Отец, не поворачивая головы, прерывисто бросил:

– Держи палец,.. сын,.. только держи…

Максим посмотрел вниз и увидел чёрные кирзовые сапоги, быстро перескакивающие через брёвна, крюки транспортёра, кору, пни, багры. Откуда-то издалека донёсся крик: «Разойдись!», и эхом ему вторили «Майна! Вира!». Впереди показалась бревенчатая изба, из огромных дверей которой выводили корову.

Отец ногой толкнул дверь, они оказались в маленькой светлой веранде, где сидела бабушка с козой. Так же, с ноги, он распахнул вторую. В центре просторной светлой комнаты возвышался большой стол, накрытый белой клеёнкой, по сторонам, вдоль стен, стояли металлические шкафы со стеклянными дверцами. Мужчина в белом халате что-то писал, сидя напротив окна. Отец быстро прошёл в комнату и положил сына на огромный стол.

– Михалыч, – запыхавшись, прохрипел он. – Сын мой… Палец… Помоги…

Незнакомый человек, седой, в очках, мельком взглянул на них, потом склонился над Максимом и сказал:

– Сделаю, Василич, иди.

Отец устало вытер рукавом пот с лица, снял картуз и молча вышел.

Доктор отошёл на минуту, потом вернулся с какими-то инструментами и склянками. Вокруг его глаз рассыпались морщинки-лучики.

– Ну что, пострел, везде поспел?

Он полил какой-то прозрачной жидкостью мальчику на кулак, палец жутко защипало. Максим зажмурился от боли, слёзы невольно покатились из глаз. Наконец, справившись с первой волной боли, Максимка спросил:

– А вы – врач?

– Ну какой же я врач? Это же ветеринарный пункт. Значит, я – ветеринар.

– А что, ветеринары и людей лечат?

– Лечат, лечат, ещё как лечат, – усмехаясь, ответил мужчина и туго перевязал Максиму руку верёвкой. – Если на собаке заживает, отчего же на человеке не зажить? Все мы из одного мяса сделаны. Давай договоримся. Я тебе дам вот эту замечательную красивую палку, ты прикусишь её зубами и отпустишь палец, а я посмотрю.

Доктор и вправду вставил между его челюстями какую-то палку, потом взял жестяную коробочку, достал оттуда что-то маленькое, блестящее и продолжил:

– Вот тут у меня скобочки припасены. Как раз для такого случая, – он полил на них той же прозрачной жидкостью. – Вот мы твой палец скобочками и приделаем. Будет как новый, не боись.

Врач взял какой-то странный предмет, вставил в него скобки, аккуратно повернул палец в правильное положение. – Так было? – спросил он мальчика и подмигнул.

– Угу, – промычал Максимка сквозь мешающую ему говорить палку.

– Значит, так и приделаем, – ответил ветеринар, внимательно изучая палец. Он приставил свой инструмент, что-то щёлкнуло и руку мальчика пронзила острейшая боль. Мальчик замычал, сильно сжимая зубы.

– Тсс, тихо, тихо, не ори, – вполголоса сказал доктор. – У меня там скотина брюхатая за стеной, испугается, отелится раньше времени, не дай Бог. Нам сначала с тобой надо закончить.

Он приставил инструмент к другому месту на пальце и опять щёлкнул. Макс заскулил, но уже тише, стараясь подавить свой голос.

– Уже лучше, – сказал Михалыч. – Глядишь, настоящим мужиком отсюда выйдешь. А на войне как было, знаешь? Там ничего не было, шили тупыми иглами по мясу. А у тебя, смотри, все радости жизни: и скобочки, и палочка, – и он вонзил скобки в его палец в третий раз.

В этот раз Максим стиснул зубы и промолчал.

– Я же сказал, человеком станешь! – довольно воскликнул доктор. – А теперь мы ещё всё это дело красиво упакуем, – он начал перевязывать палец белым бинтом, – и завяжем тебе здесь красивый бант, чтобы как подарок был. Ведь хочешь свой палец в подарок?

– Угу, – промычал Максим.

– Правильно, собственный палец в подарок – никакого подарка лучше и не может быть! Заживёт – сможешь и дальше топором махать, даже левой.

Доктор полюбовался на перевязку.

– Будешь беречь подарок-то?

Максим кивнул.

– Палку-то отдай, что ты к ней присосался как телёнок к мамкиной титьке, – и он вытащил у мальчика палку изо рта.

– Вот тебе пузырёк и бинт, – дашь матери обрабатывать и повязку менять. Усёк?

– Усёк.

– Ну давай, поосторожней там, с топорами. Если бы не батя твой, чуть-чуть ещё время потянули бы, и остался бы ты сейчас без пальца.

Ветеринар помог Максиму спуститься со стола. Они вышли на улицу. Солнце начало клониться к горизонту. Жара спала, с Волги поддувал лёгкий ветерок. Максимку немного шатало, он придерживался рукой за шершавые нетёсаные стены избы.

На бревне, рядом с ветеринарным пунктом, сидел отец. Сгорбив плечи, осунувшийся, он курил самокрутку из махорки. Глубокие борозды ранних морщин прорезали ввалившиеся щёки. Глаза его, серьёзные, уставшие, заострились на Волге. Рядом, на бревне, лежал картуз.

– Ну вот, Фёдор. Принимай работу, – сказал Михалыч и слегка подтолкнул мальчика в спину.

Максим нерешительно сделал шаг вперёд.

Отец затушил скрутку, посмотрел на сына и сказал:

– Ну, садись на шею, что ли. Лесоруб.