— Не ходите за мной! — крикнула не оборачиваясь. — Не смейте!

Убедившись, что она побежала в другую, противоположную от скрывшейся погони сторону, Николай медленно побрел по улице. Во многом ему следовало разобраться, о многом подумать.

Невеселыми были думы его!

Дверь в номер Астахова была заперта изнутри. Полковник Туманов негромко постучал. Щелкнул замок, и дверь отворилась. Астахов был в рубашке без галстука, в домашних туфлях. В правой руке он держал вечное, английского производства перо. На лице совладельца константинопольского банкирского дома промелькнуло удивление:

— Чем могу служить? — спросил он, пропуская Туманова в номер.

— Вы удивлены моим визитом? Разве вы сомневались в его неизбежности? — усмехнулся Туманов, закрывая за собой дверь.

Астахов прошел к столу, не оборачиваясь, сказал:

— Прошу, садитесь.

Он аккуратно сложил в папку бумаги, тщательно навинтил на вечное перо колпачок и наконец повернулся к Туманову.

— Слушаю вас.

Туманов не спешил с ответом. Собираясь в гостиницу к Астахову, он не знал еще, с чего начнет свой разговор. Но было ясно: от того, чем закончится этот разговор, будет зависеть многое.

Туманов понимал, что Астахов не относится к той категории людей и людишек, на которых одно упоминание о контрразведке способно нагнать ужас. Но все- таки и он, несмотря на свои капиталы и положение в обществе, был простым смертным. Да что об этом!.. В сложившейся ситуации все тайные и огромные возможности полковника Туманова, вся его власть над людьми, весь опыт контрразведки в делах подобного рода — все было бесполезно! Заявив в штабе Врангеля, что его преследует контрразведка, Астахов уже сам обрел власть над главой этого всесильного ведомства. И Туманов знал: теперь любой поворот с сергеевским документом может обратиться против него…

— Не кажется ли вам, полковник, что наше молчание затягивается? — напомнил о себе Астахов. — Я жду объяснений.

— Объяснений жду я, господин Астахов, — сдержанно сказал Туманов. — Вы позволили себе заявить, что мои сотрудники преследуют вас. Столь необоснованное обвинение, забота о чести вверенных мне людей заставляют меня решительно требовать от вас объяснений!

Астахов выслушал его спокойно. Неспешно ответил:

— Знаете, полковник, боюсь, что подобный тон лишает меня возможности вообще говорить с вами о чем бы то ни было. Что же до объяснений и доказательств, то за ними остановки не будет: их получит его высокопревосходительство Петр Николаевич Врангель. Вы, в свою очередь, сможете обратиться за разъяснением к нему!

Астахов встал, давая понять, что разговор окончен. Теперь в его глазах была только насмешка — насмешка сильного, ничего не боящегося и, кажется, беспощадного человека.

Все протестовало в Туманове, однако пришлось забыть и о гордости, и о самолюбии. Он знал: надо как-то спасать положение, но как?..

Словно подслушав его мысли, Астахов вдруг сказал:

— Господин полковник, я готов верить, что случившееся — результат недобросовестности ваших сотрудников. И если виновные принесут мне свои извинения… — он замолчал, как бы предлагая Туманову право выбора.

Это была прекрасная возможность перевести разговор в иное — спасительное русло, и полковник Туманов тут же воспользовался ею.

— Вы правы, Василий Степанович! Пожалуй, я не с того начал… Извините.

— Что ж, Александр Густавович, тогда начнем наш разговор сначала, — улыбнулся Астахов. Помолчав, добавил: — Знаю, у контрразведки есть тайны, посвящать в которые посторонних не принято. Понимаю также, что далеко не все вам приходится делать по своей воле. И все-таки позвольте задать вам вопрос, Александр Густавович: что хотели найти у меня ваши помощники?

Ответить на этот вопрос было не просто — ответить на него полковник Туманов вообще не мог. И он сказал то единственное, что ему оставалось:

— Прошу понять меня правильно, Василий Степа-нович. Вы сами изволили заметить, что в нашей… э-э… работе есть свои особенности. Это облегчает мое положение. Скажу откровенно: произошло недоразумение. Мои сотрудники приняли вас за другого человека. Они будут строго наказаны. Что же касается меня… — Он сделал паузу, как бы подчеркивая значимость признания, которое собирается сделать и, одновременно показывая, как нелегко дается оно. — Должен признать: я повел себя неверно, тщась во что бы то ни стало спасти честь мундира. Конечно же, мне следовало сразу же принести вам свои извинения. Позвольте сделать это теперь.

Астахов кивнул, показывая, что принимает извинения.

Сам никогда и никому не веривший, Туманов всегда искал в поведении других людей некий тайный подтекст. Он и сейчас усомнился в искренности Астахова. Подумал: «Не потому ли так легко удовольствовался он моим объяснением, что сергеевского документа у него все-таки нет?!»

Астахов продолжал расспрашивать:

— Хотелось бы знать, Александр Густавович, если что, конечно, не секрет… За кого же меня ваши люди приняли?

— К сожалению, этого-то я и не могу сказать, — улыбнулся Туманов. — И рад бы, но — увы!.. Да и неинтересно это: инцидент исчерпан, недоразумение мы уладили. Должен откровенно признаться: прийти к столь удачной развязке мы смогли лишь благодаря вашей терпимости.

— Нам ли, призванным заботиться о судьбах родины, опускаться до мелких склок! — отмахнулся Астахов. — А что до откровенности… Любое доброе чувство должно быть ответным, не так ли?

Астахов, говоря это, по-прежнему улыбался, глаза его излучали доброжелательность. Но что-то насторожило Туманова.

Тем временем Астахов уже протягивал ему небольшой пакет из плотной бумаги.

— Что это? — спросил Туманов.

— А вы посмотрите…

Развернув вынутый из пакета лист, едва взглянув на него, начальник контрразведки вздрогнул: это был злополучный сергеевский документ. Еще не веря своим глазам, не в силах унять появившуюся вдруг дрожь пальцев, Туманов прочитал неровные, положенные наискось в углу листка строки: «Провести надо срочно, дабы союзники не наложили рук на наши суда. Врангель».

«Резолюция верховного», — ахнул про себя полковник.

Он рассматривал документ, повергший в панику все врангелевское окружение, и чем дальше смотрел, тем крепче убеждался, что в руках у него не фальшивка, а подлинник. И когда последние сомнения исчезли, как можно сдержанней произнес:

— Интересный документ… Но, признаться, не понимаю, зачем вы показали мне его?

Когда Астахов заговорил, голос его был тих, и, как показалось Туманову, насмешлив:

— Не знаю, насколько интересен сам документ, но любопытство ваших людей ко мне, как я думаю, было вызвано именно им. Правда, вы разуверили меня в этом. Не сомневаюсь, однако, что вам в любом случае не лишним будет увериться, что этим документом я все-таки располагаю. Вы понимаете меня?

«Черт тебя поймет!» — подумал Туманов. Он хотел осознать, свести в единую цепь происходящее и не мог.

— А вам не кажется, что вы рискуете? — прямо спросил он.

— Я рискую, решаясь на что-то, но не тогда, когда привожу свое решение в исполнение, — ответил Астахов, Взглянув на документ, который держал в руке Туманов, он усмехнулся и добавил: — Простите, Александр Густавович, но я всегда верен принципу: прежде чем пускаться в какое-либо предприятие, необходимо заручиться определенными гарантиями. Мой вояж в Севастополь был бы ненужным риском, если бы я не имел достаточных гарантий. Так что, поверьте, показывая вам документ, я абсолютно ничем не рискую…

Астахов замолчал. Он сидел в кресле, внимательно рассматривая свои безукоризненно отполированные ногти.

Все то, что минуту назад Туманов не мог сложить воедино, слилось теперь в столь прочную, логически обоснованную цепь поступков и слов, что полковник понял: тщетной явилась бы попытка найти в этой цепи уязвимое звено. И, несмотря на огромное, ни с чем не сравнимое разочарование, почувствовал невольное восхищение и зависть к сидящему перед ним человеку… Нет, таких людей гораздо лучше иметь в числе друзей, нежели врагов!