На второй неделе, когда Уилл уже мог гулять, но ещё опасался садиться в седло, он сидел на крепостной стене, обхватив руками колени и рассеянно оглядывая долину, раскинувшуюся вокруг замка. Он вполне мог пойти погулять пешком, у него уже хватило бы на это сил, да и лекарь позволил, но Уиллу не хотелось лишний раз выходить за крепостные стены, такие толстые и надёжные, сулящие полную безопасность. Конечно, он мог попросить Риверте сопровождать его, но это значило бы показать, что ему страшно, показать слабость, а Уилл решительно не желал быть слабым. С него довольно смятения и беспомощности, которых он натерпелся в плену — хватит, больше он не собирается дрожать и мямлить. Отныне он будет сильным. Тогда, глядишь, Риверте престанет так беспокоиться о нем. По правде, это беспокойство начинало Уиллу немного досаждать. Они проводили вместе много времени, читали, пили вино, Риверте даже как-то попросил Уилла сыграть ему на гитаре. И Уилл сыграл. А потом они допили вино в полном молчании, Уилл пожелал графу спокойной ночи и ушел спать — один, снова один. И чувствовал спиной долгий, испытующий взгляд Риверте, которым тот проводил его до дверей. Время, молчаливо твердил Уилл ему и себе, просто дай мне ещё немного времени. И всё опять будет хорошо.
Так что он не хотел давать Риверте повод для лишних хлопот, поэтому не попросился погулять за воротами, а вдыхал свежий воздух, сидя на стене. Когда Риверте возник рядом с ним, Уилл вздрогнул. Хотя прошло уже много лет с тех пор, как он вздрагивал, обнаружив рядом с собой неслышно подошедшего графа — ещё одна его дурная привычка, с которой Уиллу пришлось смириться. Но теперь она вдруг снова начала ему досаждать. Уилл повернул голову в сторону тени, упавшей на крепостной зубец перед ним, и сказал:
— В следующий раз, если так опять подкрадетесь, я попросту свалюсь со стены, и это будет на вашей совести.
Он старался, чтобы голос прозвучал весело, и это ему, похоже, удалось. Риверте хмыкнул и выступил из тени, облокачиваясь о зубец напротив.
— К вам подкрадешься, как же, — пожаловался он. — Вы всегда начеку, как мышь.
— Кошки едят мышей, — рассеянно заметил Уилл, и Риверте хищно сверкнул глазами.
— Когда они такие неодолимо сладкие — едят с удовольствием. И всякий раз просят добавки.
Игривый тон и недвусмысленно читающийся в нем эротический подтекст в прежние времена позабавили бы Уилла, и короткая перепалка завершилась бы поцелуем, а может, и чем-то посерьезнее. Но сейчас он только выдавил улыбку, слишком неестественную, чтобы обмануть Риверте. Лицо графа на мгновение померкло. Уилл смотрел на него, озаренного светом яркого летнего дня, и поймал себя на том, что снова любуется им, как прежде. Следы усталости и тревог, от которых Риверте ненадолго подурнел, полностью изгладились. Лоб снова стал гладким, синие глаза ярко сверкали на чисто выбритом лице, ветер слегка шевелил безупречно уложенные надо лбом черные волосы. Как ты красив, подумал Уилл, столько лет прошло, а ты все так же красив. Непостижимо, неповторимо. Все тебя хотят, а ты хочешь только меня, а я не подпускаю тебя к себе и… я тебя не стою.
— Смотрите, — сказал Риверте чуть-чуть поспешно, словно увидел в лице Уилла нечто такое, что его испугало. — Я не просто так к вам подкрался, у меня была уважительная причина. Хотел сделать сюрприз.
— Я терпеть не могу сюрпризы, — напомнил Уилл, и Риверте самодовольно кивнул:
— Знаю, именно потому так приятно их вам преподносить. Взгляните.
Он поставил перед Уиллом какой-то небольшой ящик, высотой до колена. Ящик выглядел довольно причудливо — он был сколочен из ажурных дощечек красного дерева, мелких, очень искусной резьбы, собранных в аккуратный куб. С одной стороны куба была гладкая отполированная доска, с трех других — бесчисленное множество мелких деревянных деталей. Уилл с любопытством повернулся, разглядывая странную вещицу.
— Это походный письменный стол, — пояснил Риверте. — Он весит всего пять фунтов и занимает совсем мало места, его легко можно приторочить к седлу, а то и просто нести на плече. И он раскрывается… Да сами посмотрите.
Он взял ящик за бока, что-то повернул, потянул, резные дощечки поползли в стороны на невидимых болтах и пружинах — и как по волшебству, перед Уиллом вдруг очутился весьма основательный письменный стол на коротких ножках, позволяющих работать, сидя на земле. В нижней части стола было множество отделений и креплений, предназначавшихся для чернил, перьев, бумажных свитков и прочего.
— Как здорово, — восхищенно сказал Уилл, и Риверте просветлел:
— Вам нравится? Я увидел его в кабинете одного из наших вассалов, когда мы делали смотр. Их создает один мастер в Шимране, строго на заказ. Такие устройства ещё не распространены широко, они только входят в моду. И вы станете одним из её законодателей.
— Если это доставит вам удовольствие, — улыбнулся Уилл.
— Если это доставит ТЕБЕ удовольствие, — мягко поправил Риверте, и улыбка Уилла стала смущенной. Он погладил полированную столешницу, отливавшую на солнце темной вишней, так, словно это было живое существо. Прекрасный инструмент, в самом деле, Уилл уже представлял себя работающим за ним, сидя на земле в окружении бесконечных шатров с реющими над ними стягами Вальенского Кота… и все станет, как прежде… обязательно станет, в конце концов.
— Спасибо, — сказал Уилл и повернулся к Риверте, чтобы…
Он сам не знал — что. Движение вышло само собой, так естественно. И только когда ладонь Риверте легла ему на шею, Уилл понял, что сейчас произойдет, и застыл. Улыбка на губах склонившегося к нему Риверте застыла тоже. Они стояли на крепостной стене, на ветру, подавшись друг к другу (как в Даккаре, внезапно подумал Уилл, точно так мы стояли на стене в Даккаре, и он перегнул меня в поясе назад и поцеловал на глазах у многотысячной вражеской армии), и смотрели друг другу в глаза, и так мало оставалось до поцелуя… и так много, невыносимо много. Целая пропасть лежала до поцелуя.
Риверте медленно склонил голову и тронул лоб Уилла сухими губами.
— Пожалуйста, — сказал он.
Солнце сверкало, переливаясь в поверхности вишневого дерева, темного, как засохшая кровь.
Шедевр неизвестного Уиллу мастера стал первым, но отнюдь не последним подарком от Риверте. В следующие дни Уилл получил также, последовательно: несколько книг, в числе которых был исключительно редкий «Трактат о естестве» мэтра Корнелиуса Пегерино, в превосходном состоянии; набор отборных гусиных перьев с позолоченными наконечниками; безумно дорогие чернила, выжимаемые из сока хантайского ореха, который до обработки являлся сильнодействующим ядом, посему работа с ним была смертельно опасна, что и обуславливало баснословную стоимость чернил — впрочем, они её окупали, поскольку не растекались от влаги и не выцветали десятилетиями. Кроме того, Уилл получил нового коня, взамен того, которого убили под ним похитители. Последний подарок был, пожалуй, единственным, в котором Уилл действительно нуждался: он не то чтобы очень любил лошадей, но ладил с ними и привязывался к ним, и по своей убитой кобыле нешуточно горевал. Новая лошадь оказалась гнедым шимранским жеребцом, хотя Риверте знал, что Уилл предпочитает кобыл. Впрочем, в этой лошади было идеально все, кроме пола — жеребец был невысокий, ладный, не слишком резвый, отменно объезженный, смирный и очень ласковый. Уже через час знакомства Уилл кормил его яблоком с руки, а ещё через час сделал на нем круг по замковому двору и подумал, что можно хоть прямо сейчас выехать за ворота и понестись галопом через поле.
И впервые за прошедшие две недели эта мысль не вызвала в нем напряжения.
Однако Уилл не выехал за ворота тотчас. Этот подарок Риверте преподнес ему не лично, а посредством сира Гальяны, который разбудил Уилла, уведомив, что новая лошадь с нетерпением ожидает знакомства с ним в конюшне. Так что и поблагодарить Уиллу пришлось тоже Гальяну, а не Риверте, который этим утром куда-то уехал — совсем ненадолго, как заверил Гальяна помрачневшего Уилла, всего на пару часов. Уилл кивнул, хотя в глубине души понимал, что и так удерживает графа рядом с собой больше, чем допустимо. Будь воля Уилла, он остался бы здесь ещё на месяц… не потому, что ему нравилось в Барендо, а потому, что не хотелось высовываться за порог. Прямая, с виду такая безопасная дорога через поля вызывала в нем безотчетный страх. Хотя на сей раз он не поедет один.
