Смышляев улыбался, и к Эдуарду начало возвращаться самообладание.

     — Я стараюсь не злоупотреблять Иннокентий Иванович, но вы сами сказали, что понимаете какие нагрузки, выпадают ежедневно на нашу долю.

     — Да, конечно, Эдуард Арсеньевич. Скажите, как вы сами определяете этих людей, и меняется ли вместе с ними окружающая обстановка или они появляются на фоне нормальной действительности.

     — Ну, я почему-то со страхом думаю, что эти люди из двадцатых годов прошлого века, а обстановка возле них меняется. Она становится их ней, а я попадаю, как будто к ним. Точнее не как будто, а натурально.

     Эдуард ждал реакции Смышляева, тот о чем-то задумался, перед тем, как спросить.

     — Эти люди — большевики? — с изменившейся интонацией, в которой присутствовала доля затаенного страха, произнес свой вопрос профессор.

     — Да, несомненно, это именно эти страшные люди, Иннокентий Иванович. Мне очень нехорошо и признаться честно, сильно страшно. Поймите меня правильно — Эдуард Арсеньевич повторял интонации Смышляева.

     — Понимаю, Эдуард Арсеньевич, вряд ли может быть что-то страшнее, чем появление большевиков, даже если это происходит в форме галлюцинаций. Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Это очень интересный случай. С бухты-барахты сейчас вам ничего сказать не могу, только выпишу вам некоторые таблетки для успокоения перетруждённых нервов. Старайтесь быть, по возможности, как можно спокойней.

     Смышляев начал выписывать рецепт на желтом бланке.

     — Иннокентий Иванович, я боюсь, что не смогу выйти из этого бреда в какой-нибудь раз — откровенно озвучил свой главный страх Эдуард.

     — Скажите, а как вы выходили из этого и насколько долго длиться ваше пребывание в обществе большевиков — серьезно сказал Смышляев, закончив заполнять рецепт.

     — Сам не знаю, то дверь открою, то свет включу, а сколько долго, совсем понять не могу, кажется наше с вами время и вовсе при этом не меняется.

     — Понятно, смена обстановки, действия. Эдуард Арсеньевич скажите, вы когда-нибудь занимались изучением деятельности большевиков, смотрели, может фильмы из старой фильмотеки или что-то еще акцентированное на этой теме — спросил Смышляев, начав быстро записывать историю, с которой появился у него Эдуард Арсеньевич.

     — Нет, Иннокентий Иванович, не занимался. А по поводу фильмов, то я соблюдаю закон. Вы хорошо знаете, что подобные вещи уничтожены, а те копии, что где-то еще хранятся, приведут их владельцев к тяжкой уголовной ответственности.

     — Конечно, мой дорогой, но поймите, спрашивать такое входит в мою работу — спокойным голосом пояснил Смышляев.

     — Есть ли еще какие-нибудь подробности, что запомнились вам, произвели эффект или напугали особенно сильно — продолжил Смышляев.

     Эдуард Арсеньевич задумался, на его лице блуждала, попытка вспомнить, Смышляев терпеливо ждал.

     — Вспомнил, они всегда появляются, когда я нахожусь на службе. В здании ‘’Грядущего общества’’.

     — Интересно — произнес Смышляев, его лицо выражало смутное беспокойство.

     — Я думаю, Эдуард Арсеньевич на сегодня хватит. Вы должны находиться дома в течение недели, потом мы встретимся с вами. Ровно через неделю, если, конечно, ничего не случиться. Вот жетон на выписку государственного больничного со стопроцентным содержанием, как и положено вам.

     Смышляев поднялся, пожал руку Эдуарду.

     — До свидания — сказал Эдуард.

     — До свидания — ответил Смышляев.

     2. Карина Карловна.

     Эдуард Арсеньевич выйдя от Смышляева, подошел к лифту, нажал на кнопку. Стрелочка показывала, что лифт движется к нему, но это было все равно неприятно, лучше было бы, если он ожидал его. Эдуард успел сморщиться, пробурчать себе под нос пару ругательств, когда дверцы лифта открылись, преподнеся Эдуарду сюрприз.

     — Карина — удивлено произнес Эдуард.

     Столкнувшись, нос к носу, с женщиной лет под пятьдесят, среднего роста с темными, даже черными волосами. Выражение ее лица выдавало среднестатистическую стерву. Глаза, наполненные презрением ко всему окружающему. Тонкие очки в стиле бизнес вумен. Натянутая на заднице кожа, для упругости лица. Темные длинные ногти на пальцах, которые цепко держали черную папку.

     — Карина Карловна, — Эдя. Для тебя Карина Карловна — строго осматривая Эдю, сухим голосом сказала Карина Карловна.

     — Тогда и вы меня называйте Эдуард Арсеньевич, и не забывайтесь — обиженно прошипел Эдя.

     — Тебя я должна называть по имени отчеству? — засмеялась Карина Карловна — Тебя Эдичку с маленькой пиписькой — нарочно громко произнесла Карина Карловна.

     Глазенки дежурной медсестры со смазливой внешностью, вопросительно с детским смешком, посмотрели на Эдю и он невольно покраснел. Хотелось ответить Карине, но он вспомнил простую сущность, от чего так дерзко вела с ним его бывшая жена. Братом Карины хоть и двоюродным был делегат первой статьи по фамилии Хватайкин, который занимал в иерархии должность, не уступающую Дмитрию Кирилловичу.

     — Ты что здесь делаешь? — строго спросила Карина Карловна, почувствовав свое превосходство.

      Что и было ей присуще в течение того года, когда они являлись мужем и женой, и в процессе тех трех половых актов, что у них имелись в течение, кажется первых двух недель после шикарной свадьбы, которую им устроил, как раз делегат Хватайкин. Карина была старше Эди на пять лет, зачем ей нужен был Эдя, и проверяла ли она его хозяйство перед свадьбой, осталось неизвестным. Семья у них не получилась. Потом Карине некогда было развестись. Быстро признав ошибку, она вернулась к прежнему хахалю по имени Витя. Затем случилось и вовсе счастливое событие в жизни Карины Карловны. Между делом, совершенно инстинктивно, она захотела уточнить, можно ли исправить размер прибора Эдички. Заехав в клинику к доктору Шабанеусу, она познакомилась с метром лично.