***
Шварц отдавал себе отчет об опасностях, подстерегающих вахтовиков в подобных гетто. Заходя в подъезд, он был готов жахнуть тазером или ткнуть ножом. Обе руки уже лежали на соответствующих рукоятках. Но на него просто накинули сеть и ударили по голове.
***
— Зачем ты меня искал? — спросила она.
— Вы же меня наверняка допросили, — Шварц мотнул головой на заблёванный им, от примененной обитателями подвала химии, пол. Помнил он только вспышки перед глазами. — И я по любому все рассказал. Разве не так?
— Допустим, — сказал рыжий, нагло скалясь.— Лубофь с первого раза и все такое.
«Вот,ни фига себе! — подумал Шварц. – Тут уже и диагноз готов... А я-то грешным делом думал — обычное любопытство. А теперь не поспоришь – наука!»
— Кстати, мы, помимо всего прочего, сделали тест, — послышалось откуда-то сзади. -Ты вообще в курсе, что тоже русский?
***
— Не сердись на него, Шварц. Зря ты ему сказал, что национальность – это вопрос самоопределения. Он понял это как намек.
— Намёк на что?
— На его личное несоответствие… декларируемым нами принципам.
— Ничего я не имел в виду! Просто сказал то, в чем уверен. Национальное самосознание – это вещь в себе.
— Он и говорил не о форме черепа, а о ценностях, определяющих национальную идентичность. Просто неясно выразился.
— Его проблема. Я-то причем? Если мне, возможно, осталось недолго, то я вовсе не обязан прогибаться под мнение какого-то бородатого отморозка.
— Он не всегда был таким. Вот послушай, что он написал после той катастрофы:
Я к тебе прилечу
В это небо без звёзд.
Я теперь не шучу –
Это наша судьба.
Я не знаю, как жить,
Если здесь нет тебя.
Я не рву эту нить:
Я голодный как пёс.
Я с собой принесу
В это небо без звёзд
Золотую парчу.
Ты укроешь свой стан.
Заметает пурга
И пустеет стакан.
Спит зимой Уреньга
В одеяле из роз.
Этот розовый блеск,
Этот солнечный свет
Грозной молнии треск
Не нарушит… покой…
Лес, холодный как сталь,
Я прикрою рукой –
Сохранится вуаль,
Долетит «Суперджет».
— Я не настолько хорошо знаю русский. Непонятны некоторые слова. Но общий смысл ясен.
— Не страшно. Я сама не сразу всё прочувствовала. Но теперь ты понимаешь его личные мотивы? А ведь он тоже бывший… вахтовик. Просто он для себя что-то понял… про эту жизнь. И теперь он здесь.
— Я тоже здесь. И понимаю, что просто так мне отсюда не уйти.
— Почему не уйти? Еще одна инъекция и ты все это позабудешь. Очнёшься где-нибудь в канаве, в сильном подпитии.
— Не торопись. Будем разговаривать до конца. Я хочу вас понять. Сколько у меня осталось времени?
— Ну, с учетом того, что сейчас еще суббота, больше суток. Тебя же никто не хватится в выходные?
— Не знаю. Наверное, нет. Я никому здесь особо не нужен.
***
— Понимаешь, молодой человек, генами определяется многое – устойчивость к болезням, продолжительность жизни, характер….
— Ну, положим, не все решает состав наших ДНК, — возразил Шварц, припоминая лекции. – Человека формирует среда, в которой он варится – культура, социальное окружение, образование. Это все очень субъективно.
— Среду они начали уничтожать в первую очередь, — заметил старик. – И преуспели за последние триста лет.
— Почему вы избегаете прививок? — спросил Шварц, переводя тему. Еще про Великую Тартарию он не слышал! — Они же реально помогают.
— Они бьют по конкретным фрагментам нашего генома. А это потеря генофонда! Ты же видел последствия?
— Какие ещё последствия?
— Как тебе объяснить? Ты про аллели, локусы что-нибудь слышал?
— Вроде бы читал про какое-то смещение локуса. Не помню.
— Ну, я так и думал. Тогда бесполезно... Но я попробую. В двух словах про последствия. Мы имеем полную потерю пассионарности. Покорность. Налицо утрата энергии, куража, интереса к жизни, – сказал старик, закуривая третью подряд вонючую сигарету. – Все за себя. Ни до чего и ни до кого нет дела. Животное существование: дом-работа-дом, пожрать-поспать. Ах да, еще посмотреть телешоу.
— И, если удастся, присунуть супружнице, — подмигнул рыжий. — А удаётся всё реже. Впрочем, это уже неважно. Так выживают плебеи. И не лучше ли сгореть за час, чем коптить небо, даже не понимая, не осознавая, что с тобой?!
Шварц пожал плечами:
— Есть и третий путь…
— Сейчас уже нет! Для нас— нет. Теперь исключительно «или-или». Задача наших акций — напомнить, кто мы. Кем мы были. Кем мы можем стать.
— Нами? – усмехнулся Шварц.
— Нет, не вами! Возможен другой Союз. Технически возможен. Вот, почитай! – рыжий достал из-под матраса тонкую книжку в сиреневой обложке. — Правда, некоторые считают, что время для установления меритократии уже упущено.
— Но ваши методы… жертвы в конце концов…
— Мы стараемся их избегать. Хотя на нас последнее время валят всё – и коммунальные аварии, те же взрывы газа, и психов, не имеющих к нам отношения. Всё. А раньше было наоборот – старались замалчивать даже то немногое, что нам удавалось сделать. Как будто нас не существовало.
— И вас эта перемена не настораживает?
— Ты тоже так подумал? – старик со шрамом даже привстал. Остальные обеспокоенно посмотрели на него.
— Что так? – переспросил Шварц.
— Ну, то, что готовится какая-то серьезная акция против нас?
— Так это логично, — удивился Шварц, изумляясь наивности этих воинственных аборигенов. — Более того, прямо перед ней вас… или спровоцируют сделать что-то такое, что окажется ужасным по последствиям. Для общественного мнения. То есть состоится какая-то грандиозная подстава. Или…
— Или?
— Или вам самим даже делать ничего не придётся. Вкурил?
— Но это же…, — рыжий замялся.
— Что «это же»? Вы же боретесь с «бесчеловечным оккупационным режимом», так? – Шварц обвёл взглядом всех троих, но продолжил, обращаясь только к рыжему. — Так с чего он, этот режим, станет работать в белых перчатках? Ты влез во все это сам и поэтому не рассчитывай, что твою честь кто-то пощадит. Я более чем уверен, что вас всех сделают кровавыми упырями. Сошедшими с ума террористами. В своих низменных целях не щадящими даже… А тут уже выбирайте сами. Кого всех жальче так называемым «народным массам»?
***
Кладбище городка было огромным. Шварц впервые попал в такое место. Раньше он конечно же видел аккуратные воинские захоронения, цивилизованные стены с урнами… Наконец, ритуальное развеивание праха над полями или морем. Но это было там, далеко-далеко…
Здесь же его обступили тысячи глаз варваров с выбитых на мраморе фотографий… Деревца, посаженные когда-то у могил, разрослись и превратили неухоженный погост в настоящий лес.
От обилия крестов, звезд и полумесяцев, множества дат и русских букв Шварцу стало жутко.
— Как-то неправильно здесь, — сказал он, озираясь. Ему казалось, что за ним следят со всех сторон. — Не пойму почему. Неаккуратно, что ли?