– Взяли мы Писание, смотрим, какие стихи больше всего подходят, но вариантов слишком много. Например, от пророка Малахии: «Но боящиеся Бога говорят друг другу: внимает Господь и слышит это, и пред лицем Его пишется памятная книга о боящихся Господа и чтущих имя Его…» Ну, тут как-то не очень понятно… А вот от Иоанна: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Ну, то есть хоть и грешен, но обретет потом жизнь вечную, мол, не волнуйтесь.

Роман кивнул:

– Да, неплохо так срастается, – однако уверенности в его словах не чувствовалось.

Тут и Святослав подключился к мозговому штурму:

– Но все эти предположения абсолютно не коррелируют с убитым! Не бьется. Андрей Вадимович, как мне сказали, был справедливым, но где-то излишне мягким.

– И воцерковленный он был, вот еще что, – кивнул Иван. – Не особо грешный, то есть не раскопали за ним особых грехов. Путаница.

В кабинете наступила тишина, слышно было, как журналист втягивает дым через мундштук трубки.

Отец Роман несколько раз огладил бороду и предположил:

– А может, не такой уж он святой был, этот Андрей Вадимович-то?

Соколов отрицательно покачал головой:

– Ребята уже пробили все что можно. Ну, не святой, конечно: выпивал, ругался, но преступлений за ним точно не отмечено никаких.

– Да тут, как видно, речь о преступлении перед законом не идет.

Миронов встрепенулся, внимательнее посмотрел на надпись и предположил:

– Грех перед Богом?

– Ну да, это же очевидно, – кивнул майор.

Священник пожевал губами, что-то обдумывая, затем спросил:

– Вы сказали, многие обвиняли Андрея Вадимовича в излишней мягкости? И что из-за этого миролюбия излишнего люди страдают?

– Да. Он и сам в итоге пострадал.

– Если Господь поставил тебя на такой пост, – стал размышлять вслух отец Роман, – то нельзя быть излишне мягким.

– Ну, Андрей Вадимович просто хотел принести в этот городок мир! – заступился за покойного мэра Иван. Ему не нравилось спорить с божьим человеком, но и просто так соглашаться, что убитый сам виноват, было как-то неприятно.

– «Сказано: не мир Я принес, но меч». Кто-то считал, что своей мягкотелостью и излишним миротворчеством Андрей Вадимович шел против воли Господа. «Сказал Господь: о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не холоден или горяч, то изблюю тебя из уст Моих». Откровение. Глава 3, стих 16.

– Черт, – ругнулся от удивления журналист. – Ой, извините… мы до него не дошли пока… Как подходит, а!

Он посмотрел на Соколова, явно намекая, что вот оно, то, что они так долго искали! Однако майор не разделил его воодушевления. Он мрачно смотрел на фото надписи и негромко повторил:

– «Изблюю из уст моих»… Жутковато звучит.

Отец Роман кивнул.

– А православие вообще вера суровая, – подтвердил он назидательно. Двум его собеседникам даже стало как-то не по себе от металла, зазвеневшего в голосе священника. – И когда вы найдете в этом радость, то познаете истину.

Снова в кабинете в табачном дыму повисла мрачная пауза. Мужчины думали каждый о своем. Соколов взял блокнот и быстро перелистал страницы, на которых делал последние записи. Хмыкнув, подытожил:

– Ну что, господа? Выходит, пришли мы к выводу неутешительному.

– Простите? – не понял Иван.

– В нашем с вами городке появился убийца, который считает, что может карать от имени Бога простых людей за их ошибки.

Отец Роман с сомнением покачал головой:

– Мне кажется, вы торопитесь. Во-первых, не людей, а человека. Во-вторых, еще может быть, что эта записка не связана с убийством.

– А еще – мы могли ее неправильно расшифровать! – вставил свое возражение журналист.

– Ну да, может, это все сделано специально, чтобы запутать следствие, – нехотя кивнул майор. Он прекрасно осознавал, что его предположение излишне поспешное и глобальное, но чутье подсказывало, что оно недалеко от истины. – Вывод, конечно, рано делать, но я это пока считаю одной из основных версий.

Миронов стукнул трубкой о край пепельницы, вытряхивая перегоревший табак:

– Самая главная версия, видимо, все же политическое убийство. Или криминальные разборки.

Снова закивал, соглашаясь, отец Роман:

– Об этом даже дети говорят. И пальцами тычут в первых подозреваемых – наркоторговца и разбойника.

Как бы подводя черту под беседой, майор Соколов вздохнул и с хлопком закрыл свой блокнот:

– Совершенно верно. Так что завтра едем к Тагиру и Лосю.

Утреннее солнце через лобовое стекло протягивало свои розово-золотые руки в салон милицейской «Волги», любовно оглаживало приборную панель, играло звездочками на погонах сидящих внутри двоих мужчин, путалось в густых рыжих вихрах одного из них. Этого невысокого крепыша с пламенной шевелюрой все звали просто Вася, без чинов и регалий. Почему так повелось, Соколов пока был не в курсе, но что-то ему подсказывало, что свернутый набок Васин нос, красноречиво свидетельствующий о бурной молодости, имел к этому прямое отношение.

– Товарищ майор, приехали, – отрапортовал Вася, выжимая тормоз. Однако выходить из машины не спешил. Помявшись с минуту под вопросительным взглядом начальника, добавил: – Но я сразу скажу, что Лосев, он, это… у него охрана там, он же депутат типа.

Соколов вздохнул. Эту байку про то, что «Лось – депутат», он за последние сутки слышал уже раз двадцать, и она начинала его порядком утомлять. Понятно, что в маленьких городах к авторитетам относятся намного серьезнее, чем в Москве или Питере, но чтоб уж так переживать из-за этого… Майор пристально и многозначительно посмотрел на Васю:

– Вася, ну какой депутат? А я – кто?

Рыжий растерялся, однако все равно повторил, как заученную мантру:

– У него же неприкосновенность.

Святослав прикрыл глаза и еще раз вздохнул, стараясь сохранять спокойствие:

– Вася, кто вам такую чепуху наплел? Неприкосновенность, блин.

Невзирая на явное недовольство начальства, сержант тем не менее отступать не собирался. Похоже, он решил, что Соколов просто не понимает всей серьезности положения и ему надо разъяснить доходчиво:

– Ну, у нас с ним потому никто и не связывался. Мало того, что неприкосновенность, у него еще и «крыша» там. – Он ткнул пальцем в потолок и округлил глаза, изо всех сил намекая на важность и силу этой самой «крыши». – Я-то знаю, ребята говорили. Пару раз сунулись, потом сами не рады были. Приехали оттуда, – палец снова взлетел к потолку «Волги», – всем по рогам надавали.

Всю эту горячую тираду новый замначальника милиции города Медвежий выслушал, кивая, как китайский болванчик. Как говорится, чем тут поможешь? А когда Вася закончил, сокрушенно протянул:

– Да-а, ребята. Здорово же вас тут запугали.

И видя все такой же непонимающе-встревоженный взгляд собеседника, он попытался обнадежить и отвлечь:

– Ничего, скоро все по-новому пойдет. Ты где служил?

– Погранцом, – с заметной гордостью ответил Вася.

– По рукопашке как у тебя? Нормально?

Глаза Васи засветились от гордости и нетерпения:

– Под вашу ответственность?

– Ага.

Тут уж сержант не стал сдерживаться, и широченная улыбка озарила его лицо яркой вспышкой. В солнечных лучах заиграли солнечные зайчики на золотых зубах. Оттопырив большой палец, Вася продемонстрировал, что с радостью поучаствует во всех начинаниях начальника, и вылез из машины. Соколов – за ним.

Дом, в котором жил депутат Лосев, поражал размерами и основательностью. Большой особняк, облицованный гранитом, наподобие средневекового замка, возвышался в центре огромной, огороженной каменным забором территории. Из-за кованых ворот, служивших единственным входом, его было почти не видно. Аллею подъездной дороги с обеих сторон обрамляли высоченные каштаны. Перед воротами стоял домик охраны, больше напоминающий военный КПП.