Литмир - Электронная Библиотека

Кирилл чувствовал, как вокруг его головы сжимается обруч. Виски ломило, в горле пересохло.

– Дай воды, – негромко произнёс он и через мгновение получил вожделенную бутылку.

– Зря мы поехали туда, – хрипло произнес Глеб.

– Что? – отвлёкся Бархатов, с трудом закручивая крышку.

– Я говорю, зря мы поехали туда. Увидеть такое своими глазами… – водителя передёрнуло.

– Ее машина пустая… – сквозь зубы процедил Бархатов.

– Но вы же понимаете, Кирилл Андреевич, на скорости с моста, мордой вниз… Никаких шансов.

– Ты… – Бархатов подёргал себя за ворот, словно давясь от удушья.

– Жарко? – Глеб тут же выключил печку.

Ноздри Бархатова затрепетали в невысказанном гневе. Он и сам не смог бы себе объяснить, что на него нашло, ведь Глеб ни в чём не виноват. Бархатову нужно было с кем-то поделиться. Нет, не так… Он просто не мог поверить в то, что произошло. Это всего лишь дурной похмельный сон после вчерашнего вечера…

– Это случайность, – Глеб вытер лоб тыльной стороной ладони.

Бархатов только сейчас заметил, какой болезненный вид у водителя. Скорее всего и он сам выглядел не лучше. А Стаси вообще больше нет… Бархатов не сдержал глухого стона.

Они подъехали к высотке в центре города. Выключив зажигание, водитель посмотрел на его отражение в зеркале.

– Могут ведь и не найти, да?

– Что? – очнулся Бархатов и огляделся. – Куда ты меня привёз?!

– Домой… – Глеб повозился на сидении, засопел, сжимая в ладонях руль.

Бархатов невесело усмехнулся и кивнул:

– Не елозь. Поезжай. Я потом тебя наберу.

Он вышел, зябко сунул руки в карманы и зашагал в сторону подъезда. Водитель выдохнул и набрал номер в телефоне:

– Пост сдал. Объект направляется в квартиру. Я в гараж.

Бархатов спиной почувствовал, что водитель провожает его взглядом до подъезда. Должен был выйти и сопроводить на этаж, но понял по взгляду Кирилла, что лучше не лезть под горячую руку.

Кириллу было тошно. Тугой клубок внутри начал скручиваться под утро, еще во сне, гораздо раньше, чем раздался звонок телефона. Но не было предчувствия, чёрт возьми, только злость. На Стасю.

Словно в тумане Бархатов поднялся на лифте. Ему стало жарко, будто не было этого пронизывающего холода там на мосту. Словно это не он сжимал челюсти, чтобы стуком зубов не выдать своё состояние.

Бархатов ввалился в квартиру и, уже не сдерживаясь, завыл, вцепившись в волосы:

– Сука!!! Вернись!!! – а затем сполз по стене, зажимая голову руками.

8

Бархатов не умел плакать. Нет, когда-то давно, когда он был ребёнком, то, наверное, мог, но Бархатов почти не помнил того времени. Обрывочные скудные воспоминания канули в Лету вместе со старой «хрущёвкой» и «невразумительными» родителями. Единственное, что осталось у него – это фамилия. Остальное он просто вычеркнул из своей жизни, подвёл однажды черту и никогда не сожалел об этом. О чём там было жалеть? О полунищенском существовании, вечно пьяном отце-журналюге, не вылезающем из командировок и дружеских посиделок с такими же алкоголиками-интеллигентами? Матери, которая, замолчав однажды, цедила по паре слов в день, купаясь в своей вечной депрессии и совсем не заботясь о доме? Спасибо, не наплодили кучу себе подобных, обошлись одним Кириллом.

В какой момент он решил уйти от них? Тогда ли, когда увидел мать за бутылкой рядом с отцом. Или тогда, когда во время пьяной свары кто-то из них толкнул его, отчего он так сильно ударился головой, что потерял сознание, а ему даже врача не вызвали. Или потом, позже, Бархатов уже не помнил.

Как же долго он добивался того, что сейчас грело его душу – нет, не богатства и власти – отсутствия воспоминаний. Раньше хотелось стереть их тряпкой, вытравить какой-нибудь химией, ядом – в начале пути он так и делал, но, видимо, то, что он считал отравой, на самом деле явилось пищей для его памяти. Следовало идти другим путём и, слава Богу, он нашёл этот путь, который и привёл его к сегодняшним победам.

Ничто и никто не мог заставить его свернуть. Словно танк, Бархатов ворвался в недоступный для него ранее мир – мир роскоши и больших денег. Это стоило ему огромного труда и напряжения, новых знаний и болезненных ошибок. Но главным было то, что с самого начала он знал одну единственную вещь – он, Кирилл Бархатов, достоин всех благ этого бездушного мира. И сам он является его зеркальным отражением – холодное, глянцевое и острое лезвие, с размаху отрезающее нужный кусок, перерубающее вены и жилы, связывавшие его когда-то с прошлым.

…Сидя на дубовом паркете, видя себя в огромное, во всю стену, зеркало, Бархатов не узнавал собственное отражение. Будто поверхность вдруг резко помутнела, покрылась грязными разводами и точками раздавленных мух. Бархатову даже показалось, что по полу резво пробежал крупный рыжий таракан, которых было вдосталь в родительском доме.

Кирилл стащил с ноги ботинок, бросил в сторону таракана, задев стеклянный вазон с цветами. Этот букет он принёс Стасе два дня назад. Он постоянно дарил ей цветы… И вот сейчас они стоят здесь, в прихожей, словно похоронный венок…

По спине Бархатова пробежала струйка холодного пота. Он вытер лицо и удивился скопившейся на щеках влаге, ведь глаза его были абсолютно сухими. Дёрнул головой, вновь взглянул в зеркало. На него смотрел высокий крупный брюнет с лёгким загаром и волевым подбородком. Галстук сбился в сторону, белоснежная рубашка казалась грязной и неопрятной, одна нога, лишившись ботинка, выглядела комично, но Бархатову было не до смеха.

«Брюнет в одном ботинке», – сказала бы Стася.

Сказала бы Стася… сказала бы Стася…

Кирилл с трудом перенёс своё тело на четвереньки. Его опять замутило, повело. Следовало взять себя в руки, но они отказывались его слушать – дрожали, мучительно ныли, так некстати вдруг вспомнив мягкость волос Стаси и тепло её тела. Непостижимо – его мозг, кажется, замер, не в силах принять утрату, а тело помнило, саднило каждой клеточкой, само требовало этот наркотик, которым для него стала эта девушка…

– Девочка моя… – прошептал Бархатов и опять удивился собственному голосу. Да что это с ним?!

Через силу Бархатов поднялся, шаркая подошёл к зеркалу – ни пылинки. Никаких тараканов и раздавленный мух. Взгляд выцепил бутон каллы на уровне его бедра. Длинный стебель с нежной верхушкой.

«Белое каре, как у меня!» – сказала Стася, когда принимала букет.

Стебель у цветка такой же гибкий и сильный, как её тело.

Тот, кто назначил каллы символом смерти, оказался прав. Но Стася любила их… А он потворствовал ее желаниям. Как мог…

Бархатов поморщился и, ощерившись, словно загнанный волк, вытащил цветы из вазона, смял их, задыхаясь от ванильного запаха, открыл входную дверь и выбросил на узорчатую плитку холла.

Стало немного легче. Кирилл рванул в ванную комнату, включил воду в душевой кабине, разделся и встал под ледяные струи. Зашипев, всё же добавил горячей воды. Стоя под искусственным ливнем, закрыл глаза.

…Тонкие руки нежно обхватили его за плечи, медленно стали опускаться вниз, очерчивая контуры тела…

– Какой большой мальчик… Что я должна сделать, Кирилл Андреевич? – За лёгкой хрипотцой он слышит насмешливые нотки в голосе Стаси. – Кирилл Андреевич?..

Бархатов вздрогнул.

– Кирилл Андреевич? Это я! У вас всё в порядке?

– Да! – Бархатов выключил воду и вытер полотенцем лицо и волосы. Теперь в зеркале отобразилось его тело – подтянутое, рифлёное, отполированное спортом, частыми массажами и маслами. Он всегда гордился своей формой. Что ж, надо отдать должное предкам по отцовской линии. В молодости даже его папашка выглядел прилично, а он всякому спорту предпочитал один – литробол.

Опять эти глупые аналогии и воспоминания. Пора заканчивать с этим, пока сам себе не опротивел.

– Олег, – Бархатов, запахнув халат, вошёл в гостиную.

Матушкин дождался окончания работы кофемашины и, аккуратно прихватив чашку, поставил её перед Бархатовым. Рука его дрожала. Он и сам видел это, поэтому старательно отводил глаза под пристальным взглядом начальника и сел чуть в стороне, на краешек дивана.

8
{"b":"718782","o":1}