И они продолжали копать. И сколько бы лиц ни открывали, неглубокая могила, казалось, тянулась бесконечно.

– Ты ищешь кого-то конкретного? – через некоторое время спросил Катай.

– Нет.

И она не соврала. На мгновение она подумывала поискать учителя Фейрика. Пыталась вспомнить приметы, по которым его можно опознать. Он был среднего роста и сложения. Она могла бы поискать его по бороде, но в Тикани сотни стариков носили подобные бороды. Его одежда всегда была неприметной, возможно, в кармане у него завалялась игральная кость на удачу, но Рин не могла и думать о том, чтобы пройтись вдоль рядов, шаря в карманах каждого бородатого трупа в попытке опознать умершего.

Она никогда больше не увидит учителя Фейрика. Она давно это поняла.

Через несколько часов Рин приказала остановиться. Они копали уже больше трех часов. Солнце опустилось к горизонту, и вскоре станет слишком темно, чтобы разглядеть, куда входит лопата – в почву или в плоть.

– Пошли обратно, – прохрипела Рин. Ей отчаянно хотелось глотнуть воды. – Вернемся завтра, когда взойдет солнце.

– Стойте! – окликнул их солдат, стоящий чуть дальше. – Тут кто-то шевелится.

Поначалу Рин приняла едва заметное движение за обман зрения, блики света на закопанном металле, а может, какой-то одинокий стервятник ковырял труп. Потом она подошла ближе и увидела руку – костлявую ладонь, продирающуюся сквозь щель в груде тел, слегка покачиваясь.

Солдаты поспешили оттащить трупы. Когда шесть тел отволоки в сторону, показался обладатель руки – тощий, кашляющий парнишка, весь покрытый запекшейся кровью.

Когда его вытащили из могилы, он был в сознании и ошеломленно вытаращился на солдат. А потом его глаза закрылись, голова упала набок.

Рин отправила в город гонца за лекарем. Тем временем они уложили мальчишку на траву и как могли стерли водой из фляжек кровь и засохшую грязь с его кожи. Рин осмотрела грудь паренька – она была покрыта кровью и синяками, а кожа бледная, но ритмично поднималась и опадала.

Когда прибывший лекарь отмыл мальчика спиртом, оказалось, что рана, откуда натекла кровь, не так уж глубока – всего лишь порез в левом плече, глубиной с палец. Достаточно, чтобы потерять сознание, но не смертельно. Грязь сыграла роль повязки, перекрыв поток крови, иначе бы он умер.

– Держите его крепче, – велел лекарь.

Он открыл бутылку рисового вина и вылил на рану.

Мальчик дернулся и очнулся, зашипев от боли. Его глаза открылись и остановились на Рин.

– Ты цел, – сказала она, не позволяя ему подняться. – Ты жив. Крепись.

Его глаза выкатились из орбит. Под сомкнутыми челюстями запульсировала вена, мальчик извивался и дергался, но ни разу не крикнул.

Он вряд ли прожил здесь больше нескольких дней. Он погиб бы от отсутствия воды и заражения. А значит, поля смерти совсем свежие. Мугенцы убили этих людей за несколько дней до прибытия армии южан.

Рин задумалась о том, что это означает.

Зачем устраивать массовую резню накануне прихода армии?

Чтобы придать победе Рин оттенок горечи? Впрыснуть толику яда в армию, которую им не суждено победить? Оставить последнее жестокое послание?

Нет. Боги, умоляю, только не это!

Но она не могла придумать иного рационального объяснения. Когда глаза мальчика закатились, кровь прилила к ее вискам. Она боялась встать, потому что тоже могла грохнуться в обморок.

«Это сделала ты, – обвиняло поле смерти. – Ты заставила нас их убить. Мы оставили бы горожан в покое, если бы не явилась ты, так что это твоя вина».

Рин отправила солдат в город, а сама осталась, дожидаясь захода солнца. Ей нужно было побыть несколько минут в тишине. Побыть наедине с могилами.

– Здесь больше нет живых, – сказал Катай. – Пошли.

– Ты иди, – ответила Рин. – Я догоню.

Он сделал несколько шагов и остановился:

– И от этого тебе полегчает?

Он не стал уточнять, но Рин поняла, о чем он спрашивает.

– Даже не предлагай.

– Но я готов, – напирал он. – Так будет легче.

Рин не могла этого отрицать. Катай понимал, что она не станет признавать это вслух, но мог читать ее разум как открытую книгу.

– Прошу тебя, – сказала она. – Дай мне самой разобраться. Пожалуйста, уходи.

Катай понял, что спорить бесполезно. Он кивнул, сжал ее руку и ушел вместе с остальными.

Катай был прав. Он знал, какое отпущение грехов она искала на этих полях смерти. Знал, что Рин необходимо было остаться, потому что, если она увидит все, сделанное мугенцами, своими глазами, если вдохнет запах разлагающихся трупов, если напомнит себе, что у нее есть причина ненавидеть, ей будет легче примириться с тем, как она поступила с островом в форме лука.

Не важно, как громко вопили умирающие мугенцы в ее снах. Они были чудовищами, бессердечными тварями, заслуживающими всего, что она с ними сделала.

Это должно быть так, иначе она рассыплется на части.

Рин не знала, сколько времени простояла вот так. Но когда она наконец-то пошла обратно, солнце уже полностью село, и вид открытых могил так глубоко запал ей в голову, что каждая деталь останется с ней навсегда. Как лежат кости. Как тела изгибаются и обхватывают друг друга. Как кости блестят в последних лучах умирающего солнца.

«Ты не забудешь, – заверил ее Алтан. – Я тебе не позволю».

Рин зажмурилась, глубоко вздохнула и побрела к городу.

Но через два шага замерла. Что-то заставило ее остановиться. Она посмотрела в сторону леса. И точно – там что-то двигалось, именно это и привлекло ее внимание. Кто-то бежал в лес.

Рин оттолкнулась от земли и помчалась вдогонку.

– Стой!

Она вломилась в лес, и полыхающее на руке пламя залило тьму вокруг светом.

Потом она резко остановилась. Ее цель тоже остановилась. Это был не солдат и не лазутчик, а маленькая девочка, которая присела в неглубокой ложбине, обхватив колени руками и пригнув голову. Ее губы шевелились, словно она вела какой-то подсчет.

Кто-то ее явно этому обучил. Практически выдрессировал. В детстве Рин учили тому же – если за тобой кто-то гонится и ты не можешь убежать, спрячься где-нибудь и считай, пока он не уйдет.

– Привет. – Рин медленно приблизилась, раскинув руки и растопырив пальцы левой ладони в жесте, который, по ее мнению, обозначал миролюбие. – Все хорошо.

Девочка покачала головой и продолжила считать, крепко зажмурившись, словно, если она не увидит Рин, та просто исчезнет.

– Я не мугенка. – Рин растягивала слоги, пытаясь воспроизвести давно забытый акцент. – Я местная. Одна из вас.

Девочка открыла глаза. И медленно подняла голову. Рин шагнула ближе.

– Ты одна?

Девочка покачала головой.

– Сколько вас?

– Трое, – прошептала девочка.

Рин заметила в темноте еще одну пару глаз, широко раскрытых в ужасе. Как только она бросила взгляд в ту сторону, глаза скрылись за деревом.

Рин тут же выпустила вокруг себя большое кольцо огня, чтобы осветить всю поляну. И обнаружила двух истощенных девочек, которые уставились на нее в откровенном восхищении. Глаза на худых лицах казались огромными.

– Что это ты делаешь?

В чаще захрустели шаги. Рин резко обернулась. На поляну выскочила женщина, а может, старшая сестра, Рин не могла толком понять, схватила девочек за руки и потащила за собой.

– Ты что, свихнулась? – Женщина тряханула за плечо ту девочку, что была повыше. – О чем ты только думала?

– Она купалась в огне, – ответила девочка.

– Что?!

Девочка не сводила глаз с Рин.

– Мне хотелось посмотреть.

– Вы в безопасности, – быстро произнесла Рин. – Я никанка, из провинции Петух. Я ваша защитница.

Но она уже знала, что в объяснениях нет необходимости. Глаза женщины распахнулись – она узнала Рин и, похоже, только что сообразила, что пламя, освещающее поляну, исходит не от факела, а от кожи Рин.

– Так ты – спирка, – прошептала женщина.

– Да.

Несколько секунд женщина беззвучно шамкала губами, прежде чем произнесла слова: