Лара смотрела, как низкие санки подъезжают всё ближе. Ветер рвал на ней капюшон. Что-то сверкнуло у высокого возницы на груди. И жалом застряло у неё в груди.

В белом коконе пушистых одеял спал человек, его каштановые волосы отливали золотом, а бледную кожу не тронул мороз. Он спал. Слишком крепко спал, сон его иссушил. Лара стянула с руки меховую рукавицу старой Вэй и потянулась своими черными пальцами к его белому лицу.

– Что это?! – Павле перехватил её руку и смотрел так, словно ему, а не ей нож под сердце вошел.

Лара нетерпеливо тряхнула головой и сбросила его цепкие пальцы.

– Пусти! Это зима меня покусала. Шаманка сказала, если не отпали, то заживут теперь… Кто он, Павле?

– Этоне человек. Он дракон. Я везу его на юг.

– Да, – Лара прикрыла глаза. – Ему надо в степь. К тому колодцу, который разыскал мой отец, оттуда он принёс нам золотые зеркальца…

– Ты знаешь об источнике?!

– Я видела его. И с тех пор не было мне покоя. Ах, Павле, если бы ты не ушёл!

– Отчего же ты мне не сказала?

– Не хотела делиться.

– Но зеркальце отдала!

– Это чтобы, он совсем меня не сожрал… Впрочем, я и сама тогда не знала, но отдала.

– Оно вывела мена на север, к океану. Там он ждал меня.

– Тебя? Меня он звал! В каждом сне, шептал и жалил, песком шуршал… Я почти дошла, почти нашла его! А ты…

– Я драконий хранитель, Лар. Драконы приходят в мир из тех самых колодцев, что вы с отцом случайно отыскали. Если дракон оторван от своего источника, слишком долго не был в нём, его силы кончаются, он может погибнуть. Этот залетел во льды, подняться не смог и обернулся человеком. Уунти приютили его. А я должен вернуть его в источник…

Они замолчали стоя у саней. Вокруг бегали и кричали дети, вертелись собаки, выпущенные из упряжи, но еще не получившие еду. Хлопал на ветру откинутый полог шатра старой Вэй – не берегла шаманка тепло, другим были заняты её руки.

– Когда он снова станет драконом, он уйдёт из моих снов?

– Да, – пальцы Павле сжались, стискивая рукоять хлыста, которым он погонял упряжку. – Навсегда.

–Эй, дети! – Вэй появилась в проёме шатра и поманила их. – Заходите. Идите в дом. И его заносите.

В шатре она вручила Павле огромную миску с обрезками и потрохами и отправила кормить собак. Вдвоём с Ларой они склонились над лежанкой, на которую Павле опустил спящего.

– Ай-вэй, – тихо вздохнула шаманка. – Вам надо спешить, дети. Его время утекает быстрее, чем солнце топит снег весной. Не бойся, девушка-лоза, – она посмотрела на Лару, чье лицо похудело и истончилось почти так же, как и его. – Вы успеете. А теперь иди пей. Вон там в котелке, у очага. Тебе сварила. Чтобы сны твои были ровными, как снежное полотно за стеной.

Всю ночь стучал бубен, выверяя стук сердца спящих и неспящих. Павле сидел у очага и вырезал из бруска ложку, подарок для старой Вэй.

А на утро они умчались по белым полям.

Лара стояла позади, держалась за кожаную перевязь на груди Павле. Человек-дракон спал.

Они ночевали крошечном шатре из шкур, который натягивали на сани, спали так тесно, что дыхание смешивалось и сны переплетались. Отвар шаманки не помогал, скоро Павле и вовсе вылил в снег прокисшую жидкость. Каждое утро, встречаясь глазами с Ларой, Павле видел, как все больше шальных золотых искорок пляшет в них. «Мы успеем», – твердил он. Лара улыбалась в ответ и ни разу не сказала, какими были его глаза. Дракон ворочался в шкурах, всё чаще размыкал ресницы и беззвучно шевелил губами – просил пить. Лара топила снег в ладонях и давала ему, не сходя с саней. Павле щёлкал кнутом над ушами собак. Они мчались дальше.

Когда перед ними стала стена Великого леса – хвойные великаны и древние секвы выстроились у границ – Павле разрезал упряжь.

– Не бойся, они доберутся обратно. Или станут жить сами по себе.

Лара собрала их небогатую поклажу, а он взвалил спящего человека себе на плечо. Дракон не любил лес, отчаянно жмурился и скалил зубы.

– Пойдем, Лара, – свободную ладонь он протянул ей, и она, подумав мгновение, всё же вложила свою увечную руку в его.

Лесные люди вели их по подвесным мостам и по земным дорогам, среди проталин и первых робких ручьёв. Дракон щурился, и от нестерпимого блеска его золотых глаз в сердцах рождалась тревога, от его нетерпения, люди спешили, но всё чаще спотыкались. И в один день Лара не выдержала и завязала ему глаза своей вышитой головной повязкой, совсем старой, поблекшей, но всё еще хранимой – в память о доме. «Спи, дракон, – шепнула она. – Не смущай наши сердца, тогда мы успеем в срок». Он зло зашипел в ответ, но был ещё слишком слаб, даже руки не мог поднять.

– Как ты стал драконим хранителем, Павле? – спросила она, когда до родных мест оставался последний переход – они ночевали у Озёрных пещер.

Он аккуратно снял с шеи цепочку с золотым зеркальцем, провёл пальцем по краю пластины и осторожно положил его на землю, возле костра. Затем достал из поясной сумки нож и гладкий чурбачок, который начал выстругивать.

– Когда я в первый раз прошел Великий лес до конца, я вышел к океану, нет, не к тому стылому и в льды закованному, я вышел на западное побережье. Там бегут могучие реки, пашни золотятся колосьями, в садах растут тонкие деревья,они все увешаны плодами – яркими, круглыми – и ягодами. Там птицы поют иначе. Туда они улетают, когда наши леса сковывает зимняя стужа. Там мне, жадному до любого знания, встретился старик. Впрочем, он был ещё не слишком стар, но уже совершенно сед. Я вырезал ему шкатулку и чинил перья, он всё писал и писал, тогда я попросил научить меня тем странным символам, что он рисует на бумаге. Он долго молчал, много дней. Но каждый раз смотрел так, словно насквозь меня иглой прошивал – так сапожник кожу с подошвой соединяет. А когда решил – годится, мол – то сразу и обучил всему, что знал. Он был драконим хранителем. Его звали Сор… Он рассказал мне, что у каждого дракона – а всего он видел трёх на нашей земле – есть свой источник. У изумрудного – далеко на юге, в скалах, где шумят водопады.Этот дракон любит море и не боится влаги. У чёрного– еще дальше, за морем, на островах. Но всё же он долетает и до нашего побережья. А у песчаного, – Павле понял голову, – в степи. Среди моря трав.

Сор разыскал тот, что среди водопадов, и степной. И нарисовал карту. Иглой и краской он начертил её на моём теле.

– Зачем? – ахнула Лара.

– Затем, что бумаге он не доверял. Он сам по крупицам собирал знания, оставленные прежними хранителями драконов, и многое, увы, было утрачено – бумага истлела, таблички разбились и стёрлись…

Лара сердито тряхнула головой.

– Хранители драконов! Хранят ведь то, что нуждается в защите. А от кого их хранить? От чьей силы? Они же непобедимы…

– От них самих. Залетев далеко, дракон погибнетбез источника. Ты же видела, каким он стал.

– Видела, – тихо ответила Лара и, склонив голову, уставилась в огонь. – Видела, каким он был, – ещё тише добавила она.

– Расскажи, – попросил Павле, стряхивая стружки на землю.

– Нет! Павле! – она схватила его за руки, отбрасывая и брусок, и нож в сторону. – Если он вернётся к источнику, он погубит нас всех!

– Ему нет дела до нас.

– Вот именно! Дохнёт – и никого не станет. Он ненавидит нас, я чувствую, как его злоба горит.

– Он зол от голода и тоски. Тоски по своему полёту, по своему телу.

– Я тоже, – сказала она, поднимаясь. – Я тоже очень зла, Павле. Я не хотела, но я увидела его. Увидела его полёт, собирала чешую на его источнике. И это уже изменило меня. Когда… когда он обернётся и улетит, что станет с нами? Мы сможем стать прежними?

– Не знаю, Лара. Но скажи мне – и себе! – если он не обратится, если умрёт здесь, не достигнув источника, мы сможем вообще жить? Зная, что не сберегли красоту, опасную, равнодушную, но выпущенную в этот мира наравне с нами. Скажи, Лара?..

*