— Нет что вы доктор. Упаси меня от этого. Страшно об таких вещах даже подумать.

     — Это точно — согласился Смышляев.

     Отсыпав в баночку немного сахару, Смышляев поставил ее возле Владика Абрамовича.

     — Что собираетесь делать любезный, вы ведь еще молодой человек. Нужно как-то определяться. Мне вот пришло письмо от Сергея Серафимовича, зовут на медицинскую службу. Биография у меня чиста, с колчаками дело имел только по рабочей необходимости. Так что, видимо, нужно возвращаться к работе.

     — Иннокентий Иванович, а если они вспомнят вам лето восемнадцатого года, вы же тогда в делегацию входили, которая к генералу Гайде ездила — испуганным шепотом спросил Владик Абрамович.

     — А что остается? Скажите мой любезный, собрать вещички и на перекладных к братьям Меркуловым, что ли?

     — Не получится, Иннокентий Иванович, по всем железным путям сейчас бандиты Блюхера разместились, не считая местных товарищей. Те, что с Блюхером чисто звери, люди рассказывали. Они человека не проверяют, им внешнего вида достаточно, чтобы в расход отправить.

     — Ну, это уже слишком, собирают от страха. Как известно у страха глазенки большие

     Иннокентий Иванович ежась в валенках и меховой безрукавке, налил Владику горячую жидкость похожую на чай. Красноармеец продолжал ходить. Иногда он менял пропорции роста и веса, выражение и черты лица, но ходил с той же винтовкой, и по той же тропинке. Вечер сгущался на глазах.

     — Страшно — сказал Владик Абрамович.

     — Чего это ты — посмотрел на него профессор.

     — Вчера ничего не слышали в доме?

     — Нет, вчера ходил к знакомым на Почтамсткую.

     В этот момент в дверь раздался наглый звонок короткими трелями. Владик Абрамович застыл в напряжении. Смышляев глубоко выдохнув, пошел открывать.

     — Заходите любезный Эдуард Арсеньевич.

     От мягкого голоса доктора, Владик Абрамович облегченно перевел дух. В кухню вошел мужчина средних лет, учтиво поздоровался с Владиком, после чего сел на маленький кожаный диванчик.

     — Рассказывайте, не тяните, что там у вас, мой дорогой — спросил Смышляев.

     — Все хорошо, тот человек, точнее Кусков Андрей Павлович сегодня был в исполкоме. Сейчас он у меня в квартире и очень скоро ему вернут корову.

     — Очень хорошо — улыбнулся Смышляев.

     — Я на радостях раздобыл прекрасного самогона, правда я не пробовал, но наши сотрудники берут только у деда Феоктиста.

     Товарищ Калакакин поставил на стол бутылку зеленого цвета.

     — Что ж думаю, это можно обмыть — произнес доктор.

     Владик Абрамович заерзал на стуле, собираясь уходить.

     — Я, пожалуй, пойду, то как-то неудобно — пропищал он.

     — Оставайся Владик, думаю, Эдуард Арсеньевич будет не против.

     Прошел час или чуть больше, звезды совместно с луной освещали улицу неподалеку от замерзшей льдом небольшой речки. Снег скрипел под колесами телег, кто-то орал, что-то пьяным голосом. После его воплей, раздавались развязанные алкоголем визжащие голоса баб. В некоторых окнах горел свет, другие скрывали за собой темноту, но каждое из них было разрисовано таинственными узорами неповторимого орнамента в подарок от самого ‘’деда мороза‘’. Каждый помнит их из глубины милого сердцу детства, не замечает взрослым, но помнит обязательно. Вот и товарищ Калакакин осоловевшими глазами, разбирал геометрические линии, почти рукотворной формы на замерзшем окне.

     — Так все-таки Владик дорогой, ты мне не ответил, чем думаешь заниматься — доктор, как и все уже, расслабился от выпитого самогона.

     — Не знаю, нужно куда-то определяться на службу.

     — А кем вы до этого служили? — спросил Владика, Калакакин.

     — Бухгалтером был, у одного известного купца.

     — Так это же хорошо. Служили у эксплуататора за гроши, конечно, не конюхом или дворником, но все же. В армии адмирала я думаю, вы не были?

     — Нет, конечно, по состоянию здоровья. Хотя летом девятнадцатого мне пришлось трижды пройти комиссию и, в конечном итоге расстаться с маменькиной брошью, большой цены, и с большим рубином.

     Профессор или доктор Смышляев сильно охмелел, затопленная драгоценными дровами печка нагрела квартиру, вместе с ней и выпивающих товарищей. Иннокентий Иванович обратился к Эдуарду Арсеньевичу, когда тот наполнил стаканы.

     — Понимаете Эдя, здесь страшно не от того, что грязно и в магазинах ничего нет. Это все ерунда и без этого можно прожить.

     Иннокентий Иванович чесал волосатый живот, немного пошатываясь на колченогом табурете. Над его головой висела электрическая лампочка в ажурном плафоне. Тепло от печки окончательно заморозило окошки.

     — От чего же страшно? — заговорщицки прошептал Эдуард, глядя в мутноватые глаза доктора.

     Тот склонился к Эдуарду ближе, их лбы почти столкнулись друг с другом.

     — Здесь все по-настоящему, все по настоящему — зловеще прошептал доктор.

     — Вот мой сосед Владик Абрамович всю свою квартиру вынес на базар. Остались только голые стены с потолками, а в углу устроил что-то вроде божницы, правда, со своими иудейскими богами. Он молиться им, чтобы они его забрали в земли обетованные — продолжил доктор.