Как-то раз в начале лета, ранним вечером, в их дверь тихонько стукнула Ася. Мама открыла и даже не успела поздороваться – соседка прижала палец к губам и шепнула:

– Алевтина! Иди… Покажу чего.

У мамы сразу сердце ухнуло в живот. Следом за Асей она на слабеющих ногах спустилась со своего этажа на один пролёт лестницы, потом на половину второго…Спиной к ним, перед дверью сановной буфетчицы и её мужа, стояли Димка с Таей. Димка, встав на цыпочки, жал кнопку звонка.

Мама оглянулась.

– Т’тмотри, – еле слышно сказала Ася и ощерила свой жуткий рот в улыбке.

…Дверь открыли вдвоём – муж и жена.

– Клавдия Глист'гатовна! Владими'г Фифимыч! – привычно загундел Димка. – Дайте, пожалуйста, колбаски…

Лицо Клавдии скукожилось, как от лимона. Она втайне гордилась своим изысканным отчеством, а не друживший с логопедом Димка ронял его с пьедестала, потому что в «Глистгатовна» совершенно явно слышалась глиста. «Фифимыч» быстро смотался на кухню и с напряжённой улыбкой выдал просителям два тоненьких кружочка твердокопчёной колбасы.

Дверь захлопнулась. Дети сиганули через три ступеньки на улицу, а у мамы подкосились ноги. Она села прямо на лестницу.

– И вот так – т'то раз на дню, – вкрадчиво произнесла Ася со счастливой улыбкой.

…У мамы случился сердечный приступ. Она лежала в соседской квартире на кухонном диванчике с валидолом под языком и, не отрываясь, смотрела на Таю. Тая с ума сходила от этого взгляда.

Прекрасная Казашка кричала на высокой ноте:

– А вот пусть!.. Так им и надо!.. Сволочь буфетная! Не стоило тебе, Аля, соваться! Пусть бы всё лето за колбасой шлялись! Нечего выдрючиваться перед детьми своим дефицитом!

Димка тоже вносил посильные объяснения:

– Алевтина Ивановна! Не гасст'гаивайтесь! У них п'гавда много! – И показывал руками сколько. – Я видел… На кухне, над газом, так… (он показал как) висят. Там пять… или семь. – Димка задумался и виновато добавил: – Пахнут…

Тая тоже видела эти колбасы. В тот первый и единственный раз, когда они с Димкой были приглашены в заветную кухню. Их подробно расспросили – о маме, бабушке, папах, вскользь о Таиных оценках, угостили злополучной колбасой и мармеладом «Лимонные дольки» из круглой картонной коробки. Колбасные батоны притягивали взгляд. Они висели над плитой, на газовой трубе, длинной шеренгой, благородного красно-коричневого цвета, до блеска натёртые растительным маслом… И в самом деле пахли упоительно.

Стыдно, гадко было стоять переминаясь каждый день перед соседской дверью, но воспоминания – вкусовые, обонятельные – выворачивали нутро. Очень хотелось колбаски.

…Мама отлёживалась часа полтора. Потом они вернулись в свою квартиру, и Тая решилась наконец просить прощения.

– Мамочка, – робко вздохнула она, тронув маму за рукав.

Мама тяжело села на табуретку, повернула Таю к себе лицом, долго смотрела ей прямо в глаза, а потом проговорила, с трудом выталкивая слова:

– Нельзя… никогда. Знаешь… нам это не положено.

Тая поняла сразу. Не стала задавать вопросов. Кем не положено, почему. Не положено – и всё. Сухая колбаса, лимонные дольки, торт «Птичье молоко», немецкая кукла Эльза, японский зонт «Три слона» – не положено.

А что положено? Работать. Учиться в школе. Гонять с Димкой по двору. Пить чай с сушками «челночок» у Прекрасной Казашки. Ветчинно-рубленая за три пятьдесят кило, разваренная в скороварке. Серый холодец из кулинарии (в ехидном просторечии – «сиськи-письки»). Кофта-лапша. Габардиновая юбка. Ещё положено: «За апельсинами не занимать – заканчиваются!», «Слезьте с подножки, троллейбус не резиновый!», «Быстро выходим убирать двор – что ж, что выходной, не баре, не развалитесь!» И они послушно не занимали, и слезали, и выходили…

Иногда было просто невыносимо. За гранью воображения.

Зима. Тая в пятом классе. В большой комнате на потолке, вокруг трёхрожковой люстры (у них уже появилась люстра), вдруг начало разрастаться странное желтоватое пятно с коричневым ободком. Оно было не очень явным, с потолка не капало, но, к маминому беспокойству, постепенно всё же увеличивалось, меняя конфигурацию. И главное, было непонятно, откуда там может быть вода – наверху ведь тоже комната, не кухня, не ванная. Батарея далеко, у окна, а пятно в центре.

Всё разъяснила опять же Ася, зашедшая «по делам». Задрав свой толстый нос кверху и не слушая маминых версий о том, откуда вода, она просто и спокойно объяснила:

– Это Виталька. Т'тыт.

– Что?.. – севшим голосом пробормотала мама и привалилась к стене.

– Т'тыт, – подтвердила Ася. – Напьёт'тя и т'тыт.

Подумала и уточнила:

– У него там т'тул т'тоит. У телика.

– А что… надо делать? – еле слышно спросила мама.

Ася пожала плечами и повернулась спиной.

Мама, хватая воздух ртом, смотрела, как черногривая пифия, загребая своими корявыми ногами, споро ушлёпывает из квартиры, оставляя её наедине с осознанием того, что кто-то совершенно спокойно сидит наверху и нагло «т'тыт» прямо им на голову…

Мама впала в суточное оцепенение, совершенно не понимая, каким образом можно апеллировать к совести сантехника Витальки, находящегося в состоянии алкогольной комы всегда. Но тут, видимо, вмешались высшие силы и послали участкового, который скоренько оформил хозяина верхней квартиры в лечебно-трудовой профилакторий.

…Тая до сих пор помнит этот неистовый ремонт потолка. Мама готова была не спать, не есть, а день и ночь сдирать застарелые слои штукатурки со следами мерзкого пятна. Всеми ножами, которые нашлись в доме, какой-то плоской лопаточкой… Сил хватило только на то, чтобы отчистить овал вокруг люстры. А надо было ободрать весь потолок. Потом ещё размывать, белить в несколько слоёв… Короче, нанимать маляров пришлось срочно, платить им «по запросу». Все скопленные деньги улетучились в момент, а вместе с ними и мечта о диванчике-малютке для Таиной комнаты.

Вообще с деньгами частенько выходило достаточно нелепо. Мама ещё не успела отойти от предыдущей истории – когда неугомонный Димка красиво, квадратными буквами, нацарапал гвоздиком на передней двери соседской экспортной «Лады» нежно-голубого цвета слово «Жагули». Не из хулиганства, конечно, а, видимо, в благодарность за колбасу и лимонные дольки. Траты на ремонт двери Аля разделила с Прекрасной Казашкой поровну, потому что Тая, конечно, при сём художестве присутствовала, хотя в процессе создания надписи участия не принимала. Мать и бабушка долго выясняли, почему это Тая не удержала младшего товарища от необдуманного поступка. Тая молчала, упорно разглядывая свои тапки, а сама думала о том, что, господи, разве можно Димку от чего-то там удержать, когда он уже принял решение? Сами не знают, о чём говорят.

Ну и всегда в таком же роде. Поэтому, конечно, откуда они, деньги? История с «Жагулями» лишила маму возможности исполнить Таину мечту – купить на день рождения кроссовки. Нет-нет, не «адидасы» какие-нибудь, конечно, и не «ромики», а хотя бы корявое изделие со следами клея на швах, на негнущейся полиуретановой подошве в ларьке местного кооперативного царя Славы Гургелии. Но Золушка не мечтала так о хрустальных туфельках, как Тая об этих жёлто-полосатых утюгах. «Колбёги – сокрушённо роняла мама смешное бабушкино слово, – а стоят…» А дочка смотрела умоляющими глазами и улыбалась.

И вот теперь материальное благосостояние семьи было разрушено до основания, мама проплакала всю ночь, а утром… Утром на кухне Таю ждал ощетинившийся распиленной на одиннадцать частей церковной свечкой роскошный наполеон от Прекрасной Казашки, любимые ёжики с рисом (тоже не частое лакомство на их столе) и… розовая бумажка с вырезанными фестончатыми краями, свёрнутая вчетверо. На бумажке было написано: «кроссовки». Это был подарок-обещание, Тая поняла это и была счастлива, потому что точно знала – мама своё слово сдержит, ценой неизвестно каких усилий, но сдержит. Не так-то легко раздавала она обещания.

…Кроссовки мама купила, конечно, а с ними в жизнь Таи вошёл спорт. Ну какой спорт? Маленький, школьный, конечно. Спортивная секция по лёгкой атлетике, которая потом ни во что серьёзное не вылилась, но жизнь Таину поменяла радикально.