– Как часто вы думаете о смерти? – спросила Эва Скуг.

Она была поразительно красива. Пятьдесят молодых людей и девушек, из которых Анна была самой старшей, сидели в классной комнате в приходском доме в Анебю.

Эва Скуг стояла за кафедрой, – в джинсах, красной шелковой блузке, низких кроссовках и с золотой цепочкой на шее. Черные волосы коротко острижены, на губах, подкрашенных помадой темного оттенка, высокомерная улыбка.

Эва медленно обвела глазами молодую аудиторию, и каждый почувствовал на себе ее взгляд, проникший в самое сердце.

– Нет, – ответила Анна так громко, что все разом обернулись на нее. – Почему я должна думать о смерти, если я жива?

– Мы живы, – подтвердила Эва. – И наша жизнь – это наш долг. В один прекрасный день он будет выплачен, и тогда мы освободимся.

Возможно, Анна Андерсон думала о смерти чаще, чем кто-либо другой из присутствующих, просто не хотела открываться Эве. Вместо этого она уставилась на проповедницу и спросила себя: что сказал бы на это отец? Эва Скуг называла смерть освобождением.

Утром они, как обычно, сидели друг напротив друга за завтраком, и вид у папы Таге был все такой же озабоченный.

– Конечно, ты взрослая, – вздохнул он, – и должна сама решать, что тебе делать. Но я все еще могу давать тебе советы. По крайней мере, когда была младше, ты к ним прислушивалась.

– Тогда мне было девятнадцать, – улыбнулась Анна. – А теперь двадцать.

Губы Таге тоже тронула улыбка. Он сидел перед ней в форменных брюках, белая рубашка натянулась на животе. Китель висел на спинке стула. Часы показывали восемь, и он собирался уходить. Папа работал охранником на мебельной фабрике «Сведесе». В детстве Анна страшно гордилась тем, что ее отец почти полицейский. Это потом она узнала, что папа Таге всего лишь патрулирует территорию между двумя фабричными корпусами, и кража стула – самое тяжкое преступление, с каким он может столкнуться. Тогда Анне стало стыдно за свою гордость и его вычурную форму. Продолжалось это недолго. Вскоре Анна успокоилась, или, скорее, стала стыдиться своего недавнего стыда. Между тем живот у папы Таге становился все круглее, волосы белее, а морщины на лбу глубже. Но он все так же надевал форму каждое утро и отправлялся на фабрику.

И Анна, как когда-то, гордилась папой, но иногда в его присутствии ей становилось грустно.

– Зачем тебе тратить столько времени на дорогу до Анебю? Или в Ваггерюде недостаточно церквей?

Это была обычная шутка папы Таге. В Ваггерюде, где, согласно регистрационным спискам, проживало пятьсот четыре человека, помимо государственной Церкви Швеции был Миссионерский приход, церковь общины Святой Троицы, Вифлеемская церковь, Сербская православная и Свидетелей Иеговы. Не говоря о приходе в Бяруме, где была похоронена ее мать.

Семья Андерсонов ходила в храм общины Святой Троицы. Наверное, там Анна и услышала о библейских семинарах в Анебю. Папа тоже слышал о них, но, похоже, совсем другое.

– Я так редко прошу тебя о чем-либо, – сказал отец, избегая ее взгляда.

И это было правдой, но только потому, что Анна наперед угадывала все его желания. Как-никак, она опекала отца вот уже больше десяти лет. Покупала и готовила еду, стирала его одежду и убиралась в доме.

– Я достаточно наслышан об этой… Эве Скуг. Не думаю, что тебе следует ее слушать.

Он перевел взгляд на кофейную чашку, потрогал ее пальцем.

– Что же ты такого о ней слышал? – спросила Анна.

Она тоже была готова к выходу – новые джинсы, белая блузка.

Анна понимала, что выглядит как примерная школьница, но она сама выбрала этот стиль. Просто, практично – и никакой косметики и побрякушек. Главное ведь не футляр, а его содержимое. Папа повторял эту фразу каждый раз, когда у него не хватало денег на то, что ей нравилось.

– Не знаю, – папа снял со стула китель. – Слышал только, что она вбивает в головы людям разные глупости.

– В этом я в состоянии разобраться сама, – улыбнулась Анна. – Тебе не о чем беспокоиться.

Папа Таге поднялся, натянул пиджак и посмотрел дочери в глаза.

– Ради меня, Анна, не езди в Анебю.

Она не ответила, но и не разозлилась. Ведь папа хотел только добра. Так было всегда, и это стало только заметнее с тех пор, как у Анны участились приступы астмы и понадобились лекарства и диеты, которые у нее не хватало терпения соблюдать. Анна не могла ставить отцу в вину его заботу.

Папа вышел в прихожую.

– Увидимся вечером, – бросил он через плечо.

– Смерть? – продолжала Эва, заглядывая Анне прямо в душу. – Не думаю, что нам стоит ее бояться. Мы умрем – вот единственное, что нам известно о нашем будущем, ведь так? И бояться надо только одного – прожить жизнь неправильно. Для падших людей, которые не несут Христа в своем сердце, страх смерти естественен. У них имеются на это все причины. Но мы спасенные, чего бояться нам, если с нами Бог? Наоборот, мы должны смотреть в будущую жизнь с радостью. Не случайно же мы называем ее раем?

– Откуда нам знать? – подал голос мальчик на задней скамье. Он говорил тихо и смотрел в стол. – Это ведь как с рождественским гномом. Знаете, что говорят люди? Что некоторые верят в Бога, как дети в рождественского гнома.

На губах Эвы Скуг появилась презрительная усмешка и тут же исчезла.

– Рождественский гном, – повторила она. – Если бы рождественский гном дал мне этот мир, эту жизнь и эти тексты… – она потрясла в воздухе Библией, – да, я бы в него поверила.

Аудитория рассмеялась.

Анна и в самом деле часто думала о смерти. Иногда как о чем-то ужасном, а иногда как о том месте, где она снова встретит свою мать. Какой бы по-детски наивной ни казалась ей самой эта последняя версия.

Лекция продолжалась, и Анна вот уже в который раз удивлялась тому, как естественно ложатся Эве Скуг на язык возвышенные библейские слова и фразы, которые употребляются в псалмах и молитвах. Эва так легко рассуждала о сатане и рае, а об Иисусе Христе говорила как о реальном человеке. Похоже, все и в самом деле обстоит так, как она учит. И грешники, те, кто нарушает заповеди, попадут в ад, потому что Господь прощает, но терпение его не бесконечно.

Ну, а тем, кто имеет в сердце любовь и веру и живет правильно, уготован рай. И мама Анны, конечно, сейчас там.

Лекция закончилась в семь, а автобус до Ваггерюда отправлялся в полвосьмого. Так что у Анны оставалось немного времени привести в порядок свои записи. Подняв глаза, она увидела Эву. Пасторша протянула руку, и Анна пожала ее.

– Ты не такая как все.

Это прозвучало не как вопрос. Сейчас в улыбке Эвы не было и намека на высокомерие, лицо светилось искренностью и теплом. Вблизи Эва была еще красивее. Такое свежее, радостное лицо и такая мягкая рука.

– Спасибо, – ответила Анна.

– Думаю, ты можешь много сделать здесь, в Кнутбю.

– В Кнутбю? – переспросила Анна.

Эва отпустила ее руку, но улыбка стала еще шире.

– Уверена, что это хорошая идея. Дай знать, когда почувствуешь, что готова, мы с тобой сообразим что-нибудь интересное.

– Вот как…

Анна не знала, что на это ответить.

– Ты не такая как все, – повторила Эва. – Ты идешь с Господом, а он с тобой. Этого нельзя не заметить.

Она улыбнулась снова, повернулась и пошла. Анна осталась стоять – растерянная и счастливая. Она поехала в Анебю против воли отца и мучилась этим весь день. И только теперь окончательно убедилась, что все сделала правильно.

Анна вернулась домой около девяти вечера. Сняла кроссовки в прихожей. В гостиной работал телевизор.

– Анна? – позвал папа Таге.

Она встала в дверях гостиной.

– Что ты смотришь?

– Да так… сам не знаю что. Ты все-таки ездила в Анебю? – спросил он, не сводя глаз с экрана.

– Нет, – ответила Анна.

Она впервые в жизни солгала отцу, и ей стало стыдно.