— Да и нужен ли нам ещё один король на наши шеи? — задумчиво продолжил Антонин. — Пусть и нами выбранный. Нам ведь только свобода от наших поместных господ нужна, а верховная власть пусть у Габсбургов остается. Так, может, сделать иначе? Давайте сочиним некий «Золотой Патент» от имени Иосифа Второго. В котором он дарует чехам все свободы, что мы хотим, и даже больше. Сделаем этот документ по всем правилам. На пергаменте. Золотом. С подписью и печатью императорской. Чтобы никто не усомнился в подлинности. Соберем тайный сейм всех мэров, где об этом патенте объявим, и уговоримся начинать вместе и дружно. Хозяев и католических прелатов в один мах выгоним из Чехии. При этом все неизбежно в крови испачкаются. По-другому, сами понимаете, не получится. А стало быть, все заодно будут до самого конца. И когда император на нас войска пошлет, то нам надо будет это как-то выдержать. Показать, что усмирять Чехию будет стоить очень дорого. Вот после всего этого мы сможем договориться с Иосифом по-хорошему, поступившись в чем-то, но и получив то, что мы хотим.

После нескольких секунд обдумывания собеседники зашумели, вскочили с лавок и стали орать: «Слава Нивлту! Слава мэру Ртыне!». Сам раскрасневшийся и довольный собой Антонин велел принести бутыль хорошего вина, сберегаемого для особых случаев. Разговор, подогретый дарами итальянских виноградарей, перешел в плоскость практического осуществления плана Нивлта.

Состряпать документ брался сам Антонин. Были у него идеи, как это провернуть. Организовать тайный сейм тоже было делом возможным, и мэры Слатина и Теплиц брали это на себя. Но вот по вопросу организации боеспособного ополчения энтузиазма особого не было. Прикинули, что в Богемии почти двенадцать тысяч селений и с каждого можно потребовать по одному-двух воинов. Это неплохая армия, но… Без костяка из офицеров и выучки кавалерия императора разгонит крестьян палашами, даже не вынимая их из ножен.

В принципе по селам жило много ветеранов прежних войн. Но уровня не выше капрала. Никого, кто мог бы возглавить армию, на примете не было, а доверять кому-то из местных дворян категорически нельзя.

— А давайте у русского царя попросим себе генерала, — предложил вдруг Карел.

Все даже замолчали, обдумывая это предложение.

— Карелу больше не наливаем, — усмехнулся Нивлт.

— А что не так? — взвился кузнец. — Он тут для всех будет чужой, так что никто не будет в обиде, подчиняясь. Если у нас все выгорит, то сам в короли не полезет. И вера не та, и своих людей у него не будет, да и с царем все можно заранее обговорить. Кроме того, это будет намек Вене, что Россия может и побольше помочь, коли Габсбурги артачиться будут. Мы ведь и под руку русского царя можем попроситься. Чем это не пугало для Иосифа?

— Ну, это ты загнул! — зашумели собеседники. — Где мы, а где Россия.

— Так я и не всерьез, а только для острастки, — возразил Карел. — Давайте я съезжу. Доберусь до Петербурга, а там с сестрой и свояком в Москву к царю. Все ему обскажу за наше дело, и там уж как он решит. Но уверен, что без помощи не оставит.

Идея заговорщикам понравилась, и спустя ещё один час и ещё одну бутыль вина было составлено письмо в адрес русского царя, а кузнеца из Лготы Маховской решено было снабдить деньгами и отправить в путь без промедления.

Глава 1

Генерал-аншеф Василий Иванович Суворов прошел створ Невских ворот Петропавловской крепости и остановился, глубоко вдыхая свежий речной воздух. В груди что-то кололо, давило и не давало вздохнуть полной грудью.

«Стар я уже для всего этого, — подумал он. — Буду просить у матушки императрицы отставки».

Решил он и направился к баркасу, ожидавшему его у причала. Адъютант помог погрузиться на борт суденышка, и солдатики по команде унтер-офицера опустили весла в воду. Пока баркас преодолевал расстояние до дворцовой пристани, генерал ворочал в голове глыбы тяжелых мыслей.

О том, что с армией Орлова что-то неладно, он заподозрил раньше всех. В уговоренные дни перестали приходить рапорты от агентов в окружении фаворита. А последние из полученных донесений уведомляли о готовности армии к атаке на самозванца.

Такое молчание могло в лучшем случае означать поражение и глухую блокаду остатков сил Орлова. Перехватить все дороги летучими отрядами и отлавливать курьеров Пугачев умел. А в худшем случае молчание агентов означало сокрушительное поражение, при котором даже спастись бегством никому не удалось. Но думать о таком не хотелось.

Глава тайной экспедиции при Сенате не стал ждать у моря погоды и отправил специальных курьеров выяснить ситуацию. Время шло, а они как в воду канули. Спустя неделю прервалась связь с Москвой. Это Суворов тоже заметил раньше всех и иллюзий уже не испытывал. Но нужны были твердо установленные факты. И желательно — свидетели.

В Москву был отправлен эскадрон карабинеров из числа самых толковых. Которых лично для этого дела отобрал командир батальона Рылеев Иван Карлович. Вот они-то и вернулись из похода несколько часов назад с бесценной добычей и страшными новостями.

Суворов сам присутствовал при допросе и пытках захваченного донского казака из армии самозванца. Молодой казачок, взятый ночью прямо на молодухе и проведший в связанном виде почти трое суток, трясясь на спине лошади, сначала запирался и говорить отказывался. Но в казематах Петропавловки работали настоящие мастера своего дела, и надолго его запирательства не хватило. Казак рассказал все, что знал, и теперь его слова генерал с трудом нес той, кто одна вправе принимать решения.

Из задумчивости генерала вырвала команда: «Суши весла». Баркас ткнулся в стенку деревянного причала на левом берегу Невы. Адъютант подал руку и помог семидесятилетнему генералу подняться на пристань.

Коридоры Зимнего дворца были прохладны и, как показалось генералу, темны. Суетилась прислуга, молчаливо бдила охрана. Раскланивались встречные вельможи и их дамы. Суворов отвечал механически, не утруждаясь делать любезное лицо. Какой в этом смысл? Он нес новость, которая скоро лишит всех этих аристократов беспечности и надежд.

Поднявшись по Иорданской лестнице, он вошел в Арабесковую залу, где был встречен фрейлиной государыни княжной Анной Волконской.

— Ваше высокопревосходительство, — присела она в реверансе. — Её величество сейчас занята. Вы можете подождать?

— Я-то могу, дочка, — проворчал Суворов, игнорируя этикетные правила, — а вот дурные новости — нет. Доложи обо мне.

Фрейлина немного испуганно посмотрела на генерала и упорхнула в сторону личных покоев государыни.

«Милая девчушка. И возможно, что уже сирота. Вряд ли Пугач пощадит её отца — генерал-губернатора Москвы. Так что вполне вероятно, вороньё ему уже глаза выклевывает».

Снова сдавило грудь и перехватило дыхание, левая рука внезапно онемела. Генерал опустился на банкетку и потянул дрожащей рукой за шейный бант, ослабляя его. Адъютант с тревогой в голосе осведомился:

— Ваше высокопревосходительство, вам нехорошо? Позвать врача?

Суворов мотнул головой.

— Потом. После приема.

К моменту, когда вернулась фрейлина, боль ослабла и Суворов смог подняться на ноги. Вслед за девушкой он прошел в Зеркальный кабинет императрицы.

В кабинете кроме государыни находились Никита и Петр Панины и генерал-прокурор Сената князь Александр Алексеевич Вяземский. Они выжидательно уставились на вошедшего. Государыня, не вставая с кресла, сделала жест рукой, предлагая генералу садиться за стол.

— Очень хорошо, Василий Иванович, что вы пришли. Разговор у нас тяжёлый, и я надеюсь, что вы нам поможете прийти к решению. Но какие вести вы принесли?

Суворов опустился на стул и положил мелко дрожащей рукой пачку листов на стол.

— Вести у меня дурные, матушка.

Опять заболела грудина. Генерал сделал несколько сильных вдохов и произнес роковые слова:

— Пугачев разгромил Орлова и занял Москву. Ваш сын убит десять дней назад.