Репетитор решил, что в данном случае лучше всего действовать прямо.

– Мог ли я видеть вас с вашей… вашей птицей?

– Моей птицей? – нахмурившись, спросила она.

– Разве не вас я видел раньше, когда вы вышли из леса? С птицей, сидевшей на руке? Ястребом? Самое интересное, что…

Впервые на лице ее проявились хоть какие-то эмоции: озабоченность, беспокойство и отчасти страх.

– Вы ведь не скажете им, – она махнула рукой в сторону фермы, – правда? Мне запретили гулять с ней сегодня, понимаете, но она вела себя так беспокойно и явно изрядно проголодалась… мне было невыносимо думать, что она просидит взаперти целый день. Вы ведь не скажете, правда, что видели меня? Что я ходила в лес?

Репетитор улыбнулся. Шагнул к ней навстречу.

– Никогда и никому из ваших я ничего не скажу, – умудрился произнести он с величавой утешительностью и, коснувшись ее руки, добавил: – Не волнуйтесь.

Взмахнув ресницами, она встретилась с ним взглядом. Они рассматривали друг друга, стоя совсем близко друг от друга. Он заметил, каким ярким светом лучатся ее золотистые глаза с темным янтарным кольцом вокруг зрачков. И с зелеными крапинками. Опушенные длинными темными ресницами. Светлая кожа с россыпью веснушек на носу и щеках. Внезапно она сделала нечто странное: взяла его за руку, ту, что покоилась на ее предплечье. И сжала его ладонь в провале между его большим и указательным пальцами. Хватка ее оказалась на редкость крепкой, странно требовательной и интимной и почти болезненной. Он даже затаил дыхание. И у него вдруг закружилась голова. Явно закружилась. Ему подумалось, что никто еще прежде не сжимал его руку в такой странной манере. Он не смог бы убрать свою руку без резкого усилия, даже если бы захотел. Он осознал, что ее поистине удивительная внутренняя сила породила в нем необычайное возбуждение.

– Мне… – начал он, понятия не имея, что собирался или даже хотел сказать. – Вернее, вам…

Неожиданно девушка резко отпустила его и спрятала свою руку за спину. Там, где она сжимала его ладонь, ощущался странный жар и странная слабость. Он смущенно потер лоб, словно пытаясь вернуть руке нормальное ощущение.

– Вам хотелось увидеть мою птицу, – произнесла она уже с деловитой уверенностью и, сняв ключ с висевшей в складках ее юбки цепочки, отперла им ближайшую дверь и распахнула ее. Она шагнула внутрь, и он, полубессознательно, последовал за ней.

Они оказались в тускло освещенном узком помещении, пропитанном какими-то знакомыми, сухими запахами. Вдохнув поглубже, он осознал, как приятно пахло здесь деревом, птичьим клеем и какими-то душистыми растениями. К ним также примешивались запахи побелки и мускуса. Женщина стояла в непосредственной близости: он улавливал запах ее волос и кожи, от нее исходил легкий аромат розмарина. Ему опять захотелось коснуться ее тела – ее рука и талия оказались так соблазнительно близко, и зачем же еще, на самом деле, она привела его сюда, если ей также не хотелось его объятий…

– Вон она, – пылко прошептала она, – вы видите ее?

– Кого? – растерянно спросил он, отвлекшись от соблазнительной талии и розмаринового аромата, глаза репетитора уже привыкли к полумраку, и он разглядел вокруг множество полок. – Что?

– Мою соколиху, – пояснила она, шагнув вперед, и тогда репетитор увидел в дальнем конце этого помещения деревянную стойку, на которой сидела хищная птица.

Головка закрыта колпачком, крылья сложены за спиной, чешуйчатые желтоватые лапки с темными когтями обхватили верхнюю перекладину стойки. Она сидела нахохлившись, съежившись, словно от дождя. Темные крылья сходились к светлой грудке, рябоватой, похожей на древесную кору. Оказавшись в непосредственной близости с созданием, столь несомненно принадлежавшим иной стихии, стихии ветра или неба и даже, возможно, мифической природы, он испытал на редкость замечательное ощущение.

– Боже мой, – невольно вырвалось у юноши, и девушка, глянув на него, впервые улыбнулась.

– Такого сокола называют пустельгой, – прошептала она, – мне подарил ее еще птенчиком друг моего отца, священник. Почти каждый день мы ходим с ней в лес гулять, и я выпускаю ее полетать. Мне не хочется сейчас снимать с нее колпачок, но она знает, что вы здесь. Она запомнит вас.

Репетитор в этом не сомневался. Хотя глаза и клюв птицы закрывал колпачок, сшитый из кожи – возможно, овечьей или лайковой, он раздраженно поймал себя на мысли, что птичья головка подрагивает и поворачивается, реагируя на каждое сказанное ими слово и любое сделанное ими движение. Он предпочел бы, вдруг осознал молодой человек, взглянуть этой птице, скажем так, в лицо, увидеть ее взгляд, попытаться понять, какое же существо скрывается под колпачком.

– Сегодня она поймала двух хомячков, – сообщила девушка, – и полевку, а летает пустельга, – продолжила она, повернувшись к нему, – совершенно бесшумно. Зверькам не слышно ее приближения.

Воодушевленный ее взглядом, репетитор осмелел. Его пальцы коснулись рукава жакета, переместились на спину и, наконец, спустились к талии. Обняв девушку так же крепко, как она сжимала его руку, он постарался привлечь ее к себе.

– Как вас зовут? – спросил он.

Она отстранилась, но он еще крепче обнял ее.

– Не скажу.

– Скажете.

– Отпустите меня.

– Сначала скажите.

– И тогда вы отпустите меня?

– Да.

– Откуда мне знать, сударь репетитор, что вы сдержите свое обещание.

– Я всегда выполняю обещания. Я человек слова.

– Вы также человек, распускающий руки. Повторяю, отпустите меня.

– Сначала ваше имя.

– И тогда вы освободите меня?

– Да.

– Отлично.

– Там вы скажете?

– Да, меня зовут…

– Как?

– Энн, – то ли ответила, то ли вздохнула она, одновременно с его словами:

– Мне нужно знать.

– Энн? – быстро повторил он, словно пробуя на вкус такое знакомое и все-таки уже странное имя. Так звали и его сестру, умершую два года назад. Он осознал внезапно, что со дня ее похорон ни разу не произносил это имя. И на мгновение ему вновь ярко вспомнились стекающие с тисов дождевые капли на мокром церковном кладбище и черный провал земли, разрытой для завернутого в белый саван тела, такого хрупкого и маленького. Оно казалось слишком маленьким, чтобы остаться там под землей в полном одиночестве.

Хозяйка пустельги, воспользовавшись минутным замешательством репетитора, резко оттолкнула его; он упал на тянувшиеся вдоль стен полки. Породив своим падением череду странных, отдающих эхом постукиваний, словно раскатились по своим лункам многочисленные игровые кости или мячи. Оглянувшись вокруг, он смутно различил на полках какие-то округлые, плотные плоды, типа шариков с ножкой. И неожиданно понял, какой знакомый запах здесь витал.

– Яблоки, – удивленно произнес он.

Она усмехнулась, стоя напротив него и опираясь локтями на заднюю полку, находившуюся рядом с птичьей присадой.

– Мы в яблочном амбаре.

Подняв одно яблоко, он рассмотрел его, вдохнул характерный запах плода, резкий и кисловатый. Перед его мысленным взором промелькнуло множество прошлогодних образов: опавшие листья, влажная трава, древесный дым, кухня его матери.

– Энн, – повторил он, вгрызаясь в яблочную плоть.

Девушка улыбнулась, и он осознал, что ее легкая улыбка и соблазнительно изогнутые губы одновременно восхищают и сводят его с ума.

– Это не мое имя, – проронила она.

С шутливым возмущением, смешанным с реальным облегчением, он опустил яблоко.

– Но вы же назвали его.

– Не называла.

– Нет, назвали.

– Значит, вы плохо слушали.

Отбросив наполовину съеденное яблоко, он шагнул к ней.

– Сейчас же признавайтесь, как вас зовут.

– Ничего не скажу.

– Скажете.

Он положил ладони ей на плечи и, пробежав жадными пальцами по ее рукам, заметил, как она задрожала от его прикосновений.

– Вы скажете мне, – заявил он, – после нашего поцелуя.

– Самонадеянно, – склонив голову набок, заметила она, – а что, если мы не будем целоваться?