Сыну было шестнадцать. Дочери четырнадцать. Тяжелый период, разве не это тут же приходит в голову, когда подумаешь о подростковом возрасте. Очевидно, что так, и это никого удивить не сможет, и можно, с полной уверенностью, продолжать до бесконечности, но в семье Возкова всё выглядело иначе. Дети особых хлопот не доставляли. Жили своей, огороженной от родителей, жизнью. Без эксцессов, без истерик, без излишних требований. Жизнь детей как бы способствовала отчуждению между родителями, не подозревая о том, убирая важную точку соприкосновения.

  Очередное излишнее отступление, а все лишь для того, чтобы обрисовать состояние Возкова, который размышлял в полном одиночестве, которому никто не мешал этим заниматься, и самое главное, его совершенно не отвлекали посторонние мысли. Слышал звуки. Воспринимал движение и присутствие бытового порядка. Осознавал себя определенной частью всего этого. Но при этом не участвовал. В этот период вообще никто из них ни в чем не участвовал. За исключением себя любимых. Остальное молча. Остальное, в соответствие, с давно устоявшимися правилами. Первый оплачивает счета. Второй позаботился о наполнении продуктовой корзины, выполнил обязанности по приготовлению пищи. Первый перевел на счет второго обозначенную сумму. Всё без лишних слов, всё без возникновения особых вопросов, так иногда, так, в виде исключения.

  Значит можно спокойно погрузиться во что-то куда более важное. Куда более? Это ли определение уместно. Нет, конечно, нет. То, что занимало Возкова не определяется подобным образом. Ведь речь о том, что должно изменить всё, что возможно, что даже не поддается воображению. Какая семья? И что с ними будет, включая его самого, хотя собственное положение он уже знал, уже был в этом уверен. А они?

  Мысль о том, что положение семейных не ухудшится, останавливала дальнейшие размышления. Дальше, о самом главном, которое имеет имя, и это еще не осознание и принятие нового мира. Не размышления о том, каким образом эта еще плохо изученная сущность, примет своего владельца. Могло бы показаться странным, но об этом думать было необходимо, ведь Возков не автор, даже не соавтор, а тот человек, который всего лишь был там прописан. Только изучение самого себя на страницах учения Свиридова не помогало. Там не было ничего о взрослом мужчине, о председателе верховного совета Возкове Владиславе Викторовиче, ничего такого представлено не было. Мальчишка, соучастник, имеющий право быть и участвовать. Особенный, конечно так, но величина неопределенная. Поэтому, не стоило даже пытаться формулировать, куда лучше представлять, еще лучше приближать, а для этого, Свиридов, для этого правильное устранение Свиридова, чтобы не допустить закрытие дверей, чтобы реальностью стало обратное действие.

  В воображении, включая солнечный свет, раздвигающий вековечные тучи, виделась картинка, с которой всё и должно начаться. Картиной, яркого солнца над головой, с невероятной чистотой и свежестью небосвода в необозримом пространстве, с порывами шквального ветра, сдвигающего контуры, виделась заключительная сцена. Между этим пока имелся чистый лист, вот его и нужно правильно заполнить. Недооценить Свиридова - это значит проиграть, проиграть - это равнозначно умереть. Без Свиридова нельзя, данное заключение никогда и ни разу не вызывало вопросов. Окончательный процесс возможен лишь с участием автора, которого не получится убить перед дверью, потому что оболочка лишена тела, которого не удастся убить после дверей, потому что будет поздно. И пусть последнему заключению нет четкого обоснования, но и нет даже мысленной альтернативы. Ясно одно, ясно совершенно - убить, не получиться.

  Метод исключения или многочасовой анализ. Только в пространстве между дверьми. Откуда, не имеет значения, но именно там одна часть Свиридова соединяется с другой частью. Оттуда он выходит, оттуда проникает в свой авторский мир, чтобы, пройдя через двери, оказаться там, где остается беспомощное тело. Убить можно только в пространстве этих нескольких метров. Убить нужно медленно. Стрелять нужно так, чтобы он не умер сразу, но и так, чтобы не смог преодолеть это расстояние даже ползком.

  Возков долгое время сидел с закрытыми глазами, представляя финальную сцену, прокручивая её кадры снова и снова. Кто где должен стоять, какое расстояние, какая очередность. А дальше противный сумрак, слишком ограниченным был сценарий, слишком много непредвиденного таилось за каждым движением, пряталось за каждой неучтенной секундой. Лучше не стрелять, лучше другим способом. Почему бы ни вернуться к тому, с чего начинали. Это была последняя, но очень привлекательная мысль.

  Через десять минут, Возков уже спал, и в нарушение принятых стереотипов, не снился проход между дверьми, не было в его сне Свиридова, не наступало пришествие нового мира. Одна лишь пустота, включающая обрывки, движение минут, образов, предметов.

  4.

  - Иван Андреевич, дело обстоит таким образом, что появился кто-то из неучтенных нами сподвижников Свиридова. Всё факты говорят нам об этом. Сейчас мы под очень плотное наблюдение взяли гражданку Бойко Елену Андреевну, есть основание полагать, что она может знать, где находится черновик учения Свиридова. А если допустить, что это сочинение попадет в руки этого некто, то данное будет представлять серьезную опасность. К тому же, факт пребывания Свиридова в психиатрическом отделе, о нем, как я уже знаю, стало известно Елене Андреевне, и она, без сомнения, уже поведала об этом своему новому другу - говорил Возков, находясь в кабинете своего непосредственного руководителя.

  Перед Возковым сидел грузный, пожилой мужчина, в звании генерала, хотя одет он был в темно-серый костюм. Лицо выражало стойкое ощущение неприязни и тревоги, к тому, о чем докладывал Возков. Нахмуренные брови, тяжелые складки на лбу и наглухо сжатые массивные челюсти. В правой руке генерала находилась авторучка, которой он периодически постукивал по столу.

  - Хорошо, пока не нужно арестовывать Бойко, нам нужен этот другой. А то, что Свиридов до сих пор жив, то это она сообщила, узнав от матери Свиридова, здесь нет другого варианта. Убийство Свиридовой и Кондрашова связаны с поиском бумаг - генерал, меняя некоторые слова, повторил то же самое, что говорил ему Возков.

  Но Возков делал вид, что эти умозаключения являются для него откровением, и раз за разом утвердительно сопровождал слова начальника кивками головы.

  - Я до сих пор не понимаю, почему этого Свиридова оставили в живых, и почему он до сих пор жив. Вроде, его соратники давно отправились в небытие - раздражено произнес Иван Андреевич.

  А вот это было то, что необходимо Возкову.

  - Действительно, на лицо странная недоработка - тут же поддержал генерала Возков.

  - М, да - промычал Иван Андреевич.