Конечно, имя на ее теле было недоступно его взору, пока он не достиг того же возраста, которого достигла она. Пока все тайное не стало явным. Пока все карты Вселенной не раскрылись и перед ним. В девятнадцатый день рождения.

— Ты знала, с кем спишь, — коротко и едко произнес он. — Ты не сказала мне. Не посчитала нужным? — его глаза сузились.

Гермиона вздохнула.

— Никто не должен знать до своего девятнадцатилетия, кому принадлежит. И ты об этом прекрасно осведомлен, — произнесла таким тоном, словно чеканила выученную наизусть строчку из параграфа. И наконец осмелилась столкнуться с ним взглядом.

Драко обжег ее смесью холода и раздражения. Конечно, он был осведомлен. Но, даже если так, это сейчас бесило его не меньше. Она не имела права знать, что он… Они…

— Замечательно! Просто восхитительно, Грейнджер! Охренительная возможность узнать, как трахается твой соулмейт еще до того, прежде чем он будет введен в курс дела о том, что вы принадлежите друг другу. Здорово, не правда ли? Этакая демоверсия сексуальной совместимости! — он плевался ядом и ничего не мог с этим поделать.

Гермиона поджала губы.

— Я не могла сказать тебе, но теперь ты знаешь. Если у тебя нет для меня ничего, кроме грубостей, то… уходи, — ровный голос слегка дрогнул. — Возвращайся к друзьям и… развлекайся, Малфой. Мне ничего от тебя не нужно. Я могу быть твоим соулмейтом, но не твоей девушкой, — она подхватила с дивана книгу, захлопнув ее сильнее обычного и, откинув назад волнистые волосы, обошла диван. — Невелика потеря… — пробормотала она, направляясь в сторону лестниц.

Драко зарычал, двинувшись вперед и преграждая ей путь. Серые глаза метали молнии.

— Что значит «невелика потеря», Грейнджер? — прошипел он. — С какой стороны она невелика? С моей? С твоей?

— С твоей. Это же не то о чем ты мечтал, верно? Было бы неплохо, если бы это была чистокровная ведьма с древнейшей родословной. Из священных двадцати восьми. А не… я. Твоя чертова аристократическая кожа не в состоянии принять имя грязнокровной волшебницы?

Голос был сухим и жестким. Гермиона никогда еще так с ним не разговаривала.

— Ты ни черта не понимаешь, Грейнджер, — почти прорычал он, сжимая руки в кулаки.

— О, конечно, я не понимаю! Ведь, имя на моей коже — дар свыше. Просто подарок судьбы! Немного извращенный, но все-таки подарок. Сколько девчонок умерли бы от зависти за эту возможность — носить татуировку с твоим именем? Десятки? Сотни? Тысячи?

Малфой едва сдержался, чтобы не закричать на нее. Никакие тысячи о нем не мечтали. Оправданный Пожиратель Смерти. Да с ним бы, вероятно, никто не захотел связываться, если не считать тех немногих, кто, действительно, принадлежал к священным двадцати восьми. И то только для того, чтобы сохранить чистоту волшебной крови. Теперь это было единственным, что Драко мог предложить. У него не было ни доброго имени, ни репутации, ни даже наследства. У него не было ни черта.

Даже Грейнджер… Зачем он был ей нужен? За ним не числилось ничего, что могло бы ее привлечь. Разве что она руководствовалась жалостью, когда узнала, что в нем чертова бездна одиночества, в которой он медленно тонул, пока она не выдернула его на поверхность. Пока не встряхнула, дотронувшись до струн обожженной души, и не позволила ему открыться ей. Неумело, неловко, временами срываясь на привычные грубости.

Да, наверное, он просто выглядел жалким. А у девочки из Золотого Трио явно был пунктик на том, чтобы помогать несчастным и обездоленным. Чтобы вытаскивать их из пучины тоски.

Малфой не нужен был Грейнджер. Она просто его жалела. Внезапное осознание этого, на некоторое время, парализовало Драко. Он смотрел на нее остекленевшим взглядом, пока не понял, как чертовски зол на нее. Как ненавидит эту ведьму, что была с ним такой участливой, даже разрешив ему спать с собой.

Он открыл рот, чтобы заговорить, но ему потребовалось еще какое-то время, чтобы собраться:

— Я ненавижу тебя, Грейнджер.

— Что?

— Я тебя ненавижу. Ты… — каждое слово давалось с большим трудом. Словно что-то внутри пыталось сдержать их, не позволяя вырваться наружу. И, возможно, это было бы правильно. Рационально. Но эмоции Малфоя всегда одерживали над ним верх. — Твое гребаное имя… — глубоко втянув воздух, он словно окаменел, пристально глядя на нее. — Вселенной свойственно ошибаться и это, — его ладонь метнулась четко к ребру, — ошибка. Ты не можешь быть моей ни в прошлой, ни в будущей, ни, тем более, в настоящей жизни. Все, что произошло между нами — недоразумение. Мне не нужна ни ты, ни твое тело, ни что-либо другое от тебя. Ты… Я ненавижу тебя, Грейнджер.

И я ненавижу себя за то, что купился на все это.

Гермиона, казалось, внутренне сжалась, пока слушала все, что он говорил и, словно, сделалась еще меньше в росте. В карих глазах было нечто такое, чего она никогда прежде не позволяла ему увидеть. Но это присутствовало в ее взгляде лишь секунду, а затем… Маска. Слишком равнодушная, слишком… неправильная для Грейнджер. Ужасно похожая на ту, которая сопровождала его самого столько времени.

— Так уходи, Малфой… Не трать время на… ошибку. Я никогда не думала о том, чтобы стать для тебя кем-то особенным. Я знаю свое место в этом обществе. Пусть война окончена, и мы все отчаянно стремимся к толерантности и равенству, у меня никогда не будет тех привилегий, которые есть у других. Таких как…

Она замолчала, едва уловимо качнув головой.

Как у чистокровных.

Какие были у него.

По крайней мере, когда-то. Пока чертов мир не рухнул. Пока они не оказались по разные стороны баррикад. Черное и белое. Тьма и свет.

— Таких как я? — прорычал он, наступая на нее. — Я бывший Пожиратель, Грейнджер! О каких привилегиях ты говоришь? О том, что, когда я появляюсь в поле чьего-то зрения, толпа шарахается от меня как от прокаженного? Или о том, что все счета моей семьи заморожены и у меня нет ни сикля в кармане? Может, о заключенном в Азкабан отце? Или о матери, которая тает на глазах? Или, возможно, о том, что мне из-за этой чертовой метки теперь закрыты все дороги — в квиддич, в аврорат, да в любую отрасль Министерства? Это ты называешь долбаными привилегиями, Грейнджер?

Его кулак впечатался в стену, когда он загнал гриффиндорку в ловушку и ей просто некуда стало отступать. Он чувствовал, как магия потрескивает в кончиках его пальцев. Кровь кипела в нем, а сердце бешено стучало, стараясь разорвать грудную клетку.

— Ты золотая девочка, Гермиона. Перед тобой открыты все дороги. И мое имя на твоей коже — твое проклятие. Одно дело просто трахаться с бывшим Пожирателем, не выставляя это напоказ, и совсем другое — согласиться на родство душ. Я не хочу, чтобы из-за этой метки ты столкнулась с теми «привилегиями», которые есть у меня. Вселенная, наверное, совершенно не разбирается в людях, если распределила меня тебе, — с каждым произнесенным словом его голос затухал, вместе с тем, как мерк и яростный блеск в темной радужке.

Драко сглотнул. Его взгляд был еще какое-то мгновение направлен на нее, а затем он просто отступил. Отошел и остановился у дивана, склонив голову.

— Это самый херовый день рождения в моей жизни.

Он слепо уставился в огонь, смотря на лижущие поленья языки пламени. В области, где должно было быть его сердце, разрасталась пустота. Еще никогда ему не было так отвратительно от самого себя. От своей жизни. От того, что у него на ребре было имя самой талантливейшей ведьмы своего поколения, а он мог только желать сдохнуть прямо сейчас, чтобы избавить ее от связи.

Связи.

Малфой ощутил, как сильно перехватило горло от пришедшей в голову мысли. Но это был вариант.

— Иди сюда, Грейнджер, — сдавленно произнес, не отрывая взгляда от пламени в камине.

Будет больно совсем немного. По крайней мере, это меньше, чем страдать всю оставшуюся жизнь.

Тихие шаги заставили его повернуть к ней голову. Она приближалась.

Карие глаза были широко распахнуты, а все тело так напряжено, что казалось, каждый шаг дается ей с большим трудом. Но стоило ему только вынуть из крепления на руке палочку, как она застыла на месте, удивленно уставившись на него.