— Если не хочешь — не говори, — спокойно ответила Микаса. Эрен и без того уставший, да еще и все от него чего-то хотят.

— Мне кажется некрасивым рассказывать это. Просто майор потом сама не своя была, — вспоминал Эрен.

— Можешь рассказать только самую суть, никто ведь не узнает. А мы и не будем об этом говорить при ней, — заверил Жан.

Все согласились со словами Жана. Эрена это немного успокоило и он начал свой рассказ.

***

Кайла тихонько сопела. Ее веки легонько дрожали, носик дергался. Она попыталась перевернуться, но ее голова резко потеряла опору и Кайла проснулась.

В комнате было темно и тепло. Дрова уже стали золой, кое-где еще вспыхивали маленькие языки пламени. В тяжелом воздухе гостиной, хаотично и легко, летали еле заметные пылинки. Тишина лишь изредка нарушалась громкими, но редкими потрескиваниями дров в камине. На кухне так же было тихо.

«Какой час? Когда я уснула?» — Кайла с робкой радостью взглянула на спящего рядом Леви. Дома он тоже часто засыпал сидя в кресле, порой в форме. Эти воспоминания теплой пеленой окутали девушку и она улыбнулась. Лицо солдата в эти минуты было умиротворенным. Он дышал громко, полной грудью, иногда сбивая этот монотонный ритм тяжелым выдохом.

Кайла долго и внимательно всматривалась в лицо спящего солдата. Его присутствие в комнате согревало ее больше, чем самый яркий огонь. Леви не был воплощением галантности или эталоном интеллигенции. Он был строг, резок, местами груб. Но Кайла знала, что от природы этот человек кроток, необщителен и очень внимательный к мелочам, с более высокими принципами, чем те, которые развились в нем в силу известных всем обстоятельств или случайности судьбы. В теории Кайла преклонялась перед красотой, обаятельностью; но если бы она встретила все эти достоинства в одном мужчине, она бежала бы от него как от огня или молнии, которые скорее пугают, чем восхищают.

Полюбовавшись еще немного, Кайла начала думать, как ей встать. Леви держал ее за руку довольно крепко, несмотря на сон. Девушка аккуратно сняла с себя плед и свободной рукой накрыла колени солдата. Руку она-таки вытащила и, поцеловав Леви в лоб, тихонько встала. Рана на животе тут же напомнила о себе и Кайла оперлась на спинку дивана, чтобы не упасть. Она болезненно шикнула и зажмурилась. Девушка простояла так до тех пор, пока боль равномерно не распространилась на весь живот и не стала терпимой.

«Сглупила я. Надо было взять с больницы хоть какие-нибудь лекарства», — Кайла тихонько, чтобы не разбудить Леви, подошла к письменному столу. Старые деревянные доски противно скрипели, стоило ноге коснуться пола. Местами слышался характерный для старой древесины треск — она прогибалась под весом девушки. Кайла отодвинула стул и осторожно села за стол. Письма небрежно лежали на краю, оставленные ею. Письмо дочери она так и не дописала; оно, сложенное в квадратик, лежало над письмом Анке. Кайла аккуратно развернула его и перечитала. Снова в краях глаз скопились соленые капельки, но ни одна слеза не упала на желтовато-серую бумагу. Кайла перевела взгляд на зашторенное окно. Оттуда до нее долетали еле слышимые звуки улиц, свист ветра и шелест летящих по нему листьев. Осенний холодок проникал через щели старых деревяшек, отчего руки Кайлы снова начали краснеть.

Кайлу лихорадило. Не только от общей утомленности, но и от предчувствий, связанных с желанной, и в тот же момент отвратительной встречей. Кайла вспоминала их последнюю с Мартой встречу:

«Никогда не видела я такого лица. Оно было какое-то страшное, дикое. Но ее взгляд. Она смотрела на меня с такой тоской, покорностью неизбежного. И с такой яростью. Я почувствовала такой ужас, как если бы животное, которое я толкнула, прокляло меня человеческим языком», — У Кайлы тут же пересохло в горле от таких четких картин и закружилась голова.

— Надо поесть, — прошептала сама себе девушка и, взяв со стола все письма, тихонько вышла из комнаты.

Она выспалась, ей тепло и не страшно. Но почему в глазах такой туман? Почему так неспокойно на душе? Кайла зашла в пустую кухню в состоянии похожем на сон. Конечно, тут никого не было. Девушка оглядела чистую комнату, пока ее взгляд не остановился на большой пиале, завернутой в полотенце. Кайла положила бумаги на стол и подошла к пиале. Он нее исходило тепло и приятный аромат мяса и картофеля. Рядом она заметила большое красное яблоко.

«Они оставили мне еды?» — Кайла аккуратно, с большим интересом и нетерпением развязала полотенце.

В пиале лежало жаркое, два вида салатов и три ломтика хлеба. Кайлу очень удивило количество мяса: его было много, почти горочкой. Тут же нос защекотал запах свинины, а теплый пар приятно обволакивал бледное лицо. Чудесное, почти целительное чувство придал ей вкус ее же блюд. Кайла начала есть что ей оставили. Сначала вяло, затем с жадностью. Ее даже не беспокоило, что она ведет себя в крайней степени неприлично и дико — сейчас голод перевесил ее манеры. Почти на одном дыхании девушка осилила половину тарелки.

— Вкусно. И тепло, — Кайла мысленно поблагодарила солдат за незначительный для них, но важный для нее жест щедрости. Пока она приходила в себя после столь быстрой трапезы, до нее долетел совсем не характерный для улицы звук. Кайла испуганно уставилась в окно, слегка отодвигая темные шторы.

Никого.

Через пару секунд звук повторился, но уже не так громко. Теперь девушка с уверенностью могла сказать, что он идет из стойла Гейла.

«Вор? Или это Гейлу делать нечего, как конюшню разносить?» — Кайла мелкими частыми шажками вышла в коридор и накинула на плечи платок.

На улице было зябко. Легкий, но пронзающий до костей ветер одиноко шастал по вечерним переулкам, тормоша верхушки деревьев и шторы в некоторых домах. Листья громко шаркали по каменной кладке дорог. Носились, словно играли в догонялки. Солнце уже клонилось к горизонту, кидая на землю своя яркие, но совсем не теплые лучи.

Один такой лучик ударил Кайле в глаза, и она зажмурилась. По телу прошлась легкая бодрящая дрожь. Края ушей тут же покраснели от холодного воздуха, нос чесался от неприятных ощущений. Волосы вовсе разлетелись кто куда: они попадали и в глаза, и в рот, и даже в нос.

— Пхе! — Кайла вертела головой, стараясь сбросить с лица непослушные волосы, но закончилось это ничем. — Сделаю прическу как у отца, вот тогда-то проблем не будет!

Но громкий звук снова повторился. Кайла внимательно огляделась, всматриваясь в безмолвные улицы — никого. И направилась к конюшне. Идти нужно было от силы метров пять, но для Кайлы этот путь казался непреодолимым. Она не взяла трость. Каждый шаг взбудораживал в теле новую волну боли, которая как плющ, сжимала живот, парализуя девушку. Ноги уже не ступали, они шаркали по серой неровной дороге, дрожали при каждом движении. Кайле казалось, что она прошлась по болоту — ее ноги ужасно ныли, лицо раскраснелось, а сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Когда она наконец дошла до стойла, то рухнула всем телом на ворота.

— Т-тяжело, — больше сказать она не смогла. Больно.

— И-ига!

Крапчатый радостно приветствовал хозяйку и резво подскакал к ней. Наконец-то ему не придется развлекать себя, наворачивая круги по узкому и тесному квадрату земли, что ему так «любезно» достался. Да и кидаться яблоками в стену ему тоже надоело. С громким фырканьем конь уткнулся мордой в волосы Кайлы. Девушка погладила его и протянула большое красное яблоко.

— Будешь?

Конь с радостью принял угощение и громко зачавкал. Кайла открыла дверцы стойла и вошла внутрь. Тут и правда было тесно, особенно для ее неугомонного коня. Почти треть занимали связки с сеном и ведро воды, остальное — песок. На нем кое-где валялись мятые яблоки.

— Вот же. Зажрался как я погляжу, — поднимать их она точно не собиралась. Конь внимательно обнюхивал девушку на наличие у нее какой-нибудь еще еды, но та громко щелкнула пальцами перед его носом. — Фиг тебе, а не угощение.

В темном уголке стойла что-то зашуршало. Денеб старательно чистил перья, да так, что пух разлетелся по песку. Кайла подошла к птице и легонько погладила по голове. Сейчас он точно не был похож на того запуганного юнца, которого она нашла в лесу. Гордый спутник ветров — так его назвал однажды Дот, когда Кайла впервые попробовала Денеба на роль почтальона. Сейчас сокол резкими движениями чистил себе перья, иногда постукивая клювом.