И тут же, забившись прытким обрадованным жаворонком, увидел рядом с собой на постели двух здоровенных чёрных собак — повизгивая во сне, они потешно дёргали лапами и хвостами, преследуя невидимую добычу, удирающую сквозь зализанные туманами утренние холмы.

— Проснулся, значит? — там же позвал непривычно бережный, но всё равно знакомый до поджавшейся сладости голос.

Вит, заробев из нутра, рассеянно и смущённо вскинул голову, встречаясь взглядом с пристальной парой чужих красных глаз, смотрящих с упоительным беспокойным волнением.

Кристиан, тоже обнаружившийся здесь, совсем-совсем близко, всего-то в изголовье одной на всех четверых кровати, протянул к нему руку, ощупал лоб и осунувшиеся влажные щёки, среагировав отчего-то безразмерно довольным кивком.

— Жар у тебя спал, значит, жить будешь, — сообщил он с до того облегчённым видом, что одним только этим выдал себя с поличным да со всей головой, когда сам даже близко не собирался обмолвливаться бедовому кудеснику и словом, что всё минувшее время практически не спал, сидел неустанно рядом, поил сваренными на скорую руку отварами, сбивал недуг, таскал из лесу травы, воду и до единого переместившиеся на кровать сугробики всех отыскавшихся в доме одеял.

Вит, суть уловивший, но уловивший пока смутно, ещё более смущённо улыбнулся в ответ, поморщился от ударившей по нервам телесной боли. Вновь, не зная, куда себя деть, поглядел на лягающихся во сне собак…

— Они в порядке. Оба, — верно истолковав его взгляд, тихо проговорил Кристиан. — Уж не знаю, что за ангел спустился к ним, но раны, на которых я успел поставить крест, затянулись за три дня. Думал уже, что неизбежно придётся хоронить, а тут вон какое чудо приключилось… — Здесь выкупанные в бузине глаза вдруг расширились, с тенью немой догадки уставились на споро отвернувшегося мальчишку. — Погоди… неужели… ты же сам всё это время не приходил в себя, тогда как… Но твоих ведь рук… дело…?

Чудодей нервно хмыкнул. Неловко и неуверенно, но с искренней радостью рассмеялся. С обогретой медовой улыбкой коснулся бархатных собачьих ушей, невесомо перебирая в пальцах длинную спутанную шерсть.

— Может, и моих, хотя знал бы я ещё сам… То есть я помню, что пытался ему помочь, но мне казалось, что всё это было просто-напросто сном, так что…

Кристиан молча посмотрел на волшебника, на спящего пса, на трещащий в жерле костёрный огонь… Потом всем своим телом перетянулся на постель, грузно развалился в тесности с застывшим кудесником, потревожил недовольно заворчавших псов. Сгрёб ошалело пискнувшего юнца в охапку, устраивая белокурую голову у себя на груди, небрежно перевязанной серыми грубыми тряпицами — Вит чувствовал, что и его рана почти полностью саму себя исцелила, оставив лишь напоминающее клеймо несгорающего шрама.

За окнами выл холодный чертополоший ветер, стучались поредевшие ветки, плескалась о древесные стенки озёрная вода…

— А ведь, знаешь, с какой-то чудаковатой стороны задание-то ты его, этого неладного порчельника, выполнил… — будто совсем ни к кому не обращаясь, пробормотал вдруг мужчина и, заприметив смурое удивление, проскользнувшее на синеглазом лице, выдавил на губы неумелую да горькую, будто настойка терновника, улыбку. — Не бери в голову. Поспи лучше. Рано тебе разговоры водить. Да и я с тобой заодно посплю, смаривает что-то чутка…

Он широко и с чувством зевнул, не трудясь прикрыть рта, поёрзал, поглубже зарываясь в покорную ласку сновидческого ложа, закрыл утомлённые глаза…

И уже через несколько шатких ударов взволнованного волхвующего сердца накрепко уснул, тихо посапывая в златокудрую макушку бездвижного чародейского юнца.

Вит ещё долго глядел в потолок, вслушивался в умиротворяющее дыхание красноглазого мужчины и его добрых косматых псов. Улыбаясь самыми уголками губ, лениво и обогрето думал о том, насколько всё-таки здесь уютная, тёплая, замечательная норь. Живая, светлая, упоительно солнечная, будто вечное лето, пойманное в грубый холщовый мешок из-под пыльной картошки, и уходить из такой нори больше никуда, никогда и ни за что не хотелось.

Юноша, сонно хватающийся за эти мысли, зевнул, уткнулся носом в духоту ароматных лесных одеял, придвинулся поближе к Кристиану…

И только тогда, уже почти-почти задремав, где-то на размытой переползающей грани понял — совсем по-своему и совсем не так, но… — вдруг, что тот имел в виду, ненароком обмолвившись про странно выполненное поручение.

Ведь действительно…

Единственный на свете портной, способный пришить погибшему было ангелу живые творящие ладони, был всё это время с ним рядом.