Ибо поэт – Бог, и он – на века. Ибо он Вечность, ибо вещал в нём глас первичного. И единственно-возможное, ограничивающее его безгранично-созидательное, – нынешняя некомпетентность ума к передаче, осязаемого в слово-слог. Ибо поэт – прежде не человек, а чувство. И ему, как и любому музыканту нужно осознавать, что значит каждая мелодия струны его созидательной души. Ибо душа его более распростёрта к опознаванию истинности, нежели чем иная другая, склонная к искусству.

В особенности тогда, когда дела пошли в гору, но близкие вдруг стали «чужды», аккурат «ноше, тянущей вниз»; вследствие иного видения к их мировоззрению. Да ты превозмог, стал сильнее, возможно мудрее, богаче, опытнее… но никогда не обижай (!) круг ближнего своего, пускай и прежнего окружения. Ты можешь оставить их, ступая своей тропою дальше. Но не упрекай их ни в чем. Не порицай. Они должны сами всё понять. Их нынешнее – поделом.

Созидая негатив, порождая хаос, объясняя то, что они должны пережить на своей шкуре – прежде биться о стену, доказывая то, что в сути бессмысленно. Ибо их Психея иного, больше положенного, не проймёт. Даже если ты и хотел помочь, не питай мнимую надежду в то, что они действительно что-то поймут. Твоя победа – их угнетение. Ибо жизнь не набор строгих правил, и каждое «прозрение» или познание своего «Я» происходит по-разному, но в конечном счёте «одинаково». Ты через «чёрное», они «белое», но в конечном счёте победа над собой – свобода осязается всеми однородно одинаково. Ибо все прежде равны

И посему притча об утопающих воочию демонстрирует мораль, как и про идущего, чьему под стать любая дорога. Их жизненный урок ещё не усвоен, а твой давно позади. Но то не означает, что пришедший успех о чём-то повествует, как не о том, что ты преуспел в чём-то одном. Ты можешь остановиться, довольствуясь благами мирского, но знай, духовные прежде куда изобилующее-проницательны, чем все вместе взятые иллюзорные мирские, созданные лишь целью: увести недостойного, искусившегося от их глаза нежащих прикрас, забывшего прежде про первичное, истинное, поддерживающее жизненную, в том числе и сердце. Бога.

Будь прежде достойным примером для подражания. Мудрость в молчании. Всесокрушающим, от стоящего за спиной, воочию доказывающего о праве прибегать к столь разрушительному поделом.

…

Путь к свободе лежит в долгосрочном, аскетичном образе жизни. Не разгульном, эмоционально-раскрепощающем. А подконтрольно-удручающем, дисциплинированном распорядке дня. Не тот свободен, кто парил, бездомным будучи на век, себя не отыскав, забот мирских отринув вон…То, что он мог делать, что хотел не значило, что он свободный. Да возможно он от этого зависел настолько, насколько растение от солнца! А солнце от кого зависит? Зависел от свободы, понимаете?

Свободен тот, кто прежде страх искоренил, суть обуздав, – пустил во жизнь свою иной впредь смысл. Отныне им руководящий, повелевая-побуждающий творить особой мудрости дела. Ибо то неколебимое чувство от свободы исконной любую всевозможную вспышку забвения от эмоции гасит на корню, ещё до момента, где мозг удумал ту раскрасить ощущением.

Я не могу передать слову осязание состояния вакуума пространства, – отныне неотъемлемой единицей жизни; но я могу передать то огневое чувство сквозь слог, не всегда внятный, корректный с точки зрения языка и его канонов, но лишь потому, что конкретика при выражении невыразимого неуместна. Это не творчество, это не искусство. Это не ремесло. Это жизнь, побуждающая остальное ей уподобиться. От этого первичного начинается весь раздор. И я лишь трансформирую осязаемое в слог.

Идти сквозь страх, навстречу обстоятельству, свалившемуся в самый неподходящий момент. Обходя стороной намерено, будучи неосознанным, непробуждённым, непонимающим, что без пройдённого достойно нынешнего жизненного следствия-обстоятельства, – следующий этап осознанности никогда не настигнет. Ибо он не наступает, а неожиданно настигает, окутывая волной безрассудства в самый не поджидающий момент его удручающего, всепоглощающего следствия, – дабы сдавшийся, остался рабом его иллюзорной действительности на века.

И единственным утешающим «отдарком» взамен от природы – остаться личинкой на всю оставшуюся жизнь. Ползая, карабкаясь, противостоя вечной борьбе – быть съеденным другим, будучи не метаморфизованным, не прибегнувшим к иной форме жизни, – свободному парению. Прозябать остаток жизни, скитаясь из угла в угол необъятных просторов, в надежде сыскать умиротворение, так и не проняв, что жизнь искомого – прежде в нутре глубинном его носившего.

И пока его «эго-я» не будет свержено волей собственного убеждения и внутреннего противостояния, не на жизнь, а на смерть – страдания внутреннего и внешнего плана будут сопровождать, опоясывая своей непредсказуемостью впредь до скончания отведённых дней; чьих в целом более чем предостаточно, чтобы потратив десяток на осознание своей действительности – остальной другой насладиться, как никогда бы раннее и не за одну мирскую жизнь.

Ведь жизнь – лотерея исключительно на момент рождения. Бабочкой, возможет стать живущий в крайней нищете, в отличии от той отожравшейся личинки, возомнившей себя мотыльком.

«…И дабы обрести нерушимое, неколебимое, ты должен отдать прежде взамен больше, чем не имел…»

Замкнутый круг восприятия мира может быть расторгнут лишь в том случае, если условие доверительного отношения к миру, в том числе к своему мигу в нём пребывания, как неспроста, выполняется непрестанно, в том числе без превалирования эмоций эго-я над необузданной осознанностью-кристальной эссенции, формирующей пространство (пробужденного, или познавшего свою первичную природу озарением, ввиду непрестанного восхваления имени необъятного – Бога)

Эмоция сомнения не должна затмевать страхом миг пребывания испытуемого. Она должна быть «уничтожена» безвозмездным доверительным отношением к тому высшему существу, разуму, воле случая, закономерности, не поддающейся объяснению, ниспославшей именно идущему испытание, повторюсь, чье под стать лишь идущему, но не просто увидевшему в нем волю вышестоящей мудрости.

Упал, встал – не пошёл. Будешь падать вечно, каким бы твое поверие в чувство, кующее обстоятельство, не было кристальным.

Остановиться – значит предать, но не прежде себя истинного, непознанного, нереализованного. Ибо откуда знать, что будет далее, и на каком из падений настигнет озарение, но не думой логики ума, а чувством первичного следствия, из которого состоит Вселенная?..

Это говорит о том, что прежде, чтобы не случилось – в любой форме всевозможного, удручающего бытия, пускай и самого катастрофичного всё будет так, как относительно и должно. Относительно, потому как ты прежде существо более низшего ранга восприятия исконной действительности, в сравнении первичного замысла и обстоятельства, нахождению которого ты обязан своим присутствием. Не пытайся противостоять, доказывая свою правоту обидчику – т. е. вселенной, в лице её представителя, а молча пройми на данность как есть, увидев в том несовершенство СВОЕГО нынешнего мировоззрения. Уйдя, оставь наедине обидчика своим всесокрушающим молчанием. И урок будет усвоен. Как минимум тобой. А правда второго останется за тем же до тех пор, пока её урок аналогично не будет усвоен.

Смерть – относительна. Горесть по её поводу – не оправдана. Террористические акты – относительны, и не заслуживают оправдания с точки зрения логики человеческой. Как и стихийные бедствия. И прочее, несущее массовую гибель. Но на всё есть объяснение – если то, удручающее не сеять призмой ума. Ежели гипотетически вообразить, что за обложкой (обличием человеческого) стоит более фундаментальное знание, требующее развития любым способом, в том числе и смерти – то будет спокойней реагировать на то, что уже не вернуть и никак не противостоять. Солнцу прежде скорбь человечная – ничто. Мысли как солнце, уподобляясь вселенной и её громаде несоизмеримой взору величин. Проникнись наконец-таки в суть безгранного величества бытия и его многочисленных форм всевозможного следствия.