Я размотала шарф и сбросила пальто, торопясь поскорее съесть свой завтрак, пока выпечка была еще теплой. Подхватив по дороге чашку и строго прикрикнув на Майло, чрезвычайно заинтересованного содержимым огромного вазона, расписанного переплетающимися цветами и птицами, я проследовала в кухню.

Хотя мои дядя с тетей уже около полугода как переехали из этого дома, однако многое здесь все еще носило на себе отпечаток их присутствия, заставляя меня чувствовать себя неуместно и время от времени вызывая совершенно необоснованное чувство неловкости. Это похоже на то, когда приезжаешь погостить к друзьям на несколько дней и испытываешь стеснение, раскладывая свои вещи по чужим комнатам.

Со стен гостиной на меня строго посматривали лица любимых исторических деятелей моего дяди Роджера. Дядя с неослабевающим пристрастием выискивал их на всевозможных аукционах и распродажах, уже через несколько дней теряя к ним всякий интерес и пускаясь в новые поиски. Так что, ничего удивительного, что картинами в тяжелых рамках были завешаны стены всех комнат. Я не преувеличиваю, буквально всех.

Тетя Полли же была маниакально помешана на создании уюта, вот только понимала его на свой манер. Требовалась немалая ловкость, чтоб лавировать между огромным количеством пуфов и колоссальных размеров креслами, которые создавали впечатление, что в гостях у тети Полли некогда заседало по меньшей мере пол города. А подсчитать, сколько времени мне пришлось потратить, задвигая в кладовую неподъемные вазоны и собирая расставленные по всему дому многочисленные стеклянные шары, шкатулки и статуэтки, изображающие ангелов, тонконогих оленей и жутковатого вида длинноухих зайцев, было просто невозможно.

Конечно, откликнувшись на мою просьбу не выставлять дом на продажу после переезда, а позволить мне некоторое время занимать его, оплачивая им аренду, дядя с тетей не потрудились забрать с собой все эти сокровища. Они вообще были люди довольно легкомысленные. Наверное, поэтому они и не стали сильно докучать мне, интересуясь, почему я так неожиданно покинула Нью Йорк, чтоб переехать в столь малонаселенное место совершенно одной. Я сослалась на то, что мне просто необходимо было некоторое время побыть в тишине подальше от шумного города, наслаждаясь свежим воздухом и восстанавливая пошатнувшееся здоровье. Не думаю, что они мне поверили, но их это и не слишком заботило. Главное, что я на время избавила их от мороки с продажей дома, а остальное было не их делом. Так что они удовлетворились этим ответом, а я выдохнула с облегчением. Боюсь, что попытки проникнуть глубже в настоящие причины моего бегства оказались бы для меня непереносимыми.

Перебравшись на новое место и терпеливо выслушав перечень имен, фамилий, марок машин и взаимосвязей между соседями, а также контакты всех сантехников, электриков и водопроводчиков, которые могли бы мне понадобиться, я распрощалась с дядей и тетей. Заполнив грузовик чемоданами, дорожными сумками, коробками и ящиками, они уехали в новое место, навстречу новой жизни. Как и я тогда. Вот только для них переезд был новым началом, а для меня – конечной станцией. Так мне казалось тогда, ведь я не могла представить себе, что способно побудить меня вновь стать частью этого грубого бессердечного мира, остающегося молчаливым в ответ на самые горячие просьбы. Мне казалось, что я словно очутилась в эмоциональном вакууме, не в силах более ничего испытывать и ничего желать. Я осталась наедине с самой собой.

Поначалу с отрешенным безразличием, а позже с каким-то отчаянным остервенением я принялась заполнять дом теми ничего не значащими вещами, которые по какой-то причине доставляют нам удовольствие. Я разбросала на кроватях и креслах шелковистые пледы и милые декоративные подушечки, наполнила вазочки свежими цветами, разложила на столиках свои дневники, блокноты и журналы и заполнила полки книгами: старыми экземплярами с затертыми, потускневшими страницами, и совсем новыми, пахнувшими свежей краской, купленными в единственном книжном магазинчике поблизости. Я заставляла полки и ниши в стенах разноцветными ароматическими свечами, украшала столики изящными ажурными салфетками и ставила на них небольшие тарелочки из переливчатого стекла. Я страстно желала заполнить собой каждый уголок своего нового жилья, чтоб почувствовать себя, как дома. Я хотела, чтоб каждая вещь в нем носила на себе мой собственный отпечаток. Я словно пыталась воплотить во внешний мир свою внутреннюю вселенную, чтоб взглянуть на себя со стороны и наконец-то понять.

***

Я включила электрический чайник и открыла ящик с чаем. Кофе я терпеть не могла – понятия не имею, почему мысль об этой горькой черной жидкости была почти единственным, что поднимало людей с постели по утрам. Я лично могло пить его, только добавив туда такое количество сладкого сиропа и взбитых сливок, что в итоге полученный напиток напоминал кофе весьма отдаленно.

Бегло пробежавшись взглядом по пакетикам с имбирным, малиновым, мятным, жасминовым и целой коллекцией фруктовых чаев, я решила остановиться на имбирном, добавив к нему дольку лимона. Подходящий выбор для промозглого осеннего дня. Заварив чай, я немного подула на него и с наслаждением отхлебнула, чувствуя, как по мне разливается живительное тепло. К слову, всех моих знакомых всегда шокировала моя способность пить практически кипяток. Интересно, можно ли добавить это к перечню моих немногочисленных талантов?

Добравшись наконец до вожделенного круассана, я, растягивая удовольствие, медленно разломала его на две половинки, усыпав стол хрустящими крошками, и начала намазывать одну из них арахисовым маслом без сахара. Майло в это время удобно устроился у моих ног, лениво повиливая хвостом. Он жадно поглядел на еду в моих руках, однако, быстро убедившись, что она не представляет для него интереса, равнодушно положил голову на лапы.

Я уже заканчивала выкладывать на арахисовое масло кружочки банана, когда мой телефон неожиданно громко зазвонил. Я вздрогнула – в последнее время мне не так часто поступали звонки. Скосив глаза на экран, я внутренне застонала.

Вот черт. Только этого сейчас не хватало. Я и так была не в лучшем настроении. Быстро вытерев пальцы о первую подвернувшуюся салфетку, я подняла телефон.

– Привет, мам, – хорошо отрепетированным за последнее время жизнерадостным голосом сказала я.

– Летти, дорогая, – раздался в трубке не менее оптимистичный и не менее наигранный голос моей мамы, в котором за непринужденным тоном скрывалась внутренняя озабоченность, – как у тебя дела? Надеюсь, все в порядке?

– Спасибо, мам, все хорошо, – ровным голосом ответила я, и, поняв по ее красноречивому молчанию, что она ожидает продолжения, вздохнула и добавила. – Все так же, как и пару недель назад. Что нового здесь может произойти? Я работаю, читаю, гуляю с Майло. В общем, наслаждаюсь жизнью, – тут мне пришлось подавить в себе нервный смешок.

– И все равно я не могу понять, почему ты не осталась в Нью Йорке… Ты могла начать строить отличную карьеру, Летти. Я ведь уже говорила, такими шансами не разбрасываются. И от нас ты была не так далеко. Зачем вдруг понадобился этот переезд в такую глушь…

– Мам, я уже сто раз говорила тебе и повторюсь еще раз, что я нуждалась в отдыхе. Я не хотела работать в офисе, так что я всего навсего нашла компанию с возможностью писать из дома. Нью Йорк… утомил меня, мам. Мне просто необходимо немного побыть вдали от города и побольше времени проводить на свежем воздухе. Это что, слишком странно? – я объяснила ей свой быстрый, ничем не обоснованной, без всякого предупреждения переезд точно так же, как и дяде с тетей.

– Ладно, тебе лучше видно, – миролюбиво сказала мама.

Мне был прекрасно знаком этот тон. Обычно она принимала его, когда делала вид, что сдавалась, чтоб через несколько минут продолжить осаду с удвоенной энергией.

Воцарилось недолгое молчание.

– А как дела у вас с папой? – постаралась отвлечь ее я. – И как там Джордж? Сколько оппонентов он оставил с носом на этой неделе?