— Не шевелись, убью, — и выстрелил в воздух.

Борода ошалело посмотрел на него и медленно опустил обрез. Мохов перевел дыхание и отер пот со лба.

— Брось обрез, — вполголоса сказал он. — Ко мне, сюда, ближе!

Борода неохотно приподнял руку с оружием, чтобы якобы бросить подальше, и Мохов нутром, спинным мозгом ощутил, что он сейчас выстрелит из второго ствола. Он дернулся вбок и, падая, нажал курок. Два выстрела громыхнули почти одновременно. Только Мохов был невредим, а Борода перегнулся пополам и тяжело рухнул на бок. Мохов приподнялся и сплюнул, выругавшись.

Пуля пробила Бороде грудную клетку и застряла в легком. Но у него был железный организм, и он не умер. «Его здоровья хватило бы на полдесятка таких, как мы с вами, — сказал Мохову доктор в больнице. — Будем надеяться, что дня через три он придет в сознание».

Эксперт-криминалист, приехавший на место схватки, снял с пальцев Бороды отпечатки, составил дактоформулу и утром связался с зональным и союзным информационными центрами. Ответа ждали к обеду.

Грузин был тоже задержан и сразу же по приезде в отдел допрошен. Он признал, что Борода предлагал ему пушнину и весьма дешево.

После пятиминутки начальник уголовного розыска попросил Мохова задержаться. Приподнявшись было, Мохов снова опустился в кресло и закинул ногу на ногу. Симонов неодобрительно покосился на него. Мохов едва заметно усмехнулся, но ногу убрал. Симонов любил порядок и строгую дисциплину, будь его воля, он бы всех оперативников постриг бы под полубокс. Поэтому перед оперативкой или пятиминуткой сотрудники старательно приглаживали волосы, застегивали пиджаки на все пуговицы и перед входом в кабинет придавали лицам строгое, деловое выражение. Мохова все это забавляло, и иной раз он специально приходил на пятиминутку без галстука и, словно забывшись, разваливался на стуле или в кресле. Реакция Симонова была мгновенной. Он останавливался перед Моховым, в упор смотрел на него, и желваки злобно перекатывались на его скулах. Не потому Мохов выкидывал эти фортели, что ненавидел Симонова, наоборот, он и все сотрудники любили Симонова беззаветно, уважали его, как никого другого, потому что сыщиком он был превосходным, и другого начальника себе не желали. Просто Мохов хотел, чтобы Симонов понял, что порой он ведет себя просто карикатурно, и из-за этого над ним втихую посмеиваются.

Симонов сидел за столом прямо, аккуратно сложив руки, как первоклассник на первом уроке. Он молчал некоторое время; потом сказал, болезненно поморщившись:

— Перепиши рапорт более подробно, в деталях. Почему его чуть не упустили, почему ты перестрелку на улице устроил.

— Так куда подробнее?.. — удивился Мохов.

— Повторяю, перепиши рапорт. — Симонов упорно не глядел на Павла. — Посоветуйся с Семиным и Петуховым, как лучше это сделать. Все причины объясните аргументированно. — Начальник розыска откашлялся и добавил с деланным равнодушием: — Я-то вообще понимаю, что большой вины тут твоей нет, но в области недовольны, что в городе пальбу затеяли. Сейчас, слава богу, не двадцатые годы.

Мохов непонимающе уставился на Симонова.

— Получается, что я должен был себя под пули подставлять, — голос Мохова дрожал. — Стреляй, мол, мил человек, а я тебе тем временем приемы самбо показывать буду. Зачем же мне тогда пистолет доверили?

— Я тебе в третий раз говорю. В первом твоем рапорте — простая констатация фактов. Перепиши его более подробно, с железной аргументацией, что и почему. Неужели ты никак не поймешь?

— Хорошо. — Мохов невесело усмехнулся и дернул подбородком. — Разрешите идти?

— Иди.

Выйти Мохов не успел. В кабинет без стука влетел Пикалов. В руках он держал лист бумаги. Симонов зло посмотрел на него и хотел было уже что-то сказать, но сдержался.

— Ответ из информационного центра МВД пришел. — Пикалов торжествующе помахал бумагой. — Аристов Василий Миронович, сорок шестого года рождения, ранее судимый. В настоящее время разыскивается за крупную кражу из универмага. Я помню эту ориентировку. Мы тогда вместе с розыскниками из внутренних войск отрабатывали его связи в городе, потому что поиск по горячим следам ничего не дал…

— Чему ты радуешься? — оборвал Пикалова Симонов. Он был явно расстроен. — Час от часу не легче. У нас под носом бандит с обрезом ходит, а мы ни черта не знаем об этом. — Стиснув зубы, он неприязненно смотрел на оперативников. — Если за такое отношение к работе меня вместе с вами уволят из органов, это будет справедливо.

Мохов и Пикалов стояли, вытянувшись в струнку, как на строевом смотру.

— Я уверен, что в городе он совсем недавно, — осторожно заметил Мохов. — Иначе мы бы знали о нем. Не сомневаюсь, что он сам подтвердит это, когда придет в сознание.

Несколько минут тяжелая тишина висела в кабинете. Симонов сосредоточенно разглядывал потрескавшуюся полировку стола. Наконец сказал:

— Хорошо, будем разбираться. А ты, Мохов, в рапорте отметь, что рецидивист Аристов наверняка знаком с некоторыми методами работы уголовного розыска. Все, идите.

Мохов благодарно посмотрел на Симонова и вышел вслед за Пикаловым.

В коридоре, поравнявшись с ним, вдруг вспомнил, о чем еще с утра, выйдя из дома, хотел спросить его:

— Бычкова, водителя нашего, знаешь, конечно?

Пикалов кивнул.

— Хорошо знаешь?

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо подтвердил Пикалов.

— На твой взгляд, он нормальный?

Пикалов недоуменно покосился на Мохова:

— Вполне.

— А злобу в нем, раздражение, ненависть, я бы сказал, патологическую ненависть к жулью не замечал?

— А, ты об этом. Есть такое дело. Только не думай, психически он вполне здоров. Память детства. Когда ему десять лет было, его маму четверо парней изнасиловали. Почти на глазах у него.

— Вот оно как, — задумчиво протянул Мохов.

Придя к себе, Мохов вызвал Семина и Петухова и, ожидая, когда они появятся, сел писать рапорт.

Пикалов готовил к заслушиванию перед руководством уголовно-розыскного отдела справку по квартирной краже, совершенной месяц назад. Дело никак не могло сдвинуться с мертвой точки, и Пикалова склоняли на каждой оперативке. Он еще раз перечитал подробную справку и, оставшись доволен, отложил ее. Потом вынул из стола суточную сводку происшествий по области и городу и стал внимательно их изучать. Неожиданно он удивленно протянул: «Вот это да!»

Мохов поднял голову.

— Как фамилия той дамочки, с которой твой родственник сожительствует? — спросил Пикалов.

Мохов сразу не сообразил, о чем идет речь. Но, догадавшись, почувствовал, как заколотилось сердце.

— Санина… — ожидая чего-то очень неприятного, вполголоса ответил он, — Светлана Григорьевна.

— Все верно, — сказал Пикалов и протянул сводку. — Читай.

Нечетко пропечатанные машинописные строчки запрыгали перед глазами: «28 июня, около 23 часов, неустановленным грузовым автомобилем возле дома № 2 по улице Коммунаров была сбита женщина. Ею оказалась Санина Светлана Григорьевна, проживающая… Пострадавшая доставлена в городскую больницу. На место происшествия выезжали…»

Мохов откинулся назад, словно перед ним лежали не листы обычной меловой бумаги, а зловеще шипящая гадюка.

— Что с тобой? — встревоженно спросил Пикалов.

Павел покрутил головой, мол, все в порядке. «Это случайность, — сказал он себе, — самая обыкновенная случайность. Возвращалась поздно домой, задумалась… Ведь столько людей попадают под колеса автомобилей. Такой век». Однако успокоение не пришло. И не придет, пока он не узнает, как все произошло на самом деле. Он вскочил со стула, начал поспешно запихивать бумаги в стол, но они, словно живые, выскальзывали из рук и с недовольным шуршанием валились на пол. Мохов отшвырнул ногой стул, полез под стол, комкая листы, собрал их в охапку, поднимаясь с корточек, ударился затылком об угол стола, раздраженно чертыхнулся, выругался, выпрямился и снова стал утрамбовывать бумаги в столе.