«В родном углу да прислонившись к печке…» В родном углу да прислонившись к печке — Тепло и славно, будто бы в раю, Хоть на столе в простой подставке свечка, Да книга, да краюшка на краю. Пусть блеклый шелк оконных занавесок, Скрип половиц, разбитой двери вой, И всей дороги – от крыльца до леса, Зато обратный путь – домой, домой… Пусть лес, да печь, да хлеб – вот все отрады, И сколько жить – знать Богу одному… И пусть душе еще так много надо, Но главное – есть печь в родном дому… «Чтоб не попасться в плен пустых амбиций…» Чтоб не попасться в плен пустых амбиций, Чтоб избежать в пути кривых дорог, Душа должна, сказал поэт, трудиться И трудится (свидетелем сам Бог!). И только здесь, среди берез, под вечер, Когда закаты пью глотками я, Охватывает душу мне и плечи Немыслимая легкость бытия… «День. Улица. Фонарь. Аптека…» Санкт-Петербург, угол Офицерской удицы и Театральной площади, остановка трамвая № 47 – напротив той самой, блоковской, аптеки; 1992 г. День. Улица. Фонарь. Аптека. Те самые – и уж не те… Прошло еще две трети века — Того же, в той же маете. Трамвай скрипит на повороте, Театр вздыхает за спиной, И Крюков мост мой взгляд уводит Все к той же Пряжке – и не к той. Сменились роли и сценарий, Иная музыка слышна — И только горечь с солью в паре Все так же в ней растворена… «Таинственная ночь окутала наш город…» Таинственная ночь окутала наш город, Кто спит, кто бодрствует, доходы дня считая. А этим не до сна – любовь да разговоры… А мальчик Костя по-над городом летает… Таинственная ночь уходит за луною, И новый белый день уж веки поднимает. Проснутся скоро те, уснули эти двое… А мальчик Костя все над городом летает… Из цикла «Светлые аллеи» «Меня окликнули деревья…» Меня окликнули деревья Сквозь неумолчный шум машин На языке каком-то древнем — Не для ушей, а для души. Я к ним спешу, и поднимаю К вершинам царственным лицо, И все их речи понимаю — Буквально каждое словцо. «По дороге вдоль рощи сырой…» По дороге вдоль рощи сырой Под ногами, как пестрая шаль, Весь усеянный палой листвой И дождями промытый асфальт. И не манит сегодня мой взор, Как обычно, игра облаков — Так хорош этот влажный ковер Тонких линий и блеклых тонов «Стараний чьих-то воплощенье…»
Стараний чьих-то воплощенье, Прекрасен вязовый бульвар, Луны ль в ветвях его свеченье, Закатный ли горит пожар. В соседстве с бедными домами, Среди житейской маеты И днем, и ночью, и утрами Несет он вахту красоты. В густую вязь ветвей и почек Вникаю, идя из гостей, Как в чей-то изощренный почерк Посланья, полного вестей… «На свежевыпавшем снегу…» На свежевыпавшем снегу Семян кленовых ритм неясный… Я передать вам не могу, Как это тонко и прекрасно. И оживает между строк В кленовом вычурном пунктире Забытый было мной урок: Не все так скверно в этом мире… «В безлюдной пустыне январского парка…» В безлюдной пустыне январского парка, Средь елей, берез и скамеек в снегу Я ранний закат, элегантно-неяркий, Боясь упустить хоть бы миг, стерегу. О если бы не был по ветру развеян Стоявший здесь некогда Троицкий храм, Как свет этот был бы разлит и рассеян По всем золотым куполам и крестам! «Взглянуть на парк иль рощу свысока…» Взглянуть на парк иль рощу свысока, Из верхних окон – редкое везенье! Шумит, кипит зеленая река — Наглядный образ вечного движенья. Здесь все роскошней, все здесь зеленей, Как будто кто-то, жадный и капризный, Все лучшее упрятал в вышине — И мы довольствуемся видом снизу. …А лип макушки – вот живой укор Искусству кружев валансьенских! И изредка сквозь лиственный узор Блистает крест на церкви Воскресенской… «За черной обнаженной рощей…» За черной обнаженной рощей Октябрьский теплится закат… Здесь бремя жизни много проще — Как бы сто тяжких лет назад. И, надо быть, как раз оттуда, Из толщи отгоревших лет, Спасая душу от остуды, Струится этот теплый свет… |
