Литмир - Электронная Библиотека

Гагарин был закаленным воином; за Мачинское дело он получил орден Святого Георгия 4-й степени. Сделав ночью переход свыше тридцати верст, русские на рассвете обрушились на турок, которых было почти втрое больше, и, отражая все контратаки, захватили укрепленный лагерь и обратили их в бегство. Но тогда они сражались в чистом поле, где было пространство для манёвра. А здесь… В пороховом дыму не видно ни зги; раненые падали на убитых, живые спотыкались о тех и других. Польские бунтовщики подползали на брюхе, прячась за трупами, и потом стреляли в русских солдат почти в упор. Развернуться и перестроиться было негде, да ещё и нужно беречь заряды, которых осталось в обрез, а новых взять негде. Бой продолжался уже два часа. Каре плевалось огнём, каждый залп был убийственным, но залпы эти становились всё реже. Гагарин увидел, как Милашевича с залитым кровью лицом несут на руках в ближайший дом; значит, теперь он старший по званию.

– Слушай мою команду! – закричал он. – Пушки вперед!

Измазанные гарью солдаты в некогда светло-зеленых мундирах подтащили поближе к переулку два легких орудия; к Гагарину подскочил подпоручик-артиллерист:

– Ваше превосходительство, зарядов осталось на шесть выстрелов!

– Подпустить поближе! Стрелять картечью! Разом!

– Слушаюсь!

Канониры, взявшись за рычаги, навели пушки на наступающую толпу; первый номер умелым движением прочистил ствол банником, подносчик передал слева картечную банку, заряжающий вложил ее в ствол; развернув банник обратным концом, они вдвоем с первым номером загнали снаряд до упора. Второй номер проткнул протравником картуз; его товарищ зажег пальник от фитиля; второй номер поднял руку вверх, давая понять офицеру, что орудие готово, но не успел подпоручик крикнуть «Пли!», как раздались два ружейных выстрела, и оба солдата с пальниками замертво упали на землю; один фитиль погас.

Первая шеренга пехоты дала залп поверх голов пушкарей, но он получился недружным: кое-кому стрелять было уже нечем.

– Штыки к бою! – отдал приказ Гагарин.

– Пли! – отчаянно крикнул подпоручик.

Ещё два солдата упали, не успев донести пальник до затравки: у одного из шеи хлестала кровь, другому пуля попала прямехонько под левую лопатку.

Гагарин стал озираться, ощупывая взглядом крыши. Вон, вон они! Подозвав стоявшего поблизости унтер-офицера, он велел послать людей на колокольню собора и на чердак дома против дворца Тышкевича. Сам же вытащил из ножен саблю и прошёл вперед, намереваясь прорываться к Саксонской площади.

– За мной, ребята! Ура!

– Ур-а-а! – грянуло сзади, и этот клич, словно волной, подхватил Гагарина и понес его вперед.

– За Отчизну! – крикнул усатый поляк в красном жупане и темно-синем кунтуше, с заломленной на ухо конфедераткой на голове. – Руби москалей!

Гагарин мысленно выбрал его для себя: вот кого он убьет первым. Но тут пуля ударила его в правое плечо, развернув вполоборота; хлынула кровь. Перебросив саблю в левую руку, Гагарин побежал снова, выискивая глазами красный кунтуш. Неожиданно прямо перед ним вырос ражий детина – косая сажень в плечах, в длинном кожаном фартуке. «Должно, кузнец», – успел подумать Гагарин, прежде чем тот наотмашь ударил его железной шиной в висок. Свет померк…

* * *

– Ваше сиятельство, к вам генерал Бышевский! – объявил по-немецки капитан Оде-де-Сион. И тотчас посторонился, чтобы пропустить королевского адъютанта.

Игельстрём поморщился: он сидел в кресле, в шлафроке и без парика, положив больную ногу на скамеечку, а теперь надо вставать, кланяться старику… Молодцеватый Арнольд Бышевский, затянутый в ярко-красный камзол под темно-синим мундиром с серебряными эполетами и аксельбантами, не скрыл своего удивления от того, в каком виде застал главнокомандующего русскими войсками. Неужели он не понимает, что происходит? Ведь его дом в буквальном смысле слова горит!

– Его величество послал меня возобновить вам прежнее предложение и просит не медлить с ответом, – сказал он по-французски. – Пока еще возможно обуздать разбушевавшегося зверя, вам следует немедленно – я подчеркиваю: немедленно! – вывести войска из Варшавы. Иначе король будет не в силах…

– Я немедленно еду к королю! – оборвал его Игельстрём. Он схватил колокольчик с каминной полки и позвонил. В дверь за его спиной заглянул камердинер. – Одеваться!

– Нет-нет, вы не можете… подвергать свою жизнь опасности, – быстро возразил Бышевский. – На улицах разъярённый народ, вас… Я полагаю, вам следует послать кого-то другого.

Игельстрём в нерешительности обвёл взглядом комнату. Коренастый Оде-де-Сион так и остался у двери, поблескивая золотыми пуговицами на зеленом мундире с красным воротником и обшлагами. На его круглом широколобом лице с коротким носом не читалось ни страха, ни волнения. Послать его? Он же офицер по особым поручениям, доставшийся Осипу Андреевичу в наследство от прежнего главнокомандующего – Михаила Каховского… Этот савояр к тридцати пяти годам успел побыть монахом, гусаром, польским коронным офицером, прежде чем перейти в прусскую службу, а оттуда в русскую – чтобы теперь уже воевать против поляков. Та еще шельма, наверное. Такому лучше не доверять: в любой момент вывернет мундир наизнанку. Да и жена его здесь, в Варшаве, на сносях, именьишко под городом – своя рубашка ближе к телу.

У окна, занимая почти весь простенок своей исполинской фигурой, стоял Николай Зубов – старший брат нового фаворита императрицы. Именно благодаря их «платоническим» отношениям поручик-конногвардеец за три месяца был произведен в подполковники, полковники и генерал-майоры. Графом Священной Римской империи он стал всего на семь месяцев позже самого Игельстрема. А всего-то и достоинств, что собой хорош и в службе усерден! Да усерден ли? Сколько депеш он, Игельстрём, слал его братцу – Платону Александровичу, чтобы польскую армию ослабить, а русскую усилить – что в ответ получил? Только упреки в трусости! А теперь вот – любуйся, любуйся в окно, до чего это довело!..

– Дядюшка, дозвольте, я поеду?

Андреас вышел вперед и щелкнул каблуками; звякнули шпоры. Осип Андреевич воззрился на него своими водянистыми глазами, бегая зрачками, чтобы племянник не мог истолковать его прямой взгляд как положительный ответ. Два младших сына его брата Густава, вверенные его заботам, сейчас находились далеко от Варшавы: двадцатитрехлетний Александр служил в пехотном полку Карла фон Гетца, девятнадцатилетний Густав, недавно произведенный в ротмистры, – в Изюмском легкоконном. Андреаса он оставил при себе, надеясь выхлопотать ему быстрое повышение по службе… За окном ухнула пушка, оконные стекла задребезжали.

– Решайте скорей, ваше сиятельство! – выпалил по-русски Зубов.

– Хорошо, друг мой, поезжай.

Игельстрём встал, опираясь на трость, и отошел к окну. Андреас подскочил к нему, чтобы получить инструкции.

– Скажешь королю, что… Мы уйдем из Варшавы – с развернутыми знаменами, c трубами и барабанами! И пусть еще… Впрочем, довольно, дальше сам. Ступай. Behüt Dich Gott![2]

Сев верхом, Бышевский и молодой Игельстрём потрусили по Медовой в сторону Сенаторской, но там им пришлось перейти на шаг: на узкой улице кипел рукопашный бой, русские солдаты отступали, теснимые поляками. Генерал сорвал с головы красноверхую каскетку с белым плюмажем и стал размахивать ею, крича, чтобы его пропустили. Завидев среди толпы поляков красный гвардейский мундир генерала Мокроновского, он удвоил свою жестикуляцию, стараясь привлечь его внимание. Мокроновский тоже что-то прокричал, и поляки остановились. Русские гренадеры, которыми командовал фельдфебель с саперным тесаком, быстро построились в несколько рядов у входа на Медовую, выставив вперед штыки. Бышевский тронул коня рысью; цокот копыт по мостовой раздавался непривычно громко в наступившей тишине, но при виде Игельстрёма в белом кирасирском мундире с золотым шитьем толпа вновь взорвалась яростными воплями: «Бей! Руби!» Коня русского офицера схватили под уздцы, самого его стащили с седла; десятки рук взметнулись в воздух, чтобы обрушиться на распростертое, беззащитное тело…

вернуться

2

Храни тебя Бог! (нем.)

3
{"b":"719083","o":1}