«Калевала»[56]. С середины XIX в. Карелия служила источником вдохновения для финских писателей и поэтов, художников и композиторов (течение «карелианизма»)[57]. Всё это играло важнейшую роль в пробуждении финской нации и формировании национальной идентичности.
Со второй половины XIX в. культурный и этнографический интерес финских образованных кругов к Карелии постепенно преобразовался в ирредентистские стремления, нашедшие воплощение в политической идее Великой Финляндии. Сторонники Великой Финляндии, исповедовавшие как политические, так и этнонацио-нальные идеалы, стали говорить о «естественной Финляндии», под которой подразумевалось единое целое, состоящее из Финляндии, Восточной Карелии и Кольского полуострова[58]. Финский ирредентизм не был чем-то исключительным: по всей Европе шло формирование аналогичных форм национально-географического воображения, ставших одним из наиболее эффективных инструментов мобилизации европейского населения в целях нациестроительства. В начале XX в. доктрина Великой Финляндии достигла международного масштаба в виде восточно-карельского вопроса, в котором изначально имели место как просветительско-гуманитарные черты, так и профинская идеологическая окраска[59].
Революция 1917 г. и последовавшая гражданская война в России привели к распаду Российской империи, в том числе к провозглашению независимости Финляндией. В 1918–1922 гг. финские добровольцы предприняли несколько попыток присоединить ряд российских территорий, населенных карелами, военным путем, в то время как официальный Хельсинки пытался добиться того же самого с помощью дипломатии[60]. Одним из аргументов присоединения к Финляндии «соплеменных» территорий было отсутствие у восточных карелов автономии и права на самоопределение. Это стало одной из причин, по которым в 1920 г. советское правительство объявило о создании карельской автономной республики[61]. Первоначально она называлась Карельская Трудовая Коммуна, а с 1923 г. – Автономная Карельская Советская Социалистическая Республика[62]. К началу 1922 г., когда финляндские дипломаты вынесли вопрос о международном статусе Советской Карелии на рассмотрение Лиги Наций, аргументируя это стремлением карельского населения к самоопределению, у советского правительства был весомый контраргумент: автономия в составе РСФСР уже являлась выбранной самими карелами формой национального самоопределения[63].
Красные финны, руководившие Советской Карелией в 1920–1935 гг.:
Эдвард Гюллинг (четвертый справа, с тростью в руке), председатель Совета народных комиссаров КАССР, и Густав (Кустаа) Ровио (третий справа, в черном пальто), первый секретарь карельского обкома ВКП(б). Первомайский парад 1930 г. в Петрозаводске.
Фото Г. А. Анкудинова из фондов Национального архива Республики Карелия
Внешнеполитические соображения были важными, но не единственными факторами, стоявшими за созданием автономной Карелии. К 1920 г. гражданская война в России подходила к концу, и перед большевиками вставал ряд новых проблем, связанных с управлением огромными территориями, доставшимися им в наследство от Российской империи. Принуждение военной силой (имевшее место в западных и северных областях Карелии) не могло быть долгосрочной стратегией. Для сохранения власти в стране, где значительная часть населения относилась к советскому правительству настороженно, а многие и откровенно враждебно, большевики полагались на разветвленный партийный и советский аппарат, представители которого контролировали ключевые сферы общественной, политической и культурной жизни. Этот же аппарат, по замыслам большевиков, должен был сыграть ключевую роль в просвещении и политическом перевоспитании непролетарских слоев общества – в первую очередь крестьянства – и в преобразовании местных сообществ в составные части новой общности советских людей. В этом отношении принципы государственного управления в ранний советский период напоминали методы колониальной администрации с той основной разницей, что функции колониальных чиновников выполнялись советской и партийной бюрократией, а сами колониальные практики были направлены на внутреннюю, а не внешнюю колонизацию.
В современной историографии рост интереса к концепции внутренней колонизации связан с монографией Александра Эткинда[64], получившей широкий (и неоднозначный) резонанс в научном сообществе[65]. Несмотря на натянутую доказательную базу, монография Эткинда стимулировала другие исследования, в том числе на материалах советского периода[66], а понятие внутренней колонизации оказалось полезным для переосмысления исторических форм взаимодействия между государственной властью и территорией, на которую распространялся ее суверенитет. Данные исследования, в частности, показали, что советский государственный аппарат нередко относился к территории страны как к колонии, а к ее жителям как к колониальным субъектам, в массы которых необходимо нести цивилизацию и культуру. После окончания гражданской войны темную, безграмотную, мелкобуржуазную и нередко открыто контрреволюционную Россию необходимо было колонизировать новыми советскими идеями, новым советским бытом и новыми советскими людьми, которых можно было воспитать из имеющегося населения, но которые могли прийти и извне. В Советской Карелии такими новыми людьми стали финские политэмигранты. Собственно автором проектов, определивших облик создаваемой карельской автономии, был бывший член финляндского парламента от социал-демократической партии Финляндии (СДПФ), доктор философии и «красный финн» Эдвард Гюллинг.
Гюллинг родился в 1881 г. в городке Икаалинен в достаточно состоятельной финско-шведской семье и с детства был двуязычным. В 1903 г., после трех лет занятий в Хельсинкском университете, он защитил магистерскую диссертацию об экономическом положении сельскохозяйственных рабочих в области Икаалинен. Его докторская диссертация была посвящена чрезвычайно актуальному для Финляндии начала ХХ в. торпарскому вопросу (истории финских крестьян-арендаторов – торпарей)[67]. Во время учебы в университете Гюллинг увлекся не только вопросами экономики и статистики, но и социал-демократическими идеями, широко распространенными в начале ХХ в. среди студенческой молодежи. В 1904 г. он вступил в СДПФ и благодаря своим исследованиям по торпарскому вопросу вскоре стал ведущим партийным специалистом в области аграрной политики. На выборах 1908 г. Гюллинг впервые избрался в парламент от СДПФ, позже его избирали повторно – в 1911 и 1917 гг.[68] Перед ним открывалась и университетская карьера – с 1910 г. он являлся доцентом статистики Хельсинкского университета.
Внутри СДПФ Гюллинг занимал особую позицию, настаивая на сотрудничестве с партией «Аграрный союз» с целью проведения социальных реформ. Он был одним из немногих, кто старался до последнего не допустить поляризации финского общества и тем самым избежать гражданской войны. Изо всей верхушки СДПФ лишь двое голосовали против инспирированного красными гражданского переворота (30 января 1918 г.), и одним из них был Гюллинг. После того как гражданская война всё же началась, Гюллинг в знак протеста в течение недели не занимал никаких постов, и лишь убедившись, что большинство рабочих не поддерживало его позицию, принял пост уполномоченного по финансовым вопросам в правительстве красных. Его стремления к компромиссу и миру с белыми окончательно сошли на нет после того, как белое правительство обратилось за помощью к правительству Германии, чтобы обеспечить окончательный разгром красных повстанцев. Когда советское правительство рекомендовало красным финнам прекратить сопротивление и эмигрировать в Россию, теперь уже Гюллинг выступил за решительное продолжение борьбы[69]. Он единственный изо всего партийного руководства отказался бежать в Россию, остался в подполье, а затем нелегально перебрался в Швецию.
