— Ты же через границу ещё не катался?

— Нет, только обещали. Когда-нибудь.

— Не верь. Там желающих дохера и без тебя. И на месте… есть кому… и встречать, и провожать. Ты поясни: ты сказал «сначала понимал». А что думаешь сейчас? И почему разуверился?

— Не знаю. Не разуверился. Тут по-другому, — я аккуратно подбирал слова. — Мне ж никто и не говорил — куда и зачем их доставляют. Я мог только догадываться. Но шаблон быстро порвался.

Я вспомнил, как во второй поездке собирал по частям, а затем сопровождал разновозрастную группу. Все они ранее не были знакомы друг с другом. Подводили их в разных условленных местах соответствующие сопровождающие первого уровня. Обычно тётки. Передавали их документы, проникновенно-фальшиво говорили своим подопечным что-то типа: «Удачной дорожки, Марина! Хорошо провести Вам время!» или «Счастливого пути, Николай Степанович. Надеюсь, заодно поправите здоровье».

У всех пассажиров, наверняка имелись подобные моим инструкции: не болтать лишнего и не расспрашивать ни о чем. Однако в моё отсутствие языки, как правило, развязывались. Видеорегистратор в «Транзите», если я того хотел, писал звук и видео даже при выключенном зажигании. Поэтому во время заправок на АЗС, отлучек в придорожные магазины и в прочие подобные моменты, звучали порою любопытные обмены мнениями. Весьма любопытные.

Самое интересное, что никто из пассажиров не планировал эту поездку заранее. Все подорвались недавно. В связи, как говорится, «со вновь открывшимися обстоятельствами». А точнее с неожиданно появившимися вариантами и возможностями.

— Я думаю, что они едут не совсем в качестве тех, кем им пообещали, — предположил я. — Возможно совсем в ином качестве…

— Молодец, — кивнул Кулёк. – Соображаешь. А вот теперь позволь мне остановить тебя на этом месте и выяснить некоторые нюансы твоего отношения к человечеству. И к людям в частности.

— К некоторым людям? — поправил было я, но Кульницкий недовольно отмахнулся:

— К основной массе.

— Не врубаюсь, — честно признался я. – Хотя пока ещё практически трезвый.

— Ну, я так понимаю, сейчас для соответствующего состояния тебе надо гораздо больше, чем цать лет назад? — подмигнул Кульницкий, подливая шикарный далморовский вискарь в мой бокал. – Овечку-то помнишь?

— Ну, что-то такое было, — пожал плечами я.— А что? Вроде же хорошее было мясо? Никто тогда не траванулся, не запалились, все довольны.

— А я помню, как ты запросто её кончил и потом лихо разделывал. Штык-ножом. На полиэтилене. Впечатлило.

Я улыбнулся:

— Я помню только Витька, которого настолько впечатлило, что он блеванул прямо на потроха. А про тебя как-то нет.

— Я тогда за голову держал. Она мне потом снилась… долго.

— Бывает. Ты ж городской. Я вот только телят жалел, и то…пока кололи. А на овец как-то изначально было похер, а уж тем более на свиней. Или куриц каких-нибудь. У нас в деревне им даже имена-то никогда не давали.

— Вот. А я тогда так не мог. И ты меня удивил. Хладнокровием. Сильно удивил. Может быть, поэтому я сейчас с тобой и разговариваю.

— Ну, так разговаривай, Неборя! – я махнул рукой на опустевшую бутылку показавшемуся с подносом официанту.

— Ты не увлекайся, разговор на самом деле серьезный.

На этом месте я решил его слегка осадить, посчитав, что не стоит позволять приподнявшемуся за прошедшие годы собеседнику совсем уж охреневать в полёте:

— Бля, как мне надоело это ваше московское «на самом деле»! У нас вот, на провинции бля, всё на самом деле! По-настоящему! Не ка-ак бы! И не ка-ак то та-ак! Ты же наверняка всё про меня пробил? И знаешь, на что живу, чем болею и кого имею!? Что пью редко. Чего вату катать, Боря?

— Ладно. Откровенность за откровенность, — со значением в голосе сказал Кульницкий. — Мне действительно надо знать, что сегодня в башке у сержанта. И стоит ли его передвигать на другой уровень.

— Хорошо, – я понял, куда он клонит, решил подыграть.— Ты спрашивал про людей? Тогда отвечу классически: «Народ у нас хороший. Люди – говно!» Ты готов поспорить?

Кулёк внимательно посмотрел на меня, что-то изменилось в его взгляде, он накатил еще один бокал, прокашлялся и вдруг быстро заговорил:

— Люди — это сволочи, сержант. Биомасса. Человек – звучит гордо, а выглядит жалко. Мешок костей, говна и сала.

— «Кожаный мешок с дерьмом», как говорил один известный нам офицер? – усмехнулся я.

— Типа того. Но дорогой иногда мешок. Очень дорогой. Даже если это полное быдло.

— Но, мы же с тобой — не быдло? – я пьяно подмигнул.

— Мы — нет. Вот поэтому сидим здесь и кушаем всякое вкусное, а не едем… как твои недавние пассажирки… в свой последний круиз.

Я отметил последнюю фразу, дыхание у меня слегка перехватило, но внешне я не подал виду. Только понимающе ухмыльнулся. И, поскольку требовалось что-то ответить, спросил:

— Ну, а эти, в соседнем зале, посетители…Они разве обязательно люди? Только потому, что тоже «кушают всякое вкусное»?

— Вот! — торжествующе взвизгнул Кулёк. – Правильно говоришь! Сегодня они «кушают», а завтра мы их повезём. Если им вдруг «повёзет». В кавычках. Ты знаешь, какой КПД у паровоза?

— Не помню, но что-то совсем мало, — я не понял, к чему он клонит.

— А у электровоза?

— Значительно выше, — уверенно и пьяно заявил я. Мой организм прямо таки обрадовался отвлеченной теме. Вот только ненадолго – следующий вопрос чуть не загнал меня в ступор.

— А у человека?

— У кого как, — ответил я, стараясь выглядеть многозначительно и мудро. Подбираемся, похоже, к «теме вечера».

— Хер-то там! – сказал Кулёк. – Охеренный КПД. У любого. Вопрос условий. Окружающей среды.

— А как ты его интересно посчитал? – ехидно усомнился я. – По общественному вкладу что ли? Так ты не прав тогда.

Кулёк поморщился:

— Сержант? Алло, сержа-ант? Это ты мне говоришь? Ты? Что-то я тебя не узнаю. Тебя когда-то интересовал внутренний мир того же Шавкатки, который до армии закончил аж два курса универа?

— Ну, он всегда умничал. По делу и не по делу.

— Филфак, вообще-то. Большой бай сейчас. Наверное. Или где-нибудь в Америке, — предположил Кульницкий и вернулся к своим подростковым претензиям: – Ну, и что ты тогда про него думал? А про Витька, который остался в армии и сгорел в первую чеченскую? Да тебе по барабану было на их мировоззрение! Тебя тогда интересовало только то, как они выполнят приказ. Как физические тела, способные чистить снег, перетаскивать тяжести и стоять в охранении.

— А как иначе? Это армия, а не философский кружок, — пожал плечами я.— И, причём тут КПД?

— Притом. Как условно его посчитать у … допустим, некоего агрегата, заключённого в чёрный ящик?

— Сколько в него входит, ну, сколько он потребляет топлива, и какой объём работы при этом может производить.

— Во-о-от! Человек может питаться на сто тире двести рублей в день и на эти калории производить работу, которая на рынке стоит условно тысячу. Две. Пять!

Я хмыкнул:

— Ну-ну! Посчитай затраты на его охрану, прочие стимулы, чтоб он не залупался, проживание и прочее. Некорректный пример.

— Некорректный в частностях, а не в общем, — загорячился Борька.— И речь идет не только за физический труд, хотя с ним как раз все проще и понятнее.

— А за что тогда? – я прищурился.

— Ты поразмышляй, приди сам к ответам на поставленную мною задачу. Ты же любил так делать: обозначал проблему, а мы должны были найти ее оптимальное решение. Сказал: «найти бушлат» и в соседней роте стало на бушлат меньше. «На тебя не дали тушенки», и я впервые в жизни охочусь на бедную овечку. Я же помню. Я твой ученик, сержант! – заржал Кульницкий, дурашливо отдавая честь.

— Ладно! – согласился я, великодушно махнув рукой. — Давай вводную!

— Лови! Как заставить неглупого человека квалифицированно отработать на выезде определенный промежуток времени условно «за еду и кров»?

Я задумался. Потом сказал: