно быть всё-таки не так…

Он разворачивается, меняясь местами, и вновь прислоняя её к стене. Грейнджер тихо стонет, упираясь лопатками в ледяной кирпич. Драко едет крышей от одного этого звука.

— Грейнджер, будь осторожней с такими звуками, если не хочешь, чтобы я взял тебя здесь и сейчас, — насмешливо выдохнул, раздразнивающе ведя по бедру вверх.

Малфой готов был поклясться, что она покраснела до самых кончиков ушей. И это чертовски… умиляло?

Что, блять? Умиляло? Откуда вообще это слово в его лексиконе? Ещё и по отношению к ненавистной Грейнджер. Такой бесящей и восхитительной в своём неприкрытом смущении Грейнджер.

Она так нервно кусала губы, сгорая от стыда на этом самом месте, что он невольно улыбнулся. Улыбнулся, блин, а не ухмыльнулся или усмехнулся. Само собой как-то вышло. Ему реально доставлял удовольствие её растерянный и взбудораженный вид.

— Придурок…

Долго же ей пришлось собираться с мыслями, чтобы выдохнуть одно-единственное слово. Это не могло не радовать, значит, самообладание гриффиндорки не такое уж непоколебимое, как ему всегда казалось. Приятно быть тем, кто заставил её склеивать по крупицам свою железную волю и… смущаться. О, этот восхитительный румянец!

— Успокойся, Грейнджер. Я тебя не трону, — дыханием обжёг губы и слегка коснулся их. — По крайней мере, не сегодня. Не сейчас, — снова лёгкий поцелуй. — А дальше как пойдёт… — глубокий вдох, вместе с которым он вдыхает тонкий аромат её кожи и почти неощутимых духов.

Ненадолго замирает и, к неожиданности даже для самого себя, трётся кончиком носа об её нос. Драко обычно далёк от подобных проявлений, но что-то в нём жаждет вобрать в себя этот запах. Под завязку, в самую глубь лёгких. Это даже не желание, а потребность. Необходимость. Чёртова необходимость чувствовать Грейнджер. Сейчас же. Пока они одни. Когда нет рядом её двух закадычных дружков.

Малфой фыркнул, вспоминая нелепого Уизли и грёбаного Поттера, которые таскаются вместе с ней. С самого первого курса. Святая троица — не разлей вода. Ненависть к этим двух недоумкам, что вечно держались рядом с Грейнджер, жила где-то глубоко внутри — на подкорке сознания. Под эластичной тканью вен.