- Да через жопу же, - прошептал Мишин, одновременно устыдившийся моих ушей и разгорячившись от присутствия настоящего.., ну - сами понимаете. Там нам направо или налево?

- Все дороги ведут в зал, - почему-то успокоившись заявил охранник. Черт вас разберет. Оставляйте оружие и отправляйтесь, если так надо.

- Но.., - попытался возразить Владимир Сергеевич.

- Как хотите, - сержант пожал плечами. - Оно, то есть ваш спутник, может идти прямо, а вы - думайте.

Мишин нехотя выложил игрушку и поддерживая меня за локоток, прошептал: "Заранее извиняюсь за ненормативную лексику, хотя в других её не терплю, и никому сего безобразия не прощаю".

Зал был оформлен, как ночной клуб средней руки. В центре помещалась площадка для танцев, стриптиза и митингов, рядом с ценной музыкальной аппаратурой размещалась массивная трибуна, сделанная из красного дерева. Столики были отделены друг от друга формальными и очень искусственными зарослями арабских цветов, тихо работал кондиционер, магнитофон, холодильник, установленный прямо на выходе в кухню, в обыденные звуки врывался первый фортепианный концерт Чайковского, исполняемый на разбитом белом рояле. Посетителей было много - практически за всеми столиками сидели парочки странного вида, которые изредка переговаривались с соседями по залу, используя мобильную и цифровую связь. Для того, чтобы отдохнуть в такой обстановке, нужно было запастись звуконепроницаемым шлемом. Но, к счастью, мы пришли сюда работать.

- Только платить за все это буду я, ладно, милый, - пользуясь случаем, я погладила начинающего гомосексуалиста Мишина по гладко выбритому подбородку. Он даже слишком охотно поддержал игру и, мило скалясь, ущипнул меня за щечку. В зале воцарилась подозрительная тишина. Что-то явно мы делали не так. Мишин, кажется, тоже это понял и нахмурился:

- Ладно, давайте займемся делом! Есть тут кто-то из наших знакомых? Проверить лично! Считайте это своим первым кафедральным поручением.

Я хотела было возмутиться и напомнить шефу собственное скандальное появление в костюме вакхической славянской Венеры и позор, связанный с ним, как вдруг натолкнулась на тяжелый жесткий взгляд, который буравил меня по линии нос-живот.

- Есть, - вскрикнула-шепнула я. - Есть! Попали. Вон там, быстро, не поворачивайтесь, сидит Андрей - муж Анны Семеновны...

- Что будете заказывать? - раздался откуда-то сверху подозрительный веселый голос официанта. - Для дамы можно мартини, шоколад, тортики, есть икорочка, водка.

Так как?

- А кто здесь дама? - возмутился Мишин.

- Ну, это вам уж, как говорится, виднее! - разулыбался официант, следующий моде носить золотые вставные зубы, именуемые фиксами. - А письмо счастья уже входит в счет. Вот, - он положил на столик небольшую бумажку с уже известным мне содержанием. - Если хотите, можем сразу же отксерить сто вариантов. Если нет - переписывайте на здоровье.

- Мартини, водку и шоколадку, - быстро согласилась я, вчитываясь в обещание непременного улучшения моей жизни, если я не поступлю, как глупый Конан Дойль, не придавший значения писульке и лишившийся из-за этого обеих рук. Правда потом, когда он одумался, говорилось в письме... Я не успела дочитать, отрасли ли у Конан Дойля руки, потому что Мишин больно пнул меня ногой. Из его уст вылетело

нечто вроде команды "ложись". Я на всякий случай пригнулась и с готовностью скомкала бумажку с тем, чтобы в случае пожара отправить её в желудок. Все же лучше не рисковать.

- По тылу, - шепнул насмерть перепуганный Мишин, увидевший, судя по реакции, что-то вроде фантома Жукова в столь неприличном месте. - По тылу.

Я осторожненько так повернула голову и обрадовалась. Все наши были тут - группу вновь прибывших возглавлял очень большой человек - депутат Сливятин. Среди сопровождавших его лиц я узнала нескольких коллег своего последнего, самого неудачного мужа. Все присутствующие в зале кивками, вставаниями и улыбками выражали свое бурное восхищение власти. В дальнем углу ринга я увидела, а, скорее, почувствовала ещё одно родное лицо Виталий Николаевич пытался слиться с бордовыми стенами, чтобы не быть узнанным шефом. Виталий Николаевич, видимо, не верил в переподготовку старых гетеросексуальных кадров.

- Ну что, ребятки, - прогрохотал прямо над ухом Сливятин, - в зале, судя по всему, бабец. Надеюсь, что он хотя бы не лесбиянка. А?

Из кухни вылетел взъерошенный и неприятно удивленный старичок, исполнявший в этом заведении роль метрдотеля. Он едва дотягивал до плеча Сливятина, а поэтому, дважды подпрыгнув,

что-то быстро шепнул дорогому гостю в ухо.

- Ой, да ладно, - вновь загремел Сливятин, опробовавший повадки генерала Лебедя. И то правильно - когда из государственного деятеля на получается Столыпин, лучше сразу начать карьеру Иосифа Виссарионовича. Наш Сливятин всегда на шаг впереди всех. - Не надо. Не стоит. Баба есть, - он все больше форсировал басовые ноты, раннее считавшиеся признаком мужественности. - Духи слышу. У моей - такие

же. Бабец точно есть.

Остается только вспомнить свою стычку со Сливятинской супругой, которая считалась грозой и молнией всех модных частных магазинов. Особенно сильно от набегов царственной особы старшего бальзаковского возраста страдали магазин "Тарас", названный так в честь знаменитого поэта, бутик "Ришелье", проименованный по велению французов - партнеров, которые ещё кое-что помнили из собственной истории, и парфюмерная лавка "Лунный ветер", своим названием намекающая, что сегодня как бы есть, а завтра уже может и не быть. Ясное дело, низший государственный служащий Сливятин был немного учредителем этой психической атаки на женское население города, а потому его мадам Галина Августовна открывала дорогие двери преимущественно изящным жестом крупной, похожей на ножку белого рассыпавшегося рояля, нижней конечностью. Ее любимым занятием была покупка вещей в кредит: "Мой с вами расплатится" или вызов очередной подчиненной жертвы с деньгами для дорогой душечки. По подсчетам обиженных продавщиц "Тараса" наша "девочка" отоваривалась на тридцать тысяч долларов ежемесячно. И надо же было однажды нам так яростно сцепиться из-за захудалого французского парфюма, которого в "Лунном ветре" оказалась только одна скляночка. Вот что значит провинция! Я присматривала его в течение двух месяцев. И не потому что была стеснена материально, просто мне казалось, что запах несколько старушечий и к нему необходимо было поменять гардероб. Исходя из желания жить, как все люди, я сначала принялась за покупку достойных для парфюма вещей. Когда эта нелегкая, поверьте, задача, была решена, я, наконец, выхватила у продавщицы последнюю банку, быстро расставшись с деньгами и надеждами как-то улучшить свой вкус. Но тут в магазин ворвалась Галина Августовна, чуть повела напудренным аккуратно подшитым носиком т громогласно заявила: "Хочу!". Все - стекла, прилавки, баночки и продавщицы - дрогнули. И только я, маленькая героиня большого города, продолжала упаковывать свою новую сумку своими же новыми духами.

- Вы что, не слышали, - протянула Галина Августовна, по-детски капризная. Когда-то, лет сорок назад, мужики, наверное, млели от такой манер разговора. Так что на сегодняшний день я даже где-то начинала понимать изменившуюся ориентацию Сливятина.

- Я повторяю. Мне - такие же, как этой, - Галина вытянула собранный из американских пластмасс ноготок и ткнула им в воздух, направляя оный в мою сторону. - Сейчас же.

- Кончилась, - уныло сообщила продавщица, в уме подыскивая новые варианты трудоустройства.

- Да? - Сливятина подняла густо намазанную бровку и улыбнулась. - Так пусть она отдаст.

Интересно, была ли она когда - нибудь умной? И если да, то сколько длилось такое счастье? Деньги, конечно, развращают - читали, знаем. Но вот, чтобы от них ещё и глупели? Наверное, я просто никогда не была до такой степени богатой. И теперь уже не хочу.

- Ну, я же жду. И такое ожидание меня компроментирует.