– Что же ты? Идем скорее!

Седая голова мелко затряслась, скрюченные пальцы еще сильнее сжали мешок.

– Вода… Лиман… Нельзя. Лиза не велела!

– Да уж! Устала, бедная! Полечились, называется! – Таня повернула назад, аккуратно обошла лужу, взяла старушку за руку, повела за собой.

Выйдя за ворота диспансера, Серафима прислонилась плечом к свежеокрашенному забору.

– Не пойду дальше! Не могу, не хочу! Устала.

Вот так приехали! И не сделаешь ничего. Опять не рассчитала. Вот всегда так. Придется такси брать. Сосчитав всю наличность, девушка открыла приложение на смартфоне, вбила адрес, с тревогой посмотрела на цену за экономвариант. «Слава богу, хватает! Вызываем. Так, черная «Киа Рио» будет через восемь минут. Уф, можно передохнуть». Машины проносились мимо, старушка, ослабев, опустилась на пыльный пень, на желтом рукаве виднелись черные пятна.

Тут из ворот диспансера появился доктор Литвинов и решительно направился к ним. Таня глянула на него свысока и демонстративно отвернулась. Человек в неряшливом белом халате опасливо посмотрел на старушку.

– Отвечайте: где карта вашей бабушки? – Он был просто в ярости.

– Какая еще карта? – возмутилась девушка.

– Медицинская! Она лежала на столе, когда вы затеяли спектакль.

– Что-о-о?! Вы еще обвиняете меня в воровстве?! Да как вы смеете! – Праведное негодование захлестывало. – Мало того, что с больными общаться не умеете, так еще и за бумагами не следите!

Девушка сорвала с плеч рюкзачок, дернула молнию.

– Вот, смотрите, обыскивайте!

Врач, смущенно покраснев, проверил все отделы – ничего. «Блин! До чего же мерзко всё складывается! Одно к одному. Мало того цирка, так еще заведующий дело под контроль взял, велел всё оформить, чтоб комар носа не подточил. Какой уж тут комар, когда всё запорол на фиг! Где писать, когда карту как корова языком слизала? Весь кабинет облазил – нету!»

Глаза девчонки обжигали гневом; он чувствовал, что она не врет, и не отступал лишь по инерции.

– Что, убедились? Может, еще раздеться перед вами? – Голос звенел; она скинула курточку, оставшись в одной футболке. – Вот карманы, проверяйте!

Литвинов начал мямлить извинения, но тут из-за угла вынырнула девица с фиолетовыми волосами и ринулась к ним.

– Толик, я вам не помешала?! Это твоя подружка? – истерично взвизгнула красотка, хищно взмахнув длинными сиреневыми ногтями.

– Эля, не мешай! – рявкнул молодой человек. – Видишь, я по делу разговариваю!

– По делу, конечно! – передразнила девица. – А раздевается зачем?

– Всё, хватит, надоело! – Ни разу еще за два месяца знакомства подружка его так не раздражала. – Пошли поговорим! – Он буквально потащил фиолетовую девушку к кустам сирени.

Таня чувствовала себя отомщенной. Ничего он не умеет: ни работать, ни любить. Всё самое главное в жизни мимо него проходит.

Надела куртку, и тут у въезда в диспансер как раз припарковалась черная, опрятного вида машина. Номер тот самый, можно садиться; поздоровалась с водителем, сказала, что не одна, и ткнула пальцем в сторону старухи в желтом платье с оборками. Серафима долго не хотела вставать с пенька, пришлось буквально на себе тащить ее до машины, с трудом усаживать на заднее сиденье. Когда дверца захлопнулась, девушка испытала настоящее облегчение. Взглянула на черный свежевыкрашенный забор диспансера и решила, что никогда больше сюда не придет.

Знакомый двор показался на удивление быстро. Таня торопливо расплатилась и потащила старушку к подъезду. Учуявшие хозяйку собаки подняли такой громкий лай, что, казалось, сбежится весь дом. Испуганно озираясь по сторонам, она никак не попадала ключом в скважину.

Войдя в квартиру, помогла старушке сесть и разуться. Никогда еще она не видела ее такой угнетенной. Нужно скорее ее покормить и уложить в постель. Долго распутывала обмотанный вокруг запястья длинный черный шнурок. Это же надо было взять такую идиотскую сумку! И что она только в ней носит?! Таня развязала мешок и заглянула внутрь. Что это? В руках оказалась тоненькая медицинская карта, та самая, которую искал Литвинов.

– Сима, зачем ты это взяла? Отвечай!

Старушка равнодушно глянула на историю болезни, подслеповато прищурилась и прочитала вслух:

– Петрова Серафима Васильевна – это я! И бумажка, значит, моя! Когда забирала Мишонка с его стола, и это взяла, чтобы гаду тому ничего нашего не досталось!

Представив себе ситуацию, Таня рассмеялась. Ай да Сима! Ай да молодец! А доктор ее за человека не считал, поэтому и не проверил. Или струсил подходить: вдруг укусит?!

Девушка уже хохотала вовсю, а бабушка слегка улыбалась из солидарности.

– Пойду лягу, ладно, Лиза? Что-то устала совсем.

– Конечно-конечно! – Таня торопливо уложила «сестренку» в постель и кинулась к медкарте.

С нетерпением открыла и побежала к себе в комнату, читая на ходу. «Интересно, что там такого особенного, что пациентам в руки давать запрещено? Диагноз «шизофрения неврозоподобная» – противный, оскорбительный какой-то! Но спорить не могу, она реально чокнутая!»

Отпечатанную на пишущей машинке выписку прочитала в один момент; потом еще раз, стараясь ничего не пропустить. Вот всё и подтверждается! Девушку охватило радостное возбуждение, которое быстро сменилось разочарованием. Ничего нового! И про клад ни слова. Жаль, а так интересно могло получиться!

Таня была не из тех, кто быстро сдается; она принялась изучать карту досконально, старательно разбирая непонятный, «врачебный» почерк. Серафима посещала диспансер нерегулярно, только один раз лежала в больнице, вела себя тихо, замкнуто, работать не могла, обслуживала себя с трудом.

Вроде бы всё шло гладко, течение болезни почти без обострений. Вот именно что «почти». Была же одна госпитализация, из-за чего-то нарушилось равновесие? Таня снова схватила ветхую выписку, но обращала внимание уже не на «военную» историю и упоминание об исчезновении сестры, а на обстоятельства, при которых потом ухудшалось ее состояние.

«Настоящее ухудшение в течение недели. Когда, со слов больной, к ней в парке подошла женщина, представилась подругой пропавшей сестры, расспрашивала о сестре, предлагала помощь…»

Так-так, что за женщина? Но как Татьяна ни вчитывалась в медкарту, так ничего конкретного и не нашла. Жаль – ниточка оборвалась, едва показавшись. Вскочила с дивана, порываясь расспросить саму Серафиму, но разве можно помнить, что было сорок с лишним лет назад?! А у этой еще и в голове ничего не держится: не может усвоить, что на дворе июнь. Чуть не все месяцы переберет, пока нужный назовет. И улыбается так виновато, что про год спросить язык не поворачивается. Впрочем, как муж сестры мишку порвал, помнит, а это же совсем давно было.

Девушка решительно шагнула в коридор; споткнулась о теплый мохнатый клубок, охнула, толкнула дверь бабкиной комнаты. На ободранных половичках зашевелились рыжики, синхронно, как по команде, начали зевать и потягиваться, вопросительно виляя хвостами. Единственное помещение, где всё оставалось как было. Корзины, сумки, горы старых тряпок и запах сырости, плесени, псины. Изодранные когтями обои, паутина по углам, обглоданные кости и куски засохшего хлеба – всё, что Таня много раз порывалась убрать, но, натыкаясь на злобное рычание и жалобные всхлипы, оставляла как есть. «Привычная среда обитания – важная вещь, не вздумай трогать!» – распинался отличник Данька, когда она описала ему этот ужас.

Снова подумала, что мало понимает в медицине, но развить мысль не успела; два влажных носа нетерпеливо ткнулись в ноги с разных сторон; послышалось глухое ворчание. Решительно села на древний, шаткий диван, положила руку бабушке на плечо, легонько потрясла. Протертый, засаленный плед съехал на пол, показался желтый рукав в пятнах черной краски. Раздеваться перед сном Серафима категорически отказывалась, меняла одежду по мере загрязнения, в среднем раз в две недели.

– Сима, проснись, разговор есть!

Бабка заворочалась, резко села в постели, принялась тереть глаза и трясти головой, озираясь по сторонам. Но через пару минут взгляд стал осмысленным.