– Все это – полное безумие. – Катай закатил глаза, а его лицо приобрело слегка напуганное выражение, как бывало всякий раз, когда он размышлял над новой концепцией. Рин почти слышала, как скрежещет его мозг. – Противоречит практически всему, что говорили о военном деле классики.

– Не совсем, – сказал Суцзы. – Какова главная теорема войны у Сунь-цзы?

– Покоряйте врага, не вступая в сражение, – машинально отозвался Катай. – Но это же неприменимо к…

– А что это значит? – перебил его Суцзы.

– Это значит, что нужно победить врага, показав ему безусловное превосходство, – нетерпеливо откликнулась Рин. – Если не в численности, то в технологиях или позиции. Нужно заставить врага осознать, насколько он жалок, чтобы он сдался без борьбы. Избавить свои войска от сражения и занять поле битвы. Проблема лишь в том, что они ни в одном смысле не выглядят жалкими по сравнению с нами. Так что ничего не выйдет.

– Но Сунь-цзы имел в виду совсем другое.

Суцзы выглядел раздражающе самодовольным, как учитель, ожидающий, когда же, наконец, недалекий ученик найдет правильный ответ.

– И что же, половина текста написана невидимыми чернилами? – потерял терпение Катай.

Суцзы поднял руки.

– Слушайте, я ведь тоже был в Синегарде. И знаю, как работает ваш мозг. Но вас готовили к нормальной войне, а эта не такая.

– Тогда будь добр, объясни, какая же она, – сказал Катай.

– Ты не сумеешь разом собрать превосходящие силы, так что приходится действовать потихоньку. Стремительные операции. Ночные вылазки. Хитрость, внезапность и все такое – то, чем мы сейчас и занимаемся. Вот как можно получить выигрышную позицию, или как там еще назвал бы это Сунь-цзы. – Суцзы сдвинул ладони, как клещи. – Вы налетаете на врага, как муравьи на раненую крысу. Расчленяете его по крохотным кусочкам. Никогда не сражаетесь в полную силу, просто истощаете врагов. Проблема Синегарда в том, что там учат драться с древним врагом. Все рассматривается глазами Красного императора. Но больше этот метод не работает. Не сработал против мугенцев, даже когда у вас была армия. Больше того, в Синегарде считали, что враг будет чужеземным завоевателем. – Суцзы ухмыльнулся: – Там не учили, как иметь дело с мятежом.

Вопреки изначальному скептицизму, Рин пришлось признать, что тактика Суцзы работает. И они продолжали в том же духе. Чем ближе они подбирались к Лэйяну, тем больше получали разведданных и припасов, при этом мугенцы в Лэйяне, судя по всему, так и не узнали об их приближении. Суцзы планировал атаки так, чтобы даже выжившие мугенцы не сумели доложить, сколько было нападавших – десять или двадцать, и размер армии никто не знал. А если Рин приходилось вызывать огонь, она заботилась о том, чтобы не оставлять свидетелей.

Но удача не могла длиться вечно. Тактика Суцзы годилась для небольших целей – деревушек с не более чем пятьюдесятью мугенцами в обороне. Однако Лэйян был одним из крупнейших городов провинции. Все больше сведений указывало на то, что там тысячи мугенцев.

Нельзя обмануть многотысячную армию примитивными трюками. Рано или поздно придется столкнуться с врагом лицом к лицу и дать бой.

На двадцатый день, после бесконечного хождения кругами по предательским лесным тропам, они добрались до обширной равнины с красными колосьями сорго. На фоне окружающих диких, заросших полей и редких умирающих деревьев по обочинам аккуратное ухоженное поле выглядело как красный флаг с предупреждением.

Армии обрабатывают поля, только если устраиваются в оккупированном районе надолго. А значит, войско Рин достигло края Улья.

Солдаты хотели в ту же ночь напасть на Лэйян. В предыдущие два дня они шли не спеша – лесные тропы не позволяли двигаться быстрее. Они были полны едва сдерживаемой энергии и ярости. И жаждали крови.

Лишь Суцзы никуда не торопился.

– Сначала нужно наладить связь с местными лидерами сопротивления.

– Ладно. И где же они? – подколола его Рин.

– Ну… – Суцзы почесал ухо. – Внутри.

– Ты что, рехнулся?

– Больше всего от вашего «освобождения» страдают гражданские, – сказал Суцзы. – Или ты не берешь в расчет потери в Худле?

– Слушай, мы ведь освободили Худлу…

– И сожгли храм, полный мирных жителей, – напомнил Суцзы.

– Думаешь, я не в курсе? Нужно их предупредить.

– Слишком рискованно, – сказал Катай. – Мы не знаем, сколько среди них предателей. Если тебя увидит не тот человек, мугенцы все равно расправятся с жителями.

– Никто не донесет о нашем появлении, – заверил Суцзы. – Я знаю этих людей. Их верность тверда, как густа их кровь.

– И ты готов рискнуть жизнью всех наших солдат? – скептически покосилась на него Рин.

– Я рискую жизнью всего населения города. Я привел тебя сюда, спирка. Доверься мне еще ненадолго.

И в результате Рин пошла вместе с Суцзы прямо в центр Улья, одевшись в крестьянские обноски, без меча и без поддержки. Суцзы обнаружил ошибку в патрулировании северного периметра, тридцатисекундный пробел во время смены караула, позволивший им проникнуть с поля в городские ворота незамеченными.

Увиденное в Лэйяне поразило Рин.

Прежде ей не доводилось бывать в оккупированных мугенцами городах, где на каждом углу не лежали бы гниющие штабеля трупов. Где всех жителей без исключения жестокостью не подчинили своей воле.

Но здесь, в Лэйяне, мугенцы устроили нечто вроде оккупационной администрации. И это почему-то наводило еще больше жути.

Жители города были худыми, изможденными и явно измученными, но живыми. И не просто живыми, а свободными. Их не запирали в загонах, они не тряслись от страха в своих домах. Гражданское население, явно никанцы, ходили по городу как ни в чем не бывало, как будто здесь и вовсе нет никаких мугенцев. Рин видела группы людей с крестьянскими инструментами, которые легко могли бы сойти за оружие, но работники шли на поля без вооруженной охраны. Ближе к центру тянулись длинные очереди к распределительному центру, где – невиданное дело – мугенские войска раздавали ежедневные порции ячменя, а гражданские терпеливо дожидались с медными кастрюлями.

Она даже не могла сформулировать вопрос.

– Но как…

– Сотрудничество, – ответил Суцзы. – Именно так большинство и выживает. Мугенцы быстро сообразили, что изначальная политика истребления годится, только пока с острова осуществляются поставки. Острова не стало, так что нет смысла в зачистках. Более того, кто-то должен готовить солдатам и убирать за ними.

Вот так солдаты, потерявшие дом, создали тошнотворный симбиоз со своими жертвами. Мугенцы слились с никанцами в едином сообществе, которое выглядело стабильным и жизнеспособным, хотя и необязательно было мирным.

Повсюду, куда ни падал взгляд, Рин находила свидетельства настороженного сосуществования. Мугенские солдаты ели у лотков с никанскими блюдами. Мугенский патруль сопровождал группу никанских крестьян обратно через городские ворота. Никаких мечей наголо, никаких связанных рук. Все выглядело обыденным. Она даже увидела, как мугенский солдат ласково погладил по голове никанского ребенка, проходя мимо него по улице.

У нее заныло сердце.

Рин не знала, как с этим быть. Она привыкла видеть полную разруху, привыкла к крайностям войны, которая делит все на черное и белое, и теперь не могла свыкнуться с чем-то средним. Каково это – жить, понимая, что над головой занесен меч? Каково это – смотреть мугенцам в глаза день за днем, прекрасно понимая, на что они способны?

Рин старалась не отставать от Суцзы, пока они пробирались по улицам, но тревожно озиралась на каждом перекрестке. Никто не донес на них, никого, похоже, не волновало их присутствие. Время от времени кто-нибудь прищуривался, глядя на Суцзы и как будто узнавая его, но никто не произнес ни слова.

Суцзы не останавливался, пока они не дошли до дальней границы города, до маленькой хижины с соломенной крышей, полускрытой за деревьями.