— Молодец, хорошо начало получаться, — прокомментировал Крапива и скомандовал: — А ну перемени повязку.
— Ты, Крапива, ему вовсе глаза закрой, — засмеялся Пантелей, один из новеньких, идущий за телегой так же, как и прочие. — Нехай ухами смотрит!
Крапива нахмурился.
— Тебе ха-ха, а я лично видал бойца, который с завязанными глазами без промаха дрался и от ударов уходил. Так что будет время, и из Ивашки такого сделаем.
— Стоит ли учить отрока душегубству? — вмешался в разговор, плешивый, и толстый как боров монах Ферапонт, сидящий на телеге. — Пожалели бы мальчонку, ведь смертному греху учите! Убивству.
Крапива криво усмехнулся.
— Поздно, отче. Ивашка-то уже согрешил с одним немчиком под Муромом. Влепил ему пулю из пистоля прямо в лоб. Так что одним больше, одним меньше, какая для Бога разница.
— Помолчи, Крапива, — перебил его Савельев, — не то говоришь. Парень ничуть не согрешил, ибо все мы находились и находимся на государевой службе. Мы не тати лесные. Мы все делаем по его поручению и державе во благо. И всякий грех, на этой службе случающийся, ложится не на нас, а на самого государя. Он неоднократно говорил, что за все сам ответит перед Богом. А нам надо старательно и верно выполнять службу, не щадя своей жизни.
В голосе Савельева звучала какая-то смесь любви и торжественности. Всякий раз проявлявшаяся, когда речь заходила о царе.
— Но вот вне службы, — немного изменил тон атаман, обращаясь уже к Ивашке, — следует жить по христианским заветам, как и говорит батюшка. Помнишь хоть их?
— Конечно! — воскликнул подросток. — Я Господь Бог твой… да не будет у тебя других богов пред…
И в этот момент ему по голове прилетел несильный удар шариком на конце палки. Парень опешил и уставился на Крапиву.
— Ты продолжай. Продолжай, — усмехнулся тот и снова приготовился к удару.
— Не делай себе кумира и никакого изображения…
Второй удар парень уверенно и сильно парировал стамеской, уже не прерывая воспроизведения десяти заповедей. Так они и ехали, пока не начался пригород.
Подъезжали они с юга, со стороны, противоположной московской дороге, специально сделав большой крюк. У рогаток заставы на земляном бастионе перед воротной башней уже скопилась небольшая кучка баб и мужиков, направлявшихся в город. Задержка была вызвана тем, что навстречу им из города на пригородные луга выгоняли скот.
Савельев прикинул размер стада и сделал вывод, что к осаде в крепости активно готовятся. Скота было куда больше, чем можно было ожидать от города такой величины.
Когда стадо освободило проезд, на таможне принялись осматривать повозки. Солдаты не особенно придирчиво делали это. Некоторых, видно, примелькавшихся, пропускали вовсе без досмотра, но их повозка привлекла внимание. Молоденький прапорщик, командовавший караулом, с подозрением осмотрел их, склонившихся до земли, с сорванными шапками.
— Кто такие? Откуда и куда едете?
В разговор с офицером, как и было уговорено, вступил не Савельев, а Ферапонт.
— То с Рославля мастеровые едут к отцу Иосафу на работы в Авраамиевском монастыре. Спасо-Преображенского монастыря игумен Илларион кланяется им. Ежели надобно, то вот письмо от отца настоятеля.
И монах начал вытаскивать из-за пазухи конверт.
Савельев совершенно не волновался. Письмо было подлинным. Монах этот сопровождал их от самой Москвы и был из доверенных лиц архиепископа Платона. Он спешно ездил в Рославль за этим документом. По его словам, добыть его труда не составило. Монастырь тот десять лет назад указом Екатерины вывели за штат, и он с тех пор бедствовал. Так что его настоятель рад был помочь «истинному государю».
Прапорщик скомандовал своим подчиненным обыскать телегу и принялся читать письмо. Пара солдатиков не особо усердно поворошила в телеге вещи, погремела инструментом и удовлетворилась увиденным. Их наконец пропустили.
Савельев внимательно наблюдал за устройством оборонительных сооружений. Земляные валы защищали проездную башню, к которой через глубокий ров вел деревянный мост. В самой башне дорога делала поворот под прямым углом. Это был так называемый захаб. И уже за могучими внутренними воротами открылся вид на городскую застройку. Бесконечная лента заборов вдоль мощеной булыжником мостовой. И одно-двухэтажные домики, утопающие в зелени. Очень похоже на Нижний или Казань.
Остановились на монастырском подворье. Ферапонт вытащил из телеги здоровенную оплетенную лозой бутыль, выбрал одного из попутчиков в качестве носильщика и скомандовал:
— Здесь располагайтесь. А я пойду с отцом настоятелем договариваться, — он истово перекрестился и пробормотал: — Господь всемогущий, дай мне здоровья.
Глядя в спину уходящему монаху, Савельев негромко добавил Пантелею:
— Ежели попы меж собой не договорятся, то с подворья съезжаем и у твоих знакомцев сныкаемся. Сходи-ка ты их проведай. И разузнай, как тут и что.
Новичок в его команде, найденный среди тех колодников, что примкнули к бунту еще на Урале, кивнул и исчез за воротами монастыря.
Вернулся Ферапонт после заката. За это время местный келарь успел поставить на работы залетную артель. Тому, что из десяти человек только один был настоящим каменщиком, он ничуть не удивился и нарезал им фронт работ на неделю. С харчеванием и помывкой вопрос тоже решили, и вся банда охотно попарилась в монастырской бане. И вот теперь, когда они лежали на лавках чистые и сытые, за окном послышались шаркающие шаги, громкое икание и неразборчивая ругань. Шаги стихли, раздалось журчание. Довольно длительное. Потом заскрипела дверь, и в горницу, пошатываясь, ввалился монах.
Савельев встретил его вопросом:
— Ну? Как?
Тот, хватаясь за стенку, прошел к своему топчану. Завалился на него и лежа проворчал:
— Договорился. Вот ключ от входа в подклет церкви, — Ферапонт вытащил из-за пазухи свою добычу. — Но это все. Ничем иным нам помогать не будут.
Савельев усмехнулся и забрал ключ.
— И этого довольно.
Следующие два дня прошли тихо и мирно. Монах убыл с вестями в сторону Москвы навстречу полкам под командованием Крылова, а разведчики усердно изображали из себя строителей, собирая информацию и приглядываясь. В подземелья тоже сунулись, но на пути встретились двери и решётки, и ломать их сочли преждевременным.
Через неделю под Смоленском начали разворачиваться войска самозванца. Практически сходу, ночным штурмом, совмещенным с речным десантом, были взяты правобережные редуты. После чего армия Крылова переправилась на левый берег и взяла крепость в осаду.
Внутри, конечно, это вызвало бурную суету военных. Был введен комендантский час и усиленное патрулирование города. Мужичков стали хватать на принудительные работы на укрепления и даже их «артель» хотели мобилизовать, но внезапно за них заступился настоятель монастыря. Видимо, решивший что-то для себя.
Так или иначе, но наконец в одну из ночей на условные сигналы фонарем, посылаемые с колокольни Спасо-Преображенского собора Авраамиева монастыря, был получен ответ. Довольный Ивашка тут же прибежал к атаману.
— Карп Силыч! Ответили! На следующую ночь готовы будут.
— Ладненько, — ответил Савельев и распорядился, — вскрывайте телегу. Пора.
И через несколько минут под покровом темноты из телеги выдрали фальшивое дно и извлекли оружие вместе с кое-каким специфическим инструментом.
С утра, после службы в церкви, которую разбойнички и проигнорировали бы, да приходилось соблюдать устав монастырский, группа разделилась. Часть пошла на строительные работы, дабы не привлекать внимания, а часть спустились в подземелья.
Из монастырских подземелий они беспрепятственно попали в подземный ярус Авраамиевской башни. От нее под всей крепостной стеной в обе стороны тянулся длинный боевой ход. Но путь им преграждала кованая решетка, запертая на висячий замок. Разумеется, это ожидали изначально, и потому Савельевым из заплечного мешка был извлечен замысловатый инструмент, изготовленный мастером Кулибиным по рисункам самого государя. Это были кусачки, способные перекусить дужку замка в палец толщиной.
