– Чего пресекать? – почти хором вырвалось у девушек.

– Чего скажут, то и будем! – с какой-то злостью ответила скелле. – Я сама толком не знаю. Скажу вам так: без меня вообще ничего не делайте. Даже если какая-нибудь скелле велит вам – не делайте. За вас я отвечаю, а не эти сбрендившие сестры!

Было ясно, что говорит она сейчас о монашках. Давнее недовольство и даже иногда противостояние, которое существовало между теми и обычными скелле, прорвалось наружу, но Орост не стала себя одергивать – видимо, источником всего непонятного был именно монастырь, который категорически не желал посвящать в суть происходящего обычных членов Ордена, одновременно безжалостно руша во имя неясных целей привычный уклад жизни последних.

Повисшая после слов куратора тишина была вновь прервана Онорой:

– Но что-то же они объясняют? Не просто же так говорят: идите, мол, гулять по набережной.

– Все, девочки. Отправляйтесь спать. Завтра все узнаем. Повторюсь только еще раз: ни во что не лезьте без меня!

– Да во что лезть?! Мы что, городскую стражу подменять должны?

Куратор дернула головой – должно быть, поморщилась, но в темноте этого не было видно.

– Причем тут стража – люди не наше дело. Что они вам? Главное – никого из благородных не зацепить, а так хоть всех там положите, чтобы не мешались.

– Так серьезно? – вырвалось у Фар, почему-то ощутившей подзабытый уже страх.

– Не знаю. Надеюсь, что нет. Но сестры, которые знают, что происходит, боятся до ужаса. Но не говорят. Мы для них как прислуга! – вновь со сдерживаемой злобой из Орост вырвалось что-то внутреннее.

Она повернула голову на притихших подруг, те вновь ощутили шевеление искусства рядом, и добавила:

– Никому не слова! Тем более о нашем разговоре. Спросят, отвечайте: приказ Ордена. Точка.

– Куратор! – вырвалось из Фар, когда Орост быстрым шагом направилась к лестнице.

Но та не остановилась и не ответила, лишь махнула рукой – завтра.

Ночь прошла беспокойно. Сначала пришлось отбиваться от студентов, каким-то образом пронюхавших о визите, затем долго и мучительно бессмысленно обсуждать странный приказ Ордена, пытаться заснуть, таращась в темноту и слушая беспокойную возню соседки в своей кровати. Завершилось это раздражающим стуком в дверь, вырвавшим из объятий только под утро пришедшего неглубокого сна. Наскоро позавтракав, подруги выскочили за ворота интерната, едва только хмурая и вечно недовольная чем-то тетка открыла их.

Уже рассвело. Девушки шли знакомой дорогой между отдельными зданиями, большими поместьями, напоминающими крепости, и срастающимися в общую труднопроходимую массу мелкими домишками портовых рабочих. Несмотря на все усилия властей, они прорастали тут и там в районах города, тянувшихся вдоль реки, как деревья туа, выпускавшие свои многочисленные отростки везде, где по каким-то причинам погиб населявший опустевшее место благородный лес, и образующие компактные и совершенно непроходимые заросли. Если бы не нервное предвкушение, они чувствовали себя по-настоящему празднично. У них был абсолютно законный повод прогулять надоевшие занятия, и не просто так, но и, возможно, поучаствовать в самой гуще таинственных событий, назревавших в Арракисе.

Река распахнулась простором и прохладой, луч поднявшегося над далекими горами светила погладил пока еще ласковым теплом лица. Далекий правый берег прятался в утреннем тумане, но многочисленные лодки и баржи уже расползались по водной дороге по своим делам. Набережная шевелилась массой народа, стремящегося главным образом в одном направлении – к порту. В отличие от предыдущего дня наступающий обещал быть ясным и жарким. Формально девушки еще не стали настоящими скелле, но встречные уже чувствовали их природу и, несмотря на обязательную для университета униформу – ненавидимые всеми студентками длинные темные накидки поверх платья, аккуратно огибали, кося взглядами, высокомерную парочку молодых волшебниц, целеустремленно шагающую вместе с толпой.

Куратор нашлась там, где и договаривались – недалеко от центральной лестницы, широкой каменной полосой очерчивающей берег напротив самых почетных причалов. Суетливый, кипящий жизнью порт раскинулся еще дальше – там темнела сплошная масса водоплавающих посудин, зримо демонстрирующая ток жизни большого города. У протянувшихся ровной щеткой плавающих причалов напротив главной лестницы стояли лишь несколько сонных яхт да разгружался пассажирский паром, обслуживавший несколько больших островов на реке, которым не посчастливилось оказаться в стороне от моста. Девушки поздоровались с Орост. Еще довольно молодая скелле явно нервничала и едва ответила на их приветствие, постоянно осматриваясь. На широкой полосе набережной ничего особенного заметно не было. Разве что вдали виднелась парочка таких же, как и они, знакомых студенток с другого факультета в сопровождении своего куратора. Пока девушки обсуждали, каким образом те умудрились обогнать их, ведь Фар и Онора покидали интернат первыми, едва только распахнулась неширокая калитка, ведущая наружу, как рядом словно из воздуха появился молодой паренек, ловко выскочивший откуда-то из городских глубин. Протянув куратору крохотную трубочку записки, он не говоря ни слова рванул, маневрируя среди негустого потока пассажиров парома, по направлению к знакомой троице.

Орост молча прочла записку, что-то прошипела недовольно и обернулась к подругам.

– Остаетесь здесь. Ждете меня. Ни во что не вмешиваетесь, ничего не предпринимаете, кто бы вас об этом ни просил. Ясно?

– Ясно, – кивнула Онора.

– А зачем нам тогда здесь стоять? – с невинным видом поинтересовалась Фар.

– Чтобы не потерялись, – ледяным тоном ответила куратор и, ничего больше не говоря, зашагала к ближайшему проходу между парочкой богатых купеческих усадеб, высокие крыши которых украшали пестрые цветные коньки, вторящие тех же цветов флагам, развешанным по углам зданий.

– Чего делать будем? – спросила Онора Фар, рассматривающую таких же студенток в отдалении, куратор которых, в отличие от Орост, никуда не ушла, а стояла у ближайшего парапета, что-то высматривая на реке.

– Не знаю, – рассеянно ответила та, в свою очередь всматриваясь в изгиб реки, уходящей в многочисленные рукава начинающейся ниже дельты, протянувшейся до недалекого океана.

– Ух ты! Я знаю эту яхту! – воскликнула Онора, заметив появившийся оттуда длинный хищный силуэт, увенчанный неожиданно светлой, почти белой надстройкой.

– Еще бы, – согласилась Фар. – Уры.

Сказала и почувствовала легкое недовольство. Несмотря на то, что ее семья принадлежала к тем, кто участвовал в выборах монарха, то есть фактически могла бы и сама претендовать на то, чтобы ее представитель был избран, Фар всегда точно знала, что им никогда не преодолеть этот призрачный рубеж. Причиной тому была кровь. Формально равная в правах аристократия, тем не менее отчетливо делилась на белых и черных. Черными называли немногочисленных потомков древних владык Мау, сохранивших темный цвет кожи первых переселенцев с таинственной прародины. Распределение ролей между ними отчетливо иллюстрировала непреходящая мода на глубокий загар среди основной части так называемой белой аристократии.

Яхта стремительно приближалась, не обращая внимания на многочисленную мелочь, торопливо убегавшую с ее курса. Внизу раздались крики – паром, до того неспешно грузившийся на своем законном причале, отдавал концы. Не успевшие запрыгнуть пассажиры бежали вприпрыжку по лестнице, им кричали, поторапливая, матросы причальной команды.

– Чего это они засуетились? – спросила, не ожидая ответа, Онора.

– Может, все из-за них? – с сомнением проговорила Фар, разглядывая красивое судно, ходко поднимавшееся против течения.

То прошло выше, и на мгновение подумалось, что яхта Уров шла не в Арракис, но нет – резко развернувшись, она словно зависла на минуту на месте, сверкая белой надстройкой в лучах низкого солнца, и уже медленно и не спеша двинулась прямо к девушкам, точнее, причалам, раскинувшимся у их ног.