…И поскольку «мысль изреченная – в мире частично ощущаемом – есть ложь», то мысль написанная – зачастую неправдива столь же. «И если не будем в суете читать, чтобы читать не то, и в суете же писать, чтобы писать опять же не то, может быть, сумеем вовремя и во всей широте оценить именно – То, изредка приходящее к нам, Большое, Светлое и исконно в этом Мире наше, на которое вовремя и адекватно отреагируем». Именно так учит «Словарь» Светлейшего Shri Kuchakt с основами психологики, дающий понять, – что есть «то», а что «не то», в этом, иногда поблескивающим развернутому сознанию своими невидимыми гранями таком сложном и одновременно простом мире. «Словарь», с которым пока еще так мало знаком наш читатель.

Не дал Бог крыльев женщине. Вместо крыльев дал ей мужчину. И женщина, чтобы летать, вынуждена искать его любовь. В этой жизни ей остается только надеяться, что этот самый мужчина, может быть, и подарит ей крылья.

Каждой женщине требуется чудо.

ДЕВОЧКА-ПРИНЦЕССА

«…Эмэври! …Эмэ-эври!..» – однажды в юности ранней, в то время, когда романтикой были завораживающие синие ночи, что «взвивались кострами», мне, просыпающемуся под небом страны «счастливого детства», откуда-то послышался возглас «маленькой принцессы» – девочки. Ее голосок был где-то немыслимо далеко, но, в то же время, был так ясно слышим, будто звучал во мне… И какая разница, что означало это слово. Я внутренне понимал: этот крик пронизанного надеждой доверчивого неземного создания – призыв не забывать нечто чистое и светлое, что нельзя предавать, проживая эту непростецкую жизнь, которая только начинается и которая только будет…

С этого момента во мне поселилось прозрачное, как кружево, еще смутное, но понимание: каждая женщина втайне знает лучше всякого мужчины: куда лететь…

Отрочество…

Время, когда еще нет любви, а в полузрелых сердцах только начинает теплиться то, с чего она, любовь, начинается – жажда романтического. Именно тогда мы, кто рождены быть неисправимыми романтиками, ведем дневники, доверяя только им, и начинаем носить в себе не любовь, а лишь, как каждый свою интимную правду, – ту же самую романтику. Но с тем и учиться осмысленному восприятию действительности. И майской, бессонной ночью прекрасные, еще полудетские трепетные мысли «не о том», бесконечно варятся в голове взрослеющего, уже не ребенка, воспаляя сознание мало реальным, больше фантазийным инвалидски-эротическим образом, и рука тянется к созревшим и, возможно, уже налившимся желаньем гениталиям, что вдруг самовольно превратились в «свинец с крыльями»… Но вожделеннейшего, порожденного смутными мечтаниями объекта рядом нет и не предвидится, но если бы и был, то воспаленные представления не стали бы реальностью – слишком велик барьер между настоящим и тем – что в мечтах…. Романтика – (по Shri Kuchakt) – «фантазирование на низменном, съедающее созидательную качественность в человеке»*. …Здесь я со Светлейшим Бхагваном не со всем согласен, или чего-то не понимаю: я все же думаю, что романтика, по крайней мере, у нас, у начитанных бывших советских, – положительно, начало любви.

…Где же она сегодня, романтика, как начало жизни духа. Романтика, самые примитивные планы которой теперь не поймаешь с гитарой у костра, как в достославно-оттепельные шестидесятые, но какая просто могла жить в иных юных созданиях как ощущение Вечности. Такая романтика сегодня редкость. Ибо эпоху брежневского безвременья все же дававшую, оказывается, копить человечески-немелкие сердечные и ментальные качества сменила, по меткому определению Shri Kuchakt, – эпоха полного «вапизма»*, т.е. манера жить, угнетая свою духовность потребительским прагматизмом во всех бытийных сферах.

…Да и бывает ли оно вообще, называемое «безвременьем», «брежневским», или каким другим? Уверен, «брежневского» не было, ибо это «безвременье» родило, как минимум, хотя бы Высоцкого, Шукшина…, «Белое солнце пустыни».., фильмы Тарковского… Да и как может быть какое-то «безвременье», если во времена любого «безвременья» живут на земле женщины, знающие, куда лететь…

Не от скопцов ли не способных видеть жизнь в ее полноте этот термин. …«Спасет не мир, но человека в этом мире – умение полноты целостного восприятия этого мира; умение сделать приятием все окружающие миропроявленности» – изрек Shri Kuchakt. Стало быть, – далее последней даты в календаре племени Майя ограниченным скопцам, придумщикам «безвременья» – «многая лета» не светит.

Временами память вдруг словно ни с того ни с сего ретроспективно окуная в прожитое, лишний раз убеждает: самые большие и настоящие в жизни Учителя – это наши близкие и любимые. Только они в значительной мере делают из нас тех, кем мы, в конце концов, становимся. Путь же или опыт становления человека Человеком, если настоящий, у каждого только свой собственный. Что касается мужской человеческой половины, то здесь мне даже трудно и представить, что у снискавшего способность к Любви с большой буквы, Любви безусловной, Космической, Любови плана Божественного, могло обойтись без Женщины. Без Женщины зрелой. Зрелой, не в смысле возраста, а со значительной, то ли сохраненной, то ли наработанной, или невесть откуда взятой сущностной женственностью; глубинно женским, и я склонен считать, интуитивно более правильным пониманием происходящего; более высокой, нежели мужская, шкалой ценностей внутренней.

Кто бы что ни говорил, – а была своя романтика и посреди унылого тоталитаризма, который, с такой вдохновенной бульдозерностью сокрушен, в том числе, и не без усилий твоих собственных. Вот она, жизненная дуальность: сегодня в период, уже далеко постперестроечный, чувствуешь себя – то наконец, освободившимся, то у н е с е н н ы м в е т р о м из среды, когда-то тебе до боли сродственно привычной, взрастившей свою романтичность в лавировании между рамок идеологии однопартии и не особо советским миром, утверждавшимся в кухонных посиделках, миром «битлов», бардства, …шопенгауэров, ремарков, камю…

Уже мне не суметь вспомнить в точности, с каких пор стала сопровождать нас по жизни именно «семидесятническая» романтика. Наверное, с самого нашего песенного детства, когда наряду с неизвестно кем производимыми гибкими грампластинками с «хэппишейками», являвшимися на фоне вполне пристойного, но малозамечаемого нами как отечественного творчества Бюль-Бюль Оглы – Кобзона – Хиля.., над страной, что еще могучей, не спотыкающейся поступью двигалась к коммунизму, прозвучали мелодии Рафаэля Грандье и «полузаграничные», румыно-советские, «Песни моря», на мгновения затмив для нас Хампердинка и Тома Джонса… В сверкающем только для отечественного слушателя водопаде советской эстрады любезным слуху ручейком журчали песни Ободзинского- Мулермана- Мартынова… Запоминаемыми и проникновенными иногда слышались отдельные «вещи» – так говорилось о наиболее удачных хитовых песнях горстки исполнительниц, среди которых заметнейшей была, конечно, Эдита Пьеха. Многое, из задевшего наши сердца песенного волшебства, пришло из шестидесятых. …Но конец шестидесятых принадлежал уже нам – семидесятникам.

…На взросшие в нас, семидесятниках, романтические всходы не могли не оказать и песни в исполнении Георга Отса больше ценимого нашими «предками», чем нами, «Я люблю тебя жизнь», и в его же исполнении «С чего начинается Родина»…

…Говорю много о песнях, потому, – как уверен, что романтика и, может быть, потом нечто большее, чем романтика, начинает проникать в людские души прежде всего из песен, мелодий, которые человека окружают. К словам известной певицы «Любовь без музыки – глуха», что есть бесспорным афоризмом, я бы добавил «…а романтика – нисколечко недоступна»; любовные которые поначалу есть романтические струны, сродни, если не гитарным то скрипичным или виолончельным, и не чтящий никакую музыку вряд ли склонен любить или хотя бы быть романтиком. «…Тот не будет счастлив никогда» – не оставляя никакой надежды неромантикам, – тем, кто песни петь и слушать не умеет – заключил о песнях в песне Кобзон.