Я спросил Леву, что происходит, где современная каротажная станция, и почему регистрация полевых измерений ведется на музейных экспонатах? Он замялся и сказал, что станцию не смогли запустить, и руководство экспедиции забрало её под вахтовую машину. Это был какой-то бред, и, не стесняясь в выражениях, я высказал все, что думаю по этому поводу. Лёва как бы со мной соглашался, он сказал, что кроме него в партии специалистов с высшим образованием не было, только техники, а он был занят административной работой и интерпретацией данных исследования скважин, так что ему было не до станции. Вот теперь появился я, и он постарается вернуть нашу станцию.

Это ему удалось, и довольно скоро он мне дал ключи от автобуса, на котором была смонтирована станция для исследования скважин (каротажная станция). Лёва сказал, что я уже доказал, что могу доводить до рабочего состояния скважинные приборы, теперь мне надо сделать то же с каротажной станцией. Надо сказать, что наши станции в чем-то напоминали пульт управления большого самолёта. По крайней мере, количество различных приборов, переключателей, тумблеров, индикаторов и т.п. было соизмеримо. Я на таких станциях никогда не работал, только видел на практике, как это делают другие. Однако принцип работы станции я знал, и соответствующие книги у меня были.

Станция, которую мне дали, была как бы новая. Однако она успела поездить по таджикским дорогам, и все, что могло растрястись, отвалиться и отпаяться перешло в это новое состояние. Я начал с грубой проверки всех блоков и вскоре обнаружил, что самописец не выдержал дорожных испытаний, у него были порваны почти все нити управления, короче, восстановлению не подлежал. На эту новость Лёва сказал, что у нас есть новый самописец на складе, но он, правда, другого типа, чем тот, который стоял на станции. Новый самописец, по сути, был фоторегистратором. Это означало, что измерительная панель, один из центральных узлов станции, должна быть переделана под фоторегистратор. Лёва дал добро на переделку станции, освободив меня от текущих выездов на скважины.

Вначале я проверил фоторегистратор, он оказался в рабочем состоянии. После чего приступил к изготовлению измерительной панели. Измерительную панель для родного самописца пришлось удалить, так как она совершенно не подходила. Надо было сделать новую панель. В экспедиции были обширные мастерские с большим набором всевозможных станков. Я сделал чертеж панели, исходя из габаритов станции, и вскоре получил каркас. Мне показали, как пользоваться сверлильным станком, и вскоре изначальный кусок железа превратился в мозаику отверстий для приборов, переключателей, индикаторов и т.п. Однако мастерские были не приспособлены для нанесения надписей на металле, поэтому панель получилась как бы слепая. Из-за нехватки деталей я вынужден был отклониться от стандартной схемы. Насыщение панели аппаратурой, пайка и настройка заняли несколько недель. Ещё несколько недель ушло на отладку всей станции. Не прошло и двух месяцев как станция была готова к исследованию скважин.

Первый выезд станции на скважину был как боевое крещение, к которому готовилась не только моя каротажная партия, но и руководство экспедиции. Вызов оказался ночным, тем не менее на скважину поехали все инженерно-технические работники (ИТР) моей партии, включая Леву и нескольких человек из руководства экспедиции. Это был мой дебют. Даже специалисты, которые имели опыт работы на таких станциях, ничем не могли помочь ввиду индивидуального дизайна измерительной панели и отсутствия на ней каких либо надписей.

Дебют оказался успешным, станция работала, как часы. Были небольшие проблемы с измерительными приборами, но мы с ними коллективно справились. Под утро мы привезли первые в истории экспедиции результаты исследования скважины, записанные на современной по тем временам автоматизированной каротажной станции.

***

С Нелей. 1962.

В Таджикистане резко континентальный климат. Даже летом, когда днём жарко вечера и ночи прохладные. Воздух насыщен ароматом полей и трав, небо черное, с огромным количеством звёзд. Когда мы ночевали в поле, я обычно располагался в спальнике на крыше каротажной станции, это было нечто вроде звёздной колыбели с метеоритными дождями и спутниками, которые смотрелись, как маленькие звёздочки, прочерчивающие небо в разных направлениях.

Очевидно, наблюдение этих спутников и своего рода потрясение, связанное с первым полетом в космос нашего соотечественника Юрия Гагарина, навело меня на мысль записаться в космонавты. Мне казалось, что освоение космоса ещё более романтично, чем моя работа в экспедиции. Кроме того, я понимал, что в освоении космоса задействованы самые передовые разработки и технологии. Я отправил письмо с заявлением в комитет по исследованию космического пространства. Адреса я, естественно, не знал, он наверняка был засекречен. В общем, послал письмо типа на деревню дедушке. Самое интересное, что я получил ответ на официальном бланке. В ответе меня благодарили за желание работать на освоение космоса и сообщали, что в настоящее время в космонавты принимают только военных летчиков со стажем. Эта история будет иметь продолжение.

Через 2 года моей работы в экспедиции, осенью 1963 года, у нас случилось землетрясение 6.5 баллов. Дело было вечером, я читал книгу дома, как вдруг услышал мощный низкочастотный гул, как будто лава ворочала огромные валуны, затем вода стала расплескиваться из ведра, и стали падать на пол всякие предметы со шкафа и со стола. Я даже не осознал, что это землетрясение, однако меня переполняло какое-то радостное возбуждение. Я схватил своё ружье, выбежал из дома и стал палить в воздух. Оглянувшись, увидел, что ребята из экспедиции, которые были в это время дома, делают то же самое. Все это продолжалось несколько минут, затем гул стих, мы успокоились и разошлись по домам, не придав происшедшему большого значения.

Однако в последующие несколько дней экспедиция была завалена телеграммами от наших родных и близких. Газеты сообщили о землетрясении, которое обошлось без жертв, но тем не менее всполошило наших близких.

Впоследствии, размышляя о происшедшем, я решил, что, наверно, мощные низкочастотные волны могут управлять поведением людей и возможно прочих живых существ. В нашем случае эти волны вызвали радостное возбуждение. Возможно, существует и такая волна, которая заставила бы нас стрелять друг в друга. К счастью, наше таджикское землетрясение оказалось добрей.

Много лет после этого я парил на воздушном шаре в Техасе, и наш водитель предупредил, что он включит газовую горелку, которая повергнет в страх собак на земле. И действительно, горелка генерировала высокочастотный сигнал, и тут же мы услышали вой собак.

Я был свидетелем града размером близким к куриному яйцу. Попав под такой град в поле без укрытия можно было бы расстаться с жизнью. К счастью, я находился у себя на базе, когда это началось. Стоял такой грохот, что похоже было, что мы попали под артиллерийский обстрел. Слышно было, как ломается крыша. Все окна с наветренной стороны здания были разбиты вдребезги. Интерпретатор Шура, которая проработала в поле больше 20 лет, и, казалось, ничего не боялась, залезла в шкаф. Обошлось без жертв, но материальный ущерб экспедиции был весьма серьёзный. Когда все кончилось, я стал рассматривать градины покрывшие землю. Было два типа градин: градины, типа кристаллов, которые росли из ядра в середине, другой тип состоял из многочисленных градин обычного размера, слепленных в одно яйцо.

Для обогрева дома, особенно в зимнее время, надо было топить печку. Первый год дрова нам попались ужасно сырые, которые только чадили и дымили. Однако довольно быстро я нашёл способ растопки. После чистки печки я высыпал золу на газеты. Перед очередной растопкой эта зола смешивалась с керосином и поджигалась. Самые сырые дрова подпитывались этим керосином и разгорались с одной спички.