«В основе этих алогичных представлений, однако, действует определенная логика. Почему «Бог дураков любит»? Во-первых, потому, что Дураку уже никто и ничто не может помочь. И сам себе он уже не в силах помочь. Остается одна надежда: на Божью помощь. Во-вторых, Дурак к этой помощи исполнен необыкновенного доверия. Дурак не доверяет – ни разуму, ни органам чувств, ни жизненному опыту, ни наставлениям старших. Зато Дурак, как никто другой, доверяет Высшей силе. Он ей – открыт» (Т. ж.).

Прекрасное рассуждение, за исключением одной неточности: дурак не доверяет разуму. Это не так. Вспомним еще раз сказку:

«Едет домой, а лошаденка была такая, знать, неудалая, везет – не везет! «А что, – думает себе Иванушка, – ведь у лошади четыре ноги, и у стола тоже четыре; так стол-то и сам добежит». Взял стол и выставил на дорогу».

Нельзя сказать даже, что Дурак не доверяет здравому смыслу – он вполне ему мог бы доверять, просто он его не воспринимает, не впускает в свое сознание. Как и жизненный опыт других людей. Но разуму он доверяет, и вполне разумен: ведь это явный пример работы дурацкого разума. Просто Синявский, увлекшись красивым сказочным образом дурака, не дал себе труда дать определение разуму. Дурак чрезвычайно разумен и даже рассудителен! Вот только разум его неполноценен.

Эта неполноценность, если не ключ к магическим силам, то уж точно дверь в те состояния, в которых силу можно раскрыть в себе или добыть в мире. Насколько народ запомнил их, конечно. И это как-то связано с разумом, лишенным знаний. Синявский говорит об этом на примере, забредшей в шестнадцатом веке на Русь рыцарской повести о Бове Королевиче, которая была превращена русским мужиком в народную сказку:

«В итоге Бова-Королевич превратился в русского сказочного героя. Притом – не в дурака, а в храброго богатыря. И вдруг у этого Бовы-Королевича – чисто текстуально – устанавливается связь с Иваном-дураком. В русском варианте «Повести о Бове-Королевиче» говорится: «И пошел Бова куды очи несут, и Бове Господь путь правит».

Всего две фразы – скрестились. Стоит герою не знать (окончательно не знать – куда идти), как вмешивается Господь, и начинает направлять и указывать ему правильную дорогу» (Т. ж., с. 40).

Тут Синявский не прав: дорога как раз не правильная. Она божья! И достигается она тогда, когда человек теряет знания о том, как жить…

«В широком смысле слова, всякий, любой герой волшебной сказки это где-то, в принципе, Дурак. Хотя таким словом он далеко не всегда именуется и может быть нормальным человеком и даже каким-нибудь прекрасным и умным царевичем. Но слово «дурак» незримо стоит за ним. Потому что никакой царевич, никакой королевич в волшебной сказке сам по себе, как человек, ничего собою не представляет и ничего не стоит. И благодаря этому отсутствию собственных способностей (т. е. благодаря пассивному или, назовем это условно, «дурацкому» состоянию) он и выигрывает с помощью магической силы.

Высшая мудрость или магическая сила к Дураку всегда приходят извне, со стороны. Приходят только потому, что он – Дурак и не может ни на что другое рассчитывать. Потому он и не хочет ничего делать» (Т. ж., с. 40–41).

Даже если все не так просто, бесспорно то, что сказка рождалась тогда, когда мир жил не социальным устроением, а силой магии. Сказка древнее всей прочей литературы и посвящена она силе, красоте, волшебству. И среди всего этого восседает на троне тот, кто правил тем миром. Имя ему Дурак…

А потом пришли иные времена, и мы стали умнее, но при этом все сражаемся и сражаемся с дураком в себе и окружающих, все пытаемся доказать, что мы не дети и не внуки своего великого предка-прародителя…

Почему?

Надеюсь, мне удалось показать, что дурак – это очень важно для психологии и философии, ибо именно в борьбе с ним они и рождались. Однако борьба эта давно завершилась чьей-то полной и безоговорочной победой: ни в одном из философских или психологических словарей понятие «дурак» не встречается. Это само собой понятно, но я все же не удержался и проверил всё, что мне было доступно: дурака среди философов и психологов нет! Его изгнали за не научностью.

И кто же победил? Наука дурака, поскольку отказалась его видеть и даже смотреть в его сторону? Или дурак науку, раз он незримо постоянно пребывает в ее рядах? Как говорил когда-то Христос: когда двое вас соберется, незримо буду присутствовать среди вас третьим…

Я вижу, что дурак – это очень значимо и важно. На осознание этой важности дурака для обучающегося думать меня хватает. Но не хватает на то, чтобы понимать, что же такое дурак. Вы сами видели – у меня одни вопросы! Поэтому пойду последовательно по всем доступным мне источникам знания о дураке и постараюсь разыскать всё, что люди о нем думали. Начну с самых доступных толковых словарей.

Словарь Скворцова слова «дурак» не знает. Наверное, потому, что он словарь «правильной русской речи» – этакое приличное оправдание ущербности.

Словарь Ожегова и Шведовой, в отличие от всяческих словарных деликатесов, прост и честен. И хоть в нем и не все определения глубоки, но они всегда отражают современный уровень научных знаний. Дурак в нем представлен полно – от дуры и до дурноты.

«Дурак. 1. Глупый человек, глупец. 2. В старину: придворный или домашний шут».

Определение еще то, можно сказать, совсем не определение, хотя любому русскому понятно. Впрочем, любому русскому понятно и выражение: дурак дураком! Надо смотреть, что такое глупый.

«Глупый. 1. С ограниченными умственными способностями, несообразительный, бестолковый. 2. Не обнаруживающий ума, лишенный разумной содержательности, целесообразности. Задать глупый вопрос».

Хорошее определение: с ограниченными умственными способностями. Создающее ощущение понятности. А как понять, что умственные способности ограничены? С кем или с чем надо сравнивать, ведь они должны быть ограничены относительно того объема, который дан. Иначе говоря, чтобы сказать, что у кого-то способности ограничены, надо видеть, что они есть, и что они больше того, что он использует.

Есть искушение посчитать, что умственные способности дурака просто меньше, чем у других, но тогда так и надо было сказать: «Глупец имеет меньший объем умственных способностей, чем другие люди». Но скажи так, и появится возможность для вопроса: а с какими людьми идет сравнение? И как понять, что у них не ограниченные возможности?

В общем, это предмет исследования не языковеда, а психолога. Но на бытовом уровне мы все имеем тот образец, по которому судим: полными умственными способностями обладает человек, или же они у него ограничены. Причем, образец этот и сам не слишком умен. В сущности, он – бытовая посредственность, потому что всегда готов признать, что кто-то обладает большими, чем он сам, способностями, а кто-то и выдающимися. В этом отношении язык наш щедр и сразу видит как дурака, так и умницу.

Чему же равен эталон ума, используемый для определения ограниченности умственных способностей?

Как кажется, в каждом сообществе он разный и зависит от исходных требований сообщества к своим членам. К примеру, в каком-то научном центре он будет выше, и тот человек, который там покажет несколько ограниченные умственные способности по сравнению с остальными исследователями, будет выглядеть вполне умным, скажем, в средней школе преподавателем.

На самом деле, это не так. Отбор в подобные места устроен так, что именно эти способности, по которым идет оценка, хоть и могут быть ниже, чем у остальных, но никогда не станут поводом, чтобы посчитать человека дураком. А при этом, самый одаренный из исследователей, как только он попытается пошутить с девочками-лаборантками, мгновенно заполучит звание дурака, и его выдающиеся умственные способности ему не помогут.

Образец, по которому нас меряют, чтобы определить умственные способности на дурацком экзамене, является собственностью не тех сообществ, которые заняты умственной деятельностью. Он принадлежит женщинам и прячется в таком любопытном образовании, которое мазыки называли Бабьей болонью.