Ошарашенная тишина сменилась криками: «Как!», «Не может быть!», «Генерал, вы с ума сошли!». Но весь этот гвалт внезапно перекрыл то ли стон, то ли вопль Екатерины. Закрыв лицо руками, она дрожала. Мужчины замолкли. В зал ворвалась камер-юнгфрау Марья Перекусихина и кинулась к госпоже. В дверь неуверенно заглянули гвардейцы охраны, но тотчас же испарились при виде резкого жеста Вяземского.

Перекусихина, причитая и ругаясь на сановников, увела рыдающую императрицу в спальню, а мужчины остались в кабинете. Панин-старший, бледный как мел, сделал неопределенный жест в сторону Суворова и коротко потребовал:

— Объяснитесь, генерал.

Суворов окончательно сорвал с шеи платок и бросил его на стол. Потом оглядел присутствующих.

— От армии Орлова перестали приходить донесения моих людей. Потом перестали приходить донесения вообще из Москвы. Я отправил эскадрон карабинеров. Они имели стычку с конницей ребеленов под Свиблово. Ночью им удалось захватить одного из казаков. Три дня спустя он оказался здесь и сегодня с утра я занимался его допросом.

Генерал ткнул рукой в бумаги на столе.

— Это протокол. Можете сами ознакомиться. Но слова казака частично подтверждаются опросом местных жителей.

Он прервался, чтобы протолкнуть в ноющую грудь несколько глотков воздуха. Продолжил он тихо. Еле слышно.

— Орлов почти со всей армией попался в ловушку Пугачева. Все его войско либо убито, либо пленено. Убежавших мало. Все конные войска после битвы самозванец кинул на Москву с приказом захватить её с ходу, окружить кордонами и не выпускать никого. Это и произошло пятнадцатого мая. Павел Петрович решил прорываться из Москвы силой. Произошел бой, в котором он получил пулю в голову и скончался на месте. Сам самозванец, по словам пленного, движется на Москву с пехотными частями и должен войти в неё на днях. Если уже не вошел.

Все молчали, размышляя. Панин подтянул к себе бумаги и принялся быстро пробегать их глазами. В этот момент открылась дверь в опочивальню императрицы и на пороге появилась она сама. Лицо её покрывал лихорадочный румянец, глаза, казалось, блестят как сапфиры. Все поднялись со своих мест. Екатерина оглядела всех по очереди и заявила:

— На этом все, господа. Можете ехать в Москву и присягать новому императору. Я проиграла.

Она прошла к столу и рухнула на свое кресло.

Никита Панин неожиданно кинулся на колени перед ней и, обхватив её ноги, прижался головой к подолу платья. Парик его при этом резком движении съехал набок.

— Матушка, не сдавайся! — воскликнул он. — Не бросай нас. Без тебя всем нам или плаха, или изгнание. Не все ещё потеряно. И армия наша с турками покончила и готова за тебя биться, и деньги есть. Можем помощи у иностранных государей попросить. Ведь Пугачевщина — это как чума, и на их дом перекинуться может. Мы ещё не проиграли.

Екатерина с немалым удивлением смотрела на человека, который прежде непрерывно интриговал за ее спиной. Взглянув на остальных сановников, она увидела их солидарность со сказанным.

— И больше нечего либеральничать с этими холопами, — глухо прорычал младший Панин. — В дугу их. В бараний рог. Как зверей неразумных. А Пугача надо извести. Любой ценой. На нем вся смута держится.

Вяземский был менее эмоционален, но не менее решителен.

— Убийством вашего сына, государыня, Пугачев всему миру показал свое истинное лицо. Мы должны добиться от церкви отлучения для Пугачева. Более того, церковь должна донести до народа что он Антихрист и всякий присягнувший ему тут же будет отлучен от церкви как слуга дьявола.

Все эти голоса доносились до сознания Суворова как сквозь воду. Боль в груди все разрасталась и разрасталась. В конце концов мир сжался в ослепительную точку. Последней мыслью угасающего сознания было: «Как там мой Сашенька».

* * *

В Муроме я задержался на несколько дней дольше, чем планировал. Поддался на уговоры Баташовых и посетил их заводы на Выксе. Было нестерпимо любопытно посмотреть на первую в мире действующую отражательную печь, как назвали ее Баташовы. Да и вообще — взглянуть на крупный по современным меркам железоделательный завод. Разочарован не был. Несмотря на некую примитивность оснащения, завод внушал почтение своим размахом. Одна цепочка заводских плотин чего стоила.

Печей Баташовы построили сразу две, но одна во время моего визита оказалась полуразобрана из-за аварии. Это неизбежное следствие нарабатывания опыта. Я ведь только общие принципы объяснил, а уж сколько таилось тонкостей в этом деле, можно себе представить. Тем не менее, работой печи Баташовы были довольны. Её производительность была в десятки раз выше, чем у обычного переделочного горна, и при этом она не требовала для работы ни древесного угля, обходясь просто дровами, ни механического наддува. Весь процесс обеспечивался высокой, метров в десять, дымовой трубой. Первая ласточка мрачного промышленного ландшафта индустриальной эпохи.

Увы. Но этот этап неизбежен. Как неизбежен и шпионаж. Пудлинговые печи стали золотым ключиком для английской промышленности. К этому времени на островах уже научились делать добротный чугун на собственном коксе, но вот переделку его в ковкое железо пока что во всем мире проводят на древесном угле, а в Англии леса уже практически свели. Так что они вынуждены закупать железо в Швеции, Испании и России.

Стоит только островитянам пронюхать секрет пудлингования, позволяющего использовать любое топливо, как промышленность королевства станет поистине независимой. Рано или поздно это все равно произойдет. Предпосылки уже сложились. Но не стоит ускорять это. Так что с Баташовыми всерьез обсудил сохранение режима секретности и разумного, человеческого отношения к персоналу с целью вырабатывания у них лояльности.

В продолжение темы рассказал им и о прокатных станах. Ведь мало произвести много хорошего железа. Ему нужно придать полезную в хозяйстве форму. А прокатка позволяет деформировать металл дешево и быстро.

Купцы идею восприняли с энтузиазмом, но посетовали, что на столь могучую машину может потребоваться вся энергия их запруд. Успокоил их, что близится время механизмов, приводимых в движение энергией пара, но пока что рассказал про турбину поперечного потока, известную ещё как турбина Банки. Она не сложнее обычного водяного колеса, но вдвое эффективнее. Пусть пока начнут с неё.

В качестве госзаказа озадачил Баташовых отливкой пушек большого калибра. Нарисовал им схему отливки пушек из чугуна по методу Родмана. Точнее, по упрощенному методу, который использовали мотовилихинские литейщики при отливке «Пермской царь-пушки». Суть метода в том, что охлаждается полый стержень, формирующий канал ствола. Чугун, остывая вокруг этого стержня, создает бесконечное множество напряженных слоев, которые увеличивают прочность орудия при выстреле. Из-за этого стволы можно делать легче или при той же массе — калибр больше. Если у Баташовых все выйдет, то я получу ультимативную крупнокалиберную артиллерию. А ведь её можно ещё и нарезать…

После возвращения с заводов обнаружил в Муроме моих масонов. Они уговорили канцлера Перфильева отпустить их и свалили хлопоты переезда на своих секретарей и замов. Я был рад этому обстоятельству. Военные дела меня теперь почти не занимали, ибо Подуров, Крылов и прочие показали себя вполне компетентными военачальниками. Зато вопросы государственного строительства и внутренней политики выходили на первый план.

По дороге до Владимира я наконец узнал много любопытного о канцлере и его методах работы. В принципе меня все устраивало. Перфильев оказался трудолюбив, требователен и, чего я не ожидал, практически бескорыстен. Министерский аппарат, создаваемый им с нуля, неизбежно нес отпечаток его личности. Впрочем, и министры подобрались замечательные. Все они были людьми, примкнувшими ко мне ещё тогда, когда это было чревато плахой. Рычков, Бесписьменный, Немчинов, Максимов и мои масоны были людьми энергичными и не корыстолюбивыми. Всем им, конечно, не хватало опыта, но это дело вполне поправимое. Не боги горшки обжигают.