Так-то оно так, но Ватсон убеждает нас, что его друг, несмотря на то что «медицину никогда не изучал систематически», тем не менее является первоклассным химиком («Этюд в багровых тонах»). Его «бессистемные и странные» занятия наукой позволили ему «накопить массу, казалось бы, ненужных для дела знаний, которые немало удивили бы профессоров». Входили ли в эту массу точные сведения или хотя бы представления о главных достижениях химии XIX века – среди них атомная теория Дальтона (единственное упоминание атомов во всем холмсианском каноне сделал инспектор Лестрейд в рассказе «Шесть Наполеонов», 1904), катализ, электролиз, Периодическая таблица и электрон – нам не суждено узнать.

Что нам известно с определенностью – Холмс активно пропагандирует охоту за эмпирическим знанием, которая была отличительной чертой новой академической науки, и ее рост проявился в значительном увеличении числа публикаций в академических журналах: от десяти в 1700-м до более десяти тысяч в 1900-м. Молодой Стэмфорд в «Этюде в багровых тонах» находит беспокоящим тот факт, что Холмс «в каких-то довольно странных областях обладал… обширными и точными познаниями». Консультант-детектив мог не быть официальным лицом в научном сообществе XIX века, но образ мышления и уровень знаний, несомненно, выделяли его на фоне остальных граждан.

Союз между наукой о здоровье и медициной стал реальностью в XIX столетии, когда он прямо или косвенно привел к тому, что ожидаемая продолжительность жизни в Англии и Уэльсе увеличилась на 25 процентов. Единственное наиболее важное достижение свершилось в области общественного здоровья: это обеспечение горожан чистой водой и создание адекватных систем канализации. Усовершенствования начались, когда изменилась теоретическая основа – признание существования микроорганизмов (1870), когда «теория микробов» пришла на смену устаревшей «теории миазмов».

Столетиями связь между дурными запахами и болезнями выглядела самоочевидной: болезни вызывались миазмами, ядовитыми и мерзко пахнущими испарениями, висящими в воздухе. Ватсон вскользь упоминает об этой теории, когда разглядывает Гримпенскую трясину в «Собаке Баскервилей» (1902), которая испускает «пряный запах гнили и сырости»[7]. Только в середине XIX века теория миазмов оказалась замещена микробной теорией, базирующейся на факте существования бактерий.

Другие значительные медицинские достижения XIX века включали анестезию (веселящий газ, он же закись азота, эфир, хлороформ) и антисептическая хирургия – в 1902 году король Эдуард Седьмой выжил после операции по удалению аппендикса, а в прошлом она наверняка убила бы его (не сама, а из-за заражения). Вакцинация, начавшаяся с прививок против оспы, распространилась и на другие болезни, на холеру, бешенство и сибирскую язву. Закончилось столетие тем, что использование рентгеновских лучей позволило врачам заглядывать внутрь человеческого тела, не прибегая к хирургии.

Конан Дойл прошел врачебное обучение (см. с. 33), доктор Ватсон, фиктивный автор пятидесяти шести из шестидесяти историй о Шерлоке Холмсе, тоже имел такое образование. Ничего удивительного в том, что впервые мы встречаем Холмса в больнице, а его приключения содержат многочисленные упоминания о болезнях, лекарствах и медицинских практиках (см. с. 173). Например, в «Истории лысого» в «Знаке четырех» (1900) стетоскоп Ватсона позволяет подтвердить нормальную работу сердечных клапанов, митрального и аортального, в то время как в «Тайне Боскомской долины» (1891) Ватсон показывает свой (а точнее Конан Дойла) уровень профессионализма, изрекая: «Третья задняя теменная кость и левая часть затылочной кости»[8].

В прекрасной работе The Scientific Sherlock Holmes[9] (2015) профессор Джим О’Брайен превозносит тот тест, который придумал Холмс для идентификации крови в «Этюде в багровых тонах»; как мы увидим в девятой главе, сыщик особенно много знает о лекарственных веществах и ядах. Холмсианский канон тем не менее не содержит упоминаний о рентгеновских лучах или посмертных вскрытиях (горячая тема в 1880-х из-за убийств Джека-потрошителя), а поиск по слову «микробы» не дает ничего. Это говорит о том, что хотя Холмс и выглядит первопроходцем во многих аспектах криминалистической науки, его вклад в специфическую область криминалистической медицины ограничен.

Великий бог Наука при поддержке технологии и капитала избрал Британию местом рождения промышленной революции. Последняя совпала с быстрым ростом населения и стала топливом для стремительной урбанизации.

В 1815 году Лондон был величайшим городом мира, его население превышало три миллиона человек. Ко времени Холмса эта цифра удвоилась. Никогда в человеческой истории не существовало ничего подобного: огромный, разбросанный на обширных территориях, погруженный в дым лабиринт особняков и лачуг, башен, доков, переулков, пабов, фабрик и мастерских, прорезанный грязной рекой и окруженный растущими пригородами, которые каждое утро благодаря тысячам миль железных дорог отрыгивали в центр массу людей. Среди его убожества и хаоса банкиры и бизнесмены, землевладельцы и юристы, торговцы и строители делали деньги – больше денег, чем могли представить ранее жившие поколения.

Наука и технология являли себя во всей красе почти на каждой лондонской улице. Показывали себя в газовом уличном освещении, в рельсах, проложенных на земле и под землей, в огромных вокзалах, в приречных дамбах, в пароходах с железными корпусами, что теснились у пристаней и в доках, и прежде всего в величественном Тауэрском мосту (возведен между 1886 и 1894 годами) – ошеломляющей комбинации разводного и подвесного моста.

И в то же время прогресс, если это был именно он, имел и обратную сторону. В хаотическом скоплении анонимных миллионов беспрецедентное материальное благополучие соседствовало с ужасающей бедностью и нищетой. Тут Холмс работал, тут он был часто нужен. Для него «этот огромный мусорный ящик, куда неизбежно попадают бездельники и лентяи со всей империи» («Этюд в багровых тонах») был источником вдохновения и дохода. Использование науки позволило создать одолеваемый преступностью мир, в котором родился великий детектив, ну а его миссия состояла в применении науки, чтобы сражаться против этой преступности.

Летом 1588 года понадобилось целых двадцать четыре часа, чтобы с помощью огня маяков передать информацию о появлении Непобедимой армады из Корнуолла на юго-западе Англии в Лондон. Двумя веками позже, в 1805 году, депеши, содержавшие детальные новости о знаменитой победе Нельсона в битве при Трафальгаре, а это уже Гибралтар, проделали тот же путь за рекордные тридцать семь часов. Менее чем через столетие Шерлок Холмс отправил телеграмму из Дартмура, графство Девон (рядом с границей Корнуолла), в Лондон и получил ответ («Телеграмму получил. Выезжаю ордером на арест. Буду пять сорок. Лестрейд») за несколько часов («Собака Баскервилей»). Подобная революция в области средств связи была еще более красноречивым примером того, как наука трансформировала повседневную и деловую жизнь на протяжении XIX века.