— Вроде, пронесло — произнес он, когда затаив дыхание процессия двинулась на обширный задний двор.
Путь освещал, торжественный, погруженный в непроглядный страх Ироним Евстратиевич, где-то частично совсем слегка, чувствовал он великое озарение, выпавшее на его долю. Пощипывало оно самолюбованием и если бы не противный страх, то мог бы он ощутить всю полноту момента, а так.…Нес он перед собой старый канделябр с зажженными свечами в количестве шести штук. Свет от них был тусклым. Едва освещал он следующий шаг, еще озарял таким же тусклым светом крест на груди Иронима Евстратиевича и иконку, которую Ироним примостил рядом с крестом, желая оказать тому существенную подмогу.
Позади него двигалась Карина Карловна, онемевшими руками державшая ларец сеньора Толстозадова, за ней Иннокентий Иванович, дальше Иван Васильевич, Рыжая борода, Инна, а замыкал шествие, длинной в двадцать метров, Эдуард Арсеньевич.
Блики от канделябра осветили мемориал. Ироним Евстратиевич передернулся, ему отчетливо привиделось, что он видит надгробный памятник, который, к тому же, покрылся плесенью и странной паутиной разложения, от долгих, слишком долгих лет существования.
— Смелее — прошептала ему на ухо Карина Карловна.
— Там кто-то есть — упавшим в глубину самой глубокой бездны голосом, ответил Ироним Евстратиевич.
Карина Карловна не успела что-то ответить, не успела и что-то разглядеть, как через плотную тишину до нее и всех остальных, долетел голос, наполненный радушной иронией.
— Ну, здравствуйте мои дорогие компаньоны. Как рад я вас всех видеть. Несомненное, наше почтение вам за оказанную помощь в деле освобождения труда, а заодно с ним и человека. Великая полночь стоит рядом с нами, любуется нами. В эту полночь сделаем мы важный шаг на нелегком пути к всеобщему равенству, справедливости и братству. Я душевно рад, что вы мои любезные, оказываете нашему общему делу столь ответственную помощь.
Никто из так называемых компаньонов не мог даже нормально дышать. Голос слышали все. Видели товарища Репейса, пока что трое; Ироним Евстратиевич, Карина Карловна, Иннокентий Иванович, и то его зрение различало лишь размытые контуры, сидевшего на неизвестно откуда появившемся бревне человека, а товарищ Репейс был не один, рядом, улыбаясь, сидел товарищ Ефимози. Карина Карловна не отрываясь, смотрела на черный пистолет, который Ефимози держал, то в левой, то в правой руке.
Вся уверенность в деле свободного капитала улетучилась, оставив любые формы капитала и частной инициативы за скобками этой ночи, а взгляд не отрывался от пистолета. И то, что товарищ Репейс не имел в открытом виде оружия — не очень успокаивало, даже хуже, он лишь спокойно улыбался, освещенный тусклым светом горевшего канделябра.
— Давайте сюда свою реликвию. Карина Карловна, ну, что вы смелее — произнес товарищ Репейс.
Карина Карловна, не пытаясь что-либо возразить, сделала два шага вперед. Рыжая борода находившийся в середине шеренги, которая по-прежнему соблюдая строй стояла лицом к спине, прошептал.
— Бежать нужно.
— Поздно — прошипел Эдуард Арсеньевич в ответ. Услышав их, голос Репейса, произнес.
— Действительно поздно, да и ненужно, куда лучше войти в распростертые объятия истории.
— Давайте Карина Карловна, время не будет нас ждать, тем более нужно произнести клятву, которую я любезно подготовил для вас всех.
Карина Карловна набралась смелости, сделала еще три шага вперед, Ироним Евстратиевич остался позади, врастя ногами в землю. Иван Васильевич тяжело дышал, без всякого сомнения, проклиная несправедливую судьбу и тот далекий день, когда он вдохновленный переменами, сооружал этот дурацкий постамент, находясь при этом в сильном алкогольном опьянении.
Руки Карины Карловны по-прежнему не хотели отпускать священный ларец. Товарищ Репейс протянул к ней свои руки, его глаза блеснули огоньком, лицо не скрывало довольной улыбки. Карина Карловна протянула ларец и наконец-то сумев преодолеть внутренний барьер, прошептала.
— Мы все очень рады услужить вам товарищ Репейс, рады способствовать всему тому, что вы скажите.
Последние слова прозвучали громче первых, взгляд Карины Карловны не хотел покидать товарища Ефимози и его черный пистолет.
— Это хорошо, очень хорошо — довольно произнес товарищ Репейс.
— Всегда рады стараться, дорогой товарищ Репейс. Вы знаете мое радушное к вам расположение в любой ситуации — не выдержав глубины и пафоса момента, вступил в разговор Эдуард Арсеньевич.
Церемониальный строй нарушился. Все разошлись, образовав что-то похожее на полукруг. Рыжая борода старательно прятался в темноту. Инна думала о том, что это сон, и скорее бы он закончился, причем совершенно неважно каким образом.
Товарищ Репейс, не скрывая удовлетворения, осмотрел ларец. Ефимози зажег бензиновую зажигалку с толстым языком пламени, товарищ Репейс открыл крышечку; — Чудесно все на месте — произнес он.
— Отличная работа, моя дорогая — обратился Ефимози к Карине Карловне, она смутилась, опустив глаза.
И в этот момент случилось неожиданное. Свет от канделябра заметался полосками, — и тут же раздался крик, переходящий в высоко тональный вопль.
— Изыди сатано!!! Изыди сатано!!!
Иннокентию Ивановичу показалось, что страшное действие произвел Ироним Евстратиевич, но это было не так. Ироним лишь утерял канделябр, от этого заметался свет, сам Ироним отлетел в сторону, плохо видя вокруг себя и мало, что соображая, зато из темноты, буквально из ниоткуда, предстал на всеобщее обозрение, тот о ком уже шла речь. В генеральской форме, на голове странный предмет, похожий на женские панталоны, времен турецкой войны, — императора освободителя, взятый, как кажется из города Бухареста, а может и из самого Царьграда.
— Изыди сатано!!! Изыди сатано!!! — еще громче закричал Леопольд Сигизмундович, — и со всей силой ударил канделябром товарища Репейса по голове. Священный ларец в одно мгновение оказался на земле. Леопольд Сигизмундович проявив непостижимую сноровку, подхватил его, но тут же отлетел в сторону, от неожиданного удара со стороны товарища Ефимози, закрутился волчком, зачем-то вновь прокричал.
