Значит, все – таки поджог?.. Так вот зачем залезли в мой дом, – за соляркой. Значит, братва? Кто же из них решил поиграть в Герострата? Или все вместе?.. Правда, если посмотреть шире, вся деревня знала, что и у меня, и у Валерика – машины, значит, кто угодно мог предположить наличие запасного топлива в избе. Но, это – предположить. А точно знали, видели своими глазами, как я отливал солярку, Женька, Гоша, Рома, и Хустов. Да, еще «моя» Татьяна. Но, подозревать ее, это… это… Я даже слова не подобрал!
Я уселся прямо на ступеньку в сенях, как стоял, и принялся морщить ум. Если следовать логике, Роме и Гоше моя солярка за ненадобностью. У каждого – своя машина. То есть, имеется бензин. Значит, и сговор отпадает. Тогда для общего дела бензин выделили бы те же Рома, или Гоша. У Женьки есть «мацикл», но он давно на приколе. Скорее всего, бензина нет. Хустов всегда передвигается на своих двоих, порой – на четвереньках. Стало быть, Женька или Хустов? Да, еще Татьяна… Тьфу! Идиот! Я даже разозлился на себя и пошел запить горькие мысли сладким чаем.
«Соображалка» пошла работать дальше, и наткнулась на препятствие. Нашлась одна нестыковочка. Пропажа солярки не объясняла подмену ужа. Канистра с соляркой находится в сенях. Батарея бутылок – здесь же, рядом. А банка с пресмыкающимся – в комнате, на буфете. Если залезли за соляркой, то для чего ходить по комнате, сшибая локтями (носами, ушами…) банки с буфета? Искали фонарик? Не логично. Человек, который лезет в чужой дом ночью, скорее всего – ночью, заранее запасется собственным фонарем. Хозяйский еще искать надо!
И все же это – второй вопрос. В том, что солярку позаимствовали у меня, сомнений не было.
Я запер дом и отправился теми же ногами опять к Марии Васильевне, притворился валенком и спросил, не брал ли кто у нее ключи от нашего дома? Она тут же поглядела туда же, куда и я, и сказала:
– Висят.
Это я и без нее знал! Я же спрашивал: «Не брал ли кто?»
С другой стороны, – думал я, топая к дому, – что я надеялся услышать? Если кто – то и воспользовался нашими запасными ключами, то наверняка сделал это так, что Мария Васильевна ничего не заметила. Вон как она при мне вскинулась: «А! Висят!»
Специально зашел на Цветочную с другой стороны, чтобы пройти мимо дома соседки. Нет, замок! В деревне черт те чего творится, и ее нет…
Вытащил из рюкзака книжку. Не заметил, как уснул, и проспал до темноты. Удивительно, но никто меня не будил, не стучал в окно, не орал: «Андрюха!!!» Даже обидно. Наскоро умывшись, я первым делом сгонял к дому Татьяны, прихватив для отмазки пустое ведро. Вдруг она и вправду вернулась? Нет. Замок, замок… Что делать? Воды все же набрал, надо сварить хоть супчик, что ли? Пошел варить.
За этим занятием вдруг голову подняло мое второе «я», и прямо спросило: «Тебе лет – то сколько?» Мне стало стыдно. «Да», – согласился я с ним. Сердито похлебав супа, я стал чистить ружье, укладывать патроны в патронташ, собирать сухпай. Хватит! Мальвина, блин, пропала! Если Рома с Гошей завтра с утра в лес не поедут, пойду сам, пешком. Баста! Вот такой я крутой мужик. Мое второе «я» мной гордилось.
Внезапно ожил сотовый телефон. Явление, надо сказать, довольно редкое в деревне. Кому бы это? Я взглянул на дисплей: Гоша!
– Андрюха!!! Ты чего, спал, что ли? Я проходил мимо, смотрю, замка нет, света тоже нет.
– С каких пор ты стал таким деликатным, Гоша? Где она, твоя деликатность, утром: «Андрюха, вставай!» – передразнил я его.
– Ха – ха – ха, – засмеялся Гоша. – Дома отоспишься, в городе. Вот завод запустим, съездишь, поспишь.
– Да, завод… – как эхо отозвался я, и сразу все вспомнил. Бутылку с запахом солярки и то, что никому верить нельзя.
– Я чего звоню – то, – перешел Гоша к главному. – Приходи в бане париться. Сейчас. Она готова.
– Да ты что? Это классно! Иду, – обрадовался я жутко. Что люблю, то люблю. Гоша все – таки отличный мужик! Я был уверен, что это не он грохнул Спонсора и спалил «молдавашек».
Баня у Игоря Николаевича просторная, печь кирпичная – жаркая, веники березовые – душистые! Мария Васильевна скомандовала от порога:
– Иди, они там уже. С Ромкой.
В предбаннике на столике я увидел початую бутылку водки, пиво, и закуску. Пейте, пейте! Повесил на крючок свой пакет с чистым бельем и полотенцем, быстро разделся и потянул дверь в парную на себя. Сразу обдало сухим жаром. Значит, еще не поддавали. Я имею в виду, пару. То, что сами уже поддали, – понятно.
– Привет, привет! – я с удовольствием вдохнул горячий воздух. – А! Хорошо!
– О, Андрюха! – захрипел Гоша. – Заходи, погрейся! Чем занимался?
– Ну… груши не околоченной у меня возле дома ни одной не осталось, поэтому просто ковырял в носу… Супчику сварил, на охоту собрался. Вы как? Насчет охоты?
– Поехали! – после некоторой заминки согласился Гоша.
– А женщины как? За грибами же хотели? – усомнился Рома.
– Мы их довезем до уса, – Гоша, очевидно, корректировал планы на ходу. – Пусть по усу идут. А сами поедем через Варваж и возле избушки встретимся.
– А кто за грибами собрался? – решил уточнить я.
– Наталья моя, да Татьяна, – ответил Рома. – Племянница. Приехала. У нас сидит.
Я вдруг почувствовал, будто кто – то выстрелил мне в грудь. И в ней, в груди, вспыхнула боль, и стала разливаться по всему телу. Но, было не страшно, а приятно, только тревожно как – то: что будет дальше?
– Ну, так поехали за грибами тогда, раз договорились! – воскликнул я. – Какая разница? Мы же не за мясом в лес ходим, – за удовольствием.
– Ружье все – равно возьми, Андрюша, – посоветовал Гоша.
– Зачем? Разрываться только? За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь. Ты, Гоша, как бывший водитель троллейбуса, должен это знать.
Напарились мы на славу! Рома пошел домой, и мне тоже хотелось пойти домой к нему, а не к себе. Хорошо, что я этого не сделал, потому что увидел свет в окошке у моей соседки. Она вернулась! Взяв пакет с крысиным мором, постучал в окошко.
– Кто там? – спросила Ромина племянница из – за занавески.
– Санэпидемстанция, – сказал я, как можно громче. – Вас грызуны не беспокоят?
Я услышал смешок, меня узнали. Звук шагов удалился от окна, и спустя минутку приблизился к крыльцу, куда переместился и я. Татьяна открыла дверь, и я мгновенно «сфотографировал» ее всю, от ножек, обутых в симпатичные маленькие тапочки, до прически типа «все пучком». Глаза улыбались мне и губы тоже чуть – чуть. На ней были новые джинсы, и кофточка другая.
– Привет! С возвращением, – сказал я как можно естественнее. – Вот, как обещал, – протянул ей пакет.
– Спасибо, – она приняла жестокое средство и тут же поставила в угол за дверью, изогнув при этом стан так грациозно, что мне очень захотелось пригласить ее на медленный танец. Жаль только, музыки не было, не считая того, что пела моя душа. – Не хочешь немного прогуляться? Погода прекрасная, – я отступил, как бы давая возможность оценить всю прелесть уснувшей в ночи деревни. – В городе так не погуляешь.
– Хм, – Татьяна втянула голову в плечи и растерянно улыбнулась. Мое предложение застигло ее врасплох.
– Лечь спать мы всегда успеем, – заверил я ее, и понял, что сморозил что – то несусветное. – В смысле, – вы! – Я почувствовал, что краснею. К счастью, на дворе было темно. Она засмеялась.
– Сейчас, оденусь.
И ушла в дом, а я остался стоять под дверью, глупый и счастливый. Вдохнул свежий воздух полной грудью и вспомнил, что у меня скоро день рождения, – через две недели.
Татьяна поменяла тапочки на кроссовки и надела телогрейку. Самую настоящую, правда, по – современному камуфлированную.
– У тебя и семечки есть? – спросил я ее. Она в изумлении посмотрела на меня. Глаза мои горели, вероятно.
– Это что было, ясновидение? – спросила она и, действительно, достала горсть семечек из кармана и предложила жестом мне.
– Мне подумалось, в деревне так положено, – я развернулся к ней боком и оттянул карман. Татьяна своей рукой высыпала в него семечки. На секунду я почувствовал ее пальчики в своем кармане. Мне захотелось поймать ее руку там, в кармане, в свою, и держать так, согревая ее ладонь. Не решился… Я вдруг с огромным удивлением сделал открытие, чего мне так долго не хватало в жизни! Школьного чувства на букву «Л». Да, да, вот ведь потеха! Оказывается, я тосковал по нему, и даже не знал об этом. Не секса хотелось, не камасутры, не ночевать днем. А именно этого, давно забытого. Возникла иллюзия, будто ромашка («любит – не любит») может победить жизненный опыт и весь накопленный цинизм, как растущая травинка проникает сквозь асфальт, халтурно уложенный гастарбайтерами за оставшиеся после откатов скудные бюджетные деньги.
