– Жавронки-и-и!

На руках звенели браслеты с оберегами и бубенцами. Радостные переливы разносились над поляной, над рощей, и дальше, над ледяной рекой.

С наибольшим вниманием за песней Василисы следили её мать Годислава и Святослав. Он, как и все, повторял вслед за нею древние слова заклички Лета.

В Роще шумели, не слыша тонкой песни невидимого в небе над снежным полем первого жаворонка.

Третьей выступила Тереслава. Скинув с головы плат, подняла голову к небу и запела таким сильным, глубоким голосом, что перестали петь птицы.

– Лето, лето, вылазь из подклета! А ты, зима, иди отсюда с сугробами высокими, с сосульками мокрыми! А ты, лето, иди сюда, – с сохой, с бороной, с кобылой здоровой! Лето теплое, лето щедрое, хлебородное!

Ведунья с удовольствием слушала заклички. Она вышла впереди девиц, поклонилась князьям и повернулась к народу.

– Началась Масленица! Первый блин Комам, хозяевам леса!

– Наконец-то, хозяин леса проснулся! – закричали женщины.

Трое мужиков, давно сыгравшихся на посиделках, все из деревни Непорово, задудели хороводную песню, их супруги затрещали трещотками. Пока основное действо не началось, Ведунья подскочила к котлу и снова перемешала длинным половником кашу-кутью.

Из глубины Священной Рощи, топая по тропинке в окружении детей, разодетых в старые полушубки, вывороченные мехом наружу и в портах с яркими заплатами, шел, переваливаясь, упитанный Жур, ряженый в медвежью шкуру и в вычищенной медвежьей голове. Он подхватил тяжелую корзину с блинами.

Рядом с Журом-Медведем, в бабской шубе, в нарядном платке, с наведёнными сажей бровями и румянцем от свёклы, шел, приплясывая, его друг и сосед, худющий Торча.

За ними семенила супруга Журы, толстая Ладимира, надев на себя семь пёстрых платков – один на голове, два на плечах тулупа, два на рукавах и два на поясе. Она тащила за собой белую, без единого пятна козу Белянку, обряженную в клетчатую, синюю с красным, понёву. Коза, единственная такая белая на всю округу, дурея от запаха медвежьей шкуры, рвалась в сторону, но Ладимира держала её крепко.

– Смотри, сколько нанесли блинов, наедимся сегодня все и дети тоже. – Говорила Ладимира супругу, вытягиваясь к его уху под медвежьей головой.

– Если раньше не расхватают, – сомневался Жура. – Голодных много. Вся семья Бортников сейчас недоедает. Семья Ванды с беременной Любашей и внуками. У Дубыни с Потаньей беда. Она после выкидыша мало встаёт и хозяйством не занимается. А уж бабка Щука, грязная засранка, и дед Блоха, не знающий где в доме веник стоит и где веник в мыльне висит, чего стоят. Осенью на свадьбе в Корзово по двадцать блинов съели, чуть не померли. И как поперёк горла им не встало?

– А я на что? – негромко возмутился Торча. Я этих самых вонючих стариков и близко к корзине не подпущу. Сами ведь они ни одного блина никогда не принесут, ленивые. – Ты, Жура, главное играй Кома сильней, а я уже и мешок для блинов приготовил. – Он поправил платок и обернулся к супруге. – Тихомира, не отставай.

Тут дети и подростки стали тянуть руки к блинам, но Торча высоко поднял тяжелую корзину, поставил себе на плечо и прикрыл одним из платков, снятом с плеча Ладимиры.

– Рано пока ещё, терпите.

Завидев ряженых, Ведунья прихватила глиняный подойник, подошла к Ладимире, поклонилась ей и козе Белянке, села на корточки, выдоила молоко и накрыла подойник сверху блином. Подошла к ногам чура Рода, к центральному костру, кинула в него блин и выплеснула молоко. По поляне разнеслись запахи жжёного молока и хлеба, отмечая начало праздника.

– Все целуемся и желаем здравия! – Крикнула Ведунья и подошла к толстому Журе в медвежьей шкуре. – С Масленицей тебя, Ком-зверь, с тёплым ветром и сильным солнцем.

Взяв из корзины блин, Ведунья засунула его в пасть головы медведя.

– Кушай, кушай, Ком-батюшка, передавай привет проснувшимся Лешакам и Лешачихам! Водяному и Русалкам! Лесным Берегиням! Охотнице Деване и мудрым Ягиням, живущим на лесных опушках.

– Пер-р-редам, – рыкнул изо всех сил Жура из-под медвежьей головы и съел первый масляный блин из жертвенной корзины.

Протянув руки-лапы, Жур ходил вокруг общего костра, хватал и обнимал тех людей, что стояли ближе, целовал. Мужиков в бородатые щёки, девок и баб взасос, пока те не вырывались из его лап.

Торча щедро раздавал блины тянущимся к нему детским ручкам. Неприятных старика Блоху, и тётку Щуку хотел обойти, но они сами стащили из корзины по несколько блинов.

За Журом-Комом и раскрашенным Торчей, стараясь не запутаться в длинных юбках, танцевала Тихомира, тряся под зимней одеждой толстым телом с отвисшим животом и грудями. Открыв свой мешок, она тихонько перекладывала в него блины из корзины. Это мало кто замечал, увлёкшись всеобщим целованием и музыкой, ставшей громкой.

Получив жертвенный или достав свой, принесённый блин, люди подходили к Ведунье, и она клала на блин вкусную кутью. А кто совсем терпеть не мог, в основном захмелевшие ещё дома мужики, подставляли ладони с лепёшкой снега вместо блина.

Снежана обошла очередь к кутье и подставила свой блин, за нею пристроилась её подруга старая Поливана и они, откусывая блины, отошли в сторону обсуждать соседок и гостей.

В центре торжка постепенно образовался хоровод и множество людей пошли вокруг костра и чура Масленицы.

– Ой, Лада, ой Лель, перепень-перепень. Как взростёте до Ярилы, до солнца, до жаркого, подарите нам лето урожайное, – пели женщины, идя в хороводе слева направо, повторяя ежедневный круг солнца.

Коза Белянка, успокоилась после дойки и с удовольствием жевала подносимые близко стоящими людьми, блины.

– Ешь, коза-летница, приноси молоко жирное.

– Пора домой, – объявила козе Ладимира и, отталкивая руки желающих покормить священное сегодня животное, потащила её из рощи.

Проходя мимо соседского дома Крепконого Долгуши, Белянка заблеяла тонким голосом и ей ответил Боец – серый козёл, от которого у половины коз в Явидово были козлята. Сам Боец больше всего любил Белянку. Летом и осенью, когда скотину выгоняли на траву, он срывал колышек, к которому был привязан, и пасся рядом с Белянкой, опасливо оглядываясь, чтобы не появился соперник, козёл с другого конца деревни, покрывавший остальных коз.

Заведя козу в загон, Ладимира поспешила обратно в Священную Рощу. Одной сидеть дома, без детей и супруга Журы, в обычный день было тихим праздником, но в настоящий праздник – скучно.

– Подходим и отмечаем начало Масленицы! – Распорядился Переслав.

С силой снимая крышки с корчаги с хмельными напитком, воротник Тимослав зачерпнув половником квас, первую кружку налил себе, выпил. И только потом начал наливать другим.

– Кружки возвращайте быстрее! Всем отметить хочется! А кто спрячет княжью кружку за пазуху, я больше не налью! Я всех помню!

При первом окрике, Годислава аж вздрогнула, но, зная, что воротник не сводит с неё глаз, обернулась к нему и улыбнулась, но не широко, стараясь, не показать выщербленный справа верхний зуб.

Мужики пили медовуху суетливо, стараясь снова встать к корчаге. Бабы пили обстоятельно, оценивая вкус напитка.

– У меня слаще.

– А у меня крепче, я с хреном ставлю.

– А теперь поклонимся нашей Ладушке, берёзе белой-белоствольной! – Продолжала руководить Масленицей Ведунья. – Поблагодарим её за ту силушку, что отдаст она нам своим соком, своей кровью белою, и попросим прощения за рану, что нанесём мы ей после зимушки.

Подхватив пустое ведро, Ведунья подошла с северной стороны к самой близкой к чурам Богов крепкой берёзе. Ковырнув ножом зажившую за лето дырочку в стволе, наискось срезала ветку, вставила её в ствол и пристроила в ведро. Поцеловав белую с чёрными чёрточками кору дерева, Ведунья погладила её и повторилась.

– Прости, урона тебе не будет.